Сильвия Хутник. Карманный атлас женщин

OPENSPACE.RU публикует фрагмент из дебютной книги польской феминистки и писательницы

Имена:  Сильвия Хутник

«Карманный атлас женщин» Сильвии Хутник состоит из четырех страшных сказок, а вернее сказать, городских легенд, о женщинах из одного варшавского дома. Кошелки, Связные, Подделки и Принцессы — героини книги, получившей престижную награду Paszport Polityki в номинации «Литература». Польские критики сочли ее самым интересным дебютом 2008 года. При этом основная карьера Сильвии Хутник связана с журналистикой и гражданским активизмом: она возглавляет Mama Foundation — организацию, которая борется за права матерей; много пишет для самых разных изданий, от общественно-политических до женских журналов. Кроме литературных наград, Хутник также является лауреатом нескольких премий для общественных активистов. «Карманный атлас женщин» оказался важным и для современной польской литературы, и для феминистского движения, — как и в России, зачастую оторванного в Польше от местных реалий и занятого некритической трансляцией западных концепций. О «Карманном атласе женщин» критики пишут, что в этой книге Хутник удалось преодолеть разрыв между академическим и «уличным» феминизмом. Нам представляется, что такой опыт может оказаться важным и для России. Книга вскоре увидит свет в издательстве «Новое литературное обозрение».


КОШЕЛКИ

Впервые на базаре. Куда идти — непонятно: шум, голоса, хаос. Без карты ничего не найдешь, ничего не купишь. Город в городе. Нужен гид? Тогда идем со мной. Направо грязь, налево грязь, а перед нами городской лабиринт.

Топография непреложна: сначала, поближе к улице, овощи и фрукты, это чтобы свинец из выхлопов как следует осел на кожуре. Потом выпечка «булочки с пылу с жару». Потом молочные продукты — «всегда свежие» и всегда неразлучны с мясом во втором ряду. Есть еще затерявшиеся палатки с антиквариатом, как из романа Борхеса. Все, что хочешь из книг, — найдешь. Но кажется, потянешь одну с полки, и весь ларек рассыплется, так там тесно. Продавцы выглядят как закладки, как серенькие Филифьонки¹, как пыль.

Есть на базаре и отдельный сектор белья, б/у латаного, а в конце базара — элита. Без прилавков (и за место платить не надо), без электрочайников для персонала и ключей от общественных туалетов. Зато товар живописно и с выдумкой разложен прямо на земле — на картонках, тряпках, газетах — или на детских кроватках. Ничего не продающий сектор. Внутренняя логика базара становится понятна лишь после более глубокого изучения. Закуток бэушной одежки, палатки с овощами и фруктами. А за помойкой — бомжи распродают жизнь на разложенных тряпках.

Читать текст полностью

Надо несколько раз прогуляться туда-сюда, чтобы стало понятнее, что где находится, но поначалу все теряются и ходят по кругу. Собираются купить морковку, а вдруг ни с того ни с сего оказываются у выхода на улицу. Торжище будто и притягивает и отталкивает. Одно неверное движение, и человек слетает с карусели толпы. Он начинает совершать покупательские ошибки. Вот ведь все знают, что у Каськи черешню не покупают, потому что она сверху присыплет хорошими, а в середине сумки — одна гниль. Купят разок-другой — поймут. В свою очередь, пан Вацек (у которого жена в прошлом году умерла) торгует яйцом с шестнадцати лет. Отдельные экземпляры с двумя желтками держит только для постоянных клиенток.

Войти в палатку с птицей — только после двух дня. А до этого времени такая толкотня, что ничего не увидишь. Это пани Бася принимает «своих». Каждый день идут с девяти утра. Продавщица сначала выкладывает смерзшийся товар из лотков, привезенных от непосредственных поставщиков (боже упаси с оптовой базы, потому что там по нескольку раз моют старые крылышки, причем «Людвиком»², а глупый народ жрет это, и срет этим, и снова покупает в супермаркетах). Терпеливые бабы ждут, пока пани Бася все выложит на полки, и только тогда входят внутрь. У каждой свои постоянные заказы, причем такие мизерные, чтобы оставался повод прийти на следующий день. Впрочем, иногда стоит соблазниться чем-нибудь новеньким (будьте любезны, дайте мне немножко вон той мортаделлы, если она у вас такая свежая, как вы говорите, но совсем чуток, только попробовать). Это такое символическое подчеркивание, что и самой продавщице доверяют, и в ее товар верят.

Но самый главный вопрос на всем базаре — это вопрос, свежий товар или не свежий. Тут даже консервы из тунца и мыло должны быть свежими. Продавцы клянутся: свежий-свежий, а как ему быть не свежему, если только что привезли. Известно, что некая Ядя, которая сырами торгует, всегда старье в палатке держит, и, было дело, женщину одну, которая Ядькиных сыров отведала, на «скорой» увезли. Все видели. И поэтому разглядывают товар, в палатке с птицей тыкают пальцами в индюшачьи грудки. Продавцу такое не по душе, скандал готов. «Что это за общупывание такое, глаз, что ли, нет? Вы только посмотрите на нее. Специалистка какая выискалась. Ну и что вы там нащупали, поди, золото? И так видно, что хороший товар, тут или бери, или иди в “Жант” или в “Перекресток”³ какой-нибудь за ихней плесенью».

Тех, что часто приходят, ласково называют «мои клиентки». Им позволено привередничать, потому что на них строится бизнес. И на их рассказах тоже. Приходит, например, одна такая, у которой муж давно уже умер. Придет, сядет на складном стульчике и заведет разговор. Что она у внучки была, что пирог испекла. Другие бабы приходят, что-то хотят спросить, а эта все бухтит. Никто ее не слушает. А она сядет и ноги свои с варикозными венами выставит напоказ. Кто-то когда-то споткнулся об эти ее слоновьи ноги, так она еще раскричалась, что она больная, что смотреть надо, дескать, куда лезешь.

А пани Бася всегда такая приветливая, и поговорить с ней можно, ну так до завтра, до свидания, пройдусь еще, посмотрю, может, колбаски еще куплю. И уже вторая на пост заступает и в палатке распространяет запах нафталина. Пан Янек, муж пани Баси, приветствует новую клиентку:
— День добрый, как жизнь течет-протекает?
— Ах, уже не течет, не протекает. Несколько лет, как перестало течь. Да оно и к лучшему, меньше желудок болит, и проблем нет.
— А как же вы тогда с мужем живете?
— Что, со стариком этим? Пусть сядет и вспомнит те времена, когда он еще чего-то там мог. А не теперь… скажете тоже.

И в сумку отправляются два крылышка на воскресный обед.

Базар — не прачечная. Здесь разговоры на уровне. Это храм, единственный в стране, где женщины могут быть жрицами. Наравне с мужчинами выбирать продукты, комментировать, наблюдать. Здесь надо бывать каждый день и по ходу дела включаться в работу единственного в своем роде народного университета. Теории найдутся на каждый конкретный случай из области медицины, политики и морали. Здесь случай детально изучат, проанализируют, взвесят все за и против, а в конце вынесут обвинительный приговор. Потому что здесь в следственных комиссиях заседают в основном вдовы и бабули с пенсией 485 злотых 60 грошей⁴.

Чтобы иметь право высказывать свое мнение и выносить приговоры, следует в первую очередь посещать собрания. Быть в курсе дел и уверенно излагать свою точку зрения. Никаких «возможно» и «в общем наверное». Здесь надо быть жесткой черно-белой комментаторшей повседневности, не бояться высказывать резкие суждения. Даже если ты ничего не знаешь о данной ситуации, достаточно понимающе кивать и время от времени бросать собеседнице «да что вы говорите». Исключительно презираемые особы окатываются выразительным молчанием членов следственной комиссии.

Базар — это еще и ответ на консюмеризм, на корпорации, капитализм, глобализм и прочие черные силы. Своеобразный торговый андеграунд. Где продавец в одной руке держит сигарету, а второй кладет три булочки в сумочку. Где реклама продуктов задержалась на этапе намалеванной на картонке надписи «Распродажа». Где набор высохших фломастеров предлагается как полноправный товар наряду с головой, оторванной от куклы типа «голыш». Ну и что вы нам на это скажете, спецы по рекламе, молодые волки пиара, виртуозы опросов, определяющих потребительские предпочтения? Подгоняемое загадочной силой гнилых помидоров, тщательно скрываемых под слоем свежих и приятных на вид экземпляров, торжище прекрасно живет без всего этого.

На базаре берет начало новый путь эволюции. Польских женщин не аист принес, их нашли в пластиковом пакете. В сетке, в сумке, в мешочке. И носят они эти свои псевдоплаценты с собой с рождения до смерти. На руках уже появились глубокие линии жизни от врезавшихся в ладони ручек пластиковых пакетов и сеток. Какие у вас папиллярные линии? О, дорогая моя, ждет тебя долгая жизнь при базаре. Линия распродаж пересекается с линией жизни. А вот и знак, говорящий об очередной поставке исключительно выгодной партии помидоров из Рембертова.

И на базаре встречаются настоящие Королевы. Их нельзя не заметить. Они сидят на складных стульчиках и гордо предлагают разложенный на газете товар. Товар им поставляет ближайшая помойка или пыльный чердак. И чего тут только нет: крепеж от унитаза, тетрадь без страниц, магнитофонная кассета без ленты. У Королев голубая от денатурата кровь и высокомерный взгляд. Сидят они, как правило, боком, а то и вовсе спиной к клиентам, и поэтому они — самый настоящий авангард. Будто и не верят, что вообще хоть что-то могут продать. Будто игнорируют весь этот капитализм, куплю-продажу, вещизм. С другой стороны, здесь царит огромный респект к вещи как детищу рук человеческих. Даже самый маленький пластмассовый обломок приобретает здесь значение, потому что он может на что-нибудь сгодиться, а стало быть, его можно представить как и всякий другой товар.

Все заслуживает одинакового уважения, того, чтобы на него взглянули, повертели в руках, пощупали и спросили: «Почем?» Торговки, Кошелки до мозга костей, всем своим видом показывают, что их могло бы здесь и не быть. Что они созданы для более высоких целей, а сидят здесь и торгуют из сострадания к людям. Если, однако, кто-нибудь поинтересуется ценой предлагаемых сокровищ, наши Королевы становятся обычными торговками: «А этот фен работает?» — «Уважаемый! Это совсем новый фен! Только вот немного испачкался, тряпочкой пройтись, и порядок. Берите, не пожалеете, всего два злотых». И эти два злотых идут в общий котел на бутылку.

У Королев бизнеса есть свои короли, которые, как правило, лежат где-то рядом или проворачивают темные делишки и даже не поделятся с ними наваром. Частная коммерческая деятельность женщин связана тут с определенным риском потерять имущество, которое в любую минуту может реквизировать непреклонная городская стража⁵. Короли знают приемы карате и в случае чего не побоятся их применить. Но чаще, однако, работающие на базаре охранники хватают их за волосы и валят на землю.

Место опасное, но тем не менее постоянно притягивает к себе. Их гоняют, репрессируют, бьют и переписывают, но на следующий же день снова как ни в чем не бывало они возвращаются на свои места. На наших курицах несколько слоев тряпок, чтобы почки не застудить, когда сидишь. Они поддерживают друг дружку: «Я тебе, Хануся, местечко постерегу, а ты пока слетай оправься»; защищают от чужаков: «А ну вали отсюда, проститутка, тебя тут не стояло!» И городская стража, глубоко вздыхая, заводя глаза, с терпеливостью буддийского монаха подходит с блокнотиком к торговкам и «документик попрошшшшу». «А шел бы ты, уважаемый, своей дорогой, я здесь работаю, оставьте меня в покое. Ты бы лучше бандюками занялся, а не бедными женщинами, которые, того и гляди, с голоду помрут». И сразу — крик, звонки подружкам, ор и истерика. Товар разлетелся по тротуару, прохожие даже не смотрят в сторону конфликта. Они спешат.

Одна из Базарных Королев звалась Марией. Мария Кретанская. Легко догадаться, что еще в детском саду она получила прозвище Манька Кретинская.

Мария была низенького роста, с небольшим таким вроде как горбиком на спине. Волосы серые, глаза серые, лицо одутловатое. Короткие пальцы, теребящие пуговку на блузке. Тихий голос. Все, что ей говорили, она принимала за чистую монету.

Девятилетняя Мария жила в полуразвалившемся доме довоенной постройки. Дом стоял на оживленной улице, перед подъездом — помеченная собаками детская площадка, на которой взрослые пили, дети играли. Мария засыпала, всегда накрывшись с головой одеялом, а перед глазами проносились картины чумной сумасшедшей любви, точно в сериале. За дверями были слышны голоса: начинался домашний спектакль, отец пел:

В народе ее звали Черной Манькой,
Ее отлично знали тут и там.
Манил всех взгляд ее очей печальных,
Хотя она ходила по рукам.
Любовь чумную сеяла б и доле,
Пусть уличная девка, ну так что ж?
Влюбилось в Маньку, почитай, пол-Воли⁶,
И не один привыкший к вольной воле
За Маньку кровью капал финский нож.

Его голос дрожал; так, сидя у себя на кухне в доме по улице Опачевской, он переживал городские приключения, был «парнем что надо», «ловкачом» и «братаном», а дружки его уже ничего не говорили, только блевали.

Марии хотелось, чтобы из-за нее ножи истекали кровью, только она не очень понимала, что значит «уличная девка». Это какая — которая ходит по улице? Это потому, что она не любит ездить в трамвае и автобусе? Как-то раз, когда они собрались к тетке в гости, она как вкопанная застыла на остановке. И в крик, что она не поедет, что пойдет пешком, потому что хочет быть уличной девкой. Вся остановка сразу смолкла. Мать дала ей затрещину и, схватив за руку, потянула к автобусу. После случившегося отец больше не пел при ней свои песни. Но она иногда подслушивала его, когда он брился, и быстро записывала в блокнотик запретные слова про мордобои и про всяких там нехороших женщин. Раз даже написала в тетрадке «Черная Манька» и нарисовала рядом большое сердце, пробитое стрелой. Показала Тереске, но та, естественно, ничего не поняла. Ты чё, совсем глупая, не знаешь, что это Королева округи?

Когда чистила картошку на обед, мурлыкала себе под нос, что она всего лишь бедная Золушка, но что занавес откроется и она предстанет перед публикой вся в золоте. Она пела, а на нее смотрел кот, дебильный и вшивый, и поэтому никто не хотел его гладить, так что этот кот сам гладил себя: терся о диван и дотерся до того, что вылинял с одного боку. Кот жаждал любви или хотя бы рыбы. Королева жаждала прекрасных одежд и ждала момента, когда можно будет достать из письменного стола пластмассовую корону и жезл из фольги. Из школы она бежала домой что есть сил, чтобы успеть до прихода матери, надевала корону, брала жезл и обращалась к коту с речью: «Лежать, вонючка вшивая, сучий потрох. Я — Черная Манька, щас тебя прикончу».

Когда отец работал на кабельном заводе, он приходил после шести, и они вместе шли к Рысеку с третьего этажа, смотреть телевизор. Потом, когда работы не стало, мужик, грубо говоря, сломался, стал возвращаться поздно ночью. Был слишком занят. Лечил депрессию, вызванную профнеприкаянностью. Депрессия — это такая болезнь, когда болит кожа изнутри. Так Марии объяснил отец. А Мария как услышит что умное — так сразу в блокнотик. Рядом с текстами песен и карандашными портретами соседей.

Лица жителей варшавской Охоты. Когда-то это был конец города, а теперь — западный район, через который проезжают все такси из аэропорта. В такси интурист смотрит на польское сафари. «Oh, my God, this is wonderful. What a strange people. They are eating breakfast from the trash bags!»⁷ Рабочий район полон безработных, большинство из них живет только благодаря объедкам, которые выбрасывают такие же, как они.

Сколько Манька помнит, ее мать всегда торговала посудой на базаре на Груецкой. Как пришло время Мане идти в лицей, мама решила, что лучшая школа — это рынок. Зачем себе башку глупостями забивать. Кому нужны все эти а-квадрат да бэ-квадрат. А так матери поможет, товар будет паковать, с людьми общаться. Вот и встала пятнадцатилетняя Мария за обитый железным листом прилавок под дырявым козырьком, через который летом загорала только лицом, а зимой и осенью на голову капал дождь. Клиенты вертелись, посудой гремели, случалось, и эмаль отбивали. Мать кричала, а Мария тупо таращилась на клиента. Ну что столбом встала, девушка, покричи для приличия, уважь бизнес, ведь когда-нибудь, когда мать-отец уберутся, все это твое будет.

А Польская Мать, известное дело, просто так не умирает, она возносится на небо. Без билета, зайцем, оседлав пылесос, несется на самый верх. Там ручкается с Девой Марией и летит мыть посуду после Тайной вечери. И еще ворчит себе под нос: «Вот заразы, набардачили тут, такую грязь на столе оставить, точно дикари какие, все залили, везде накрошили, тряпкой их по башке съездить, тогда бы сразу научились уважать чужой труд. А то навострились шастать туда-сюда, всякие там проповеди читать, а чтоб убрать за собой — так нет, мессии сраные».

Домохозяйка с рождения до смерти. Участница круглосуточной акции под девизом «Убираем шар земной».

Ее жизнь — серии бесконечного сериала. Тысячи бессмысленных скучных дел, без конца и края, постоянное повторение одних и тех же телодвижений. Она принимает жизнь такой, как есть. Без нервных вспышек непокорности, без экзистенциальных притязаний, без пошлого качания прав. ДеньСтиркаУборкаДеньНочь…

Домохозяйка понимает, что повторяющиеся манипуляции вводят жизнь в русло регулярности. Даже в крупице реальности она способна обнаружить пульсирующее напряжение и поддержать его. И тем самым спасти всех этих неблагодарных вертопрахов, которые не застилают по утрам постель, не используют для масла отдельный нож и никогда-никогда не снизойдут до мытья пола за кухонной плитой.

Домохозяйка управляет событиями, ведет их к счастливому финалу. Без отдыха, курортов и лавров плавно переходит к очередному сценическому действию. Вся площадка — несколько десятков квадратных метров. Из декораций прежде всего — стиральная машина, холодильник, окна, мебель и пол. Домохозяйка одновременно руководит семьей, являясь той самой знаменитой Матерью-Кормилицей-Поилицей. Домашний матриархат, связанный главным образом с едой, затыкает женщине рот. Как это, как это у вас нет власти? А кто же, если не вы, истинные Королевы Домашнего Очага, don’t you see?

{-tsr-}Настоящая власть — это власть снизу, скрытая, замаскированная грудами тарелок и остатками жареной утки. Что касается еды, то здесь женщина сама решает, чтó подавать, как подавать и когда подавать. Всех советчиков пошлет куда подальше, но и кулинарного рецепта тоже никому не выдаст. Наработается в душной кухне и от вечного стояния у газовых конфорок заработает варикоз. Зато в награду — съест остатки обеда, вылижет тарелки, обглодает косточки. А когда все уже спят, Мать-Кормилица-Поилица войдет в сияющую чистотой кухню и нежно погладит кухонную утварь. Спите, малыши, тихо, завтра вас снова ждет работа.

Сильвия Хутник. Карманный атлас женщин / Послесловие Ярослава Чеховича. Перевод c польского Юрия Чайникова. — М.: Новое литературное обозрение, 2011​

______________________________

¹ Филифьонка — сказочный персонаж книги Туве Янссон. (Здесь и далее примеч. пер.)
² «Людвик» — дешевое моющее средство.
³ «Жант», «Перекресток» — названия торговых сетей.
⁴ Примерно 4856 рублей.
⁵ Городская стража — муниципальная организация по охране общественного порядка.
⁶ Воля — район Варшавы.
⁷ Боже мой, какое чудо. Какой странный народ. Они едят завтрак прямо из мусорных пакетов (англ.).