История болезни вампира

Правила ухода за новообращенным вурдалаком, или Семь вопросов к доктору ван Хельсингу

Как мне приятно смотреть на этих самоотверженных людей, когда они работают! Женщины не могут не любить мужчин — верных, преданных, смелых!

Дневник Вильгельмины Харкер, новообращенной


Есть одна любопытная особенность у главного произведения Брэма (Абрахама) Стокера — неувядающего хоррора и великой волшебной сказки последнего столетия романа «Дракула». Вампиризм рассматривается в книге и как сверхъестественное явление (если речь идет о, так сказать, вампирах старых), и как болезнь и медицинская проблема (в случае новообращенных вампиров). Джонатан Харкер говорит о своей жене, после того как она была инициирована Дракулой: «зараженная этой дьявольской болезнью». Превращение Люси Вестенра в вампира описывается как болезнь, как клинический случай массивной анемии неясного происхождения и лишь на последних этапах — как нечеловеческое поведение. Треть действия разворачивается рядом с психиатрической клиникой, пособник и жертва графа Дракулы Рэнфилд — ее пациент. Действия врачей и персонала не оставляют сомнений в том, что викторианская психиатрия была карательной. Двое действующих лиц книги — врачи. События описываются в терминах и логике современной Стокеру медицины.

«В наш просвещенный век, когда люди не верят даже тому, что сами видят, сомнение ученых будет его (вампира) главной силой. Оно же будет и его защитой, и оружием, которым он уничтожит нас, своих врагов…». Ван Хельсинг говорит эти слова ближе к финалу повествования, перед тем как решиться на экспедицию с целью уничтожения Дракулы. Однако прежде чем доктор смог это сформулировать, он совершил необратимую врачебную ошибку. В истории болезни Люси В., которая разворачивается на глазах читателя и занимает примерно четверть книги, есть немало странностей врачебной тактики. Эти странности и ошибки привели к трагическому финалу, который по символическому смыслу напоминает известную сцену казни Миледи в «Трех мушкетерах»: добродетельные мужчины лишают молодую женщину жизни и головы под основательным предлогом того, что эта женщина является чудовищем (и с этим трудно спорить). Один из мужчин был ее женихом, трое других отдавали ей свою кровь из любви и долга. Переносчиком зла (как эпидемии) у Стокера является женщина, через эротическую привязанность к ней зло приходит в мир и распространяется в мире — об этом презрительно сообщает Дракула восставшим против него людям. В заключительных эпизодах книги идея распространения вампиризма выглядит примерно как психологическое объяснение современного террора: эротическая очарованность вампиром, жалость к нему позволяет ему обрести силу и инициировать очарованного (приблизительно так же выглядит трактовка поведения шахидок по эмпатии к мужчине-террористу). Стокеру и ван Хельсингу приходится пожертвовать жизнью Люси В., чтобы опытным путем создать модель дальнейшего обращения с вампирами, то есть защиты от них и их умерщвления, а также модель излечения, извлечения из темного мира новообращенной Вильгельмины Харкер (при ее, заметим, безупречном клиническом самоотчете).

Вопросы, возникающие к доктору ван Хельсингу по мере изучения истории болезни:

1. Почему не был собран соответствующий сложности случая Люси В. консилиум? Ван Хельсинг опирается только на младших коллег-учеников, не давая им возможности размышлять самостоятельно.

2. Сразу после осмотра Люси доктор говорит: это вопрос жизни и смерти. Почему не предпринимается решительных действий? Например, не установлено круглосуточное наблюдение за больной, что вполне возможно при наличии слуг в доме и штата персонала психбольницы.

3. Почему д-р Сьюард исследует кровь Люси по случайно полученной капле, после пореза стеклом? Элементы крови при таком способе ее получения необратимо деформируются и разрушаются, исследование не может быть признано достоверным.

4. Почему хирург ван Хельсинг не исследует раны на шее Люси В.? Обычно это делается при помощи простого хирургического зонда. Глубина ран, заживляемость, кровоточивость — все это по неизвестным мотивам остается за пределами истории болезни.

5. Почему, наконец, не происходит поиска источника кровотечения (при его очевидности доктор долго не позволяет себе в этом признаться и сообщить другим участникам драмы)? При столь массивной кровопотере, которую констатируют доктора, им следовало бы подумать о гинекологическом или кишечном кровотечениях, а не только лечить пациентку симптоматически переливанием крови.

6. Почему доктора не опасаются, что переливание крови в таких обширных объемах может привести к анафилактическому шоку? Группы крови (и исследование на совместимость) будут открыты в Австрии и Чехии через четыре года после выхода романа. На момент его написания прямые гемотрансфузии, то есть переливание крови от человека к человеку, производятся восемьдесят лет, первая успешная операция сделана соотечественником Стокера, акушером.

7. Почему мать больной не ставится в известность о серьезности положения дочери и необходимости строго соблюдать предписания насчет чеснока и прочих антивампирических средств? Информация скрывается под предлогом того, что мать страдает пороком сердца. Нервное потрясение не может убить человека с таким диагнозом. Его может убить передозировка гликозидов.

В «Дракуле» читатель сталкивается с логикой повествования, которая ведет к цепочке необратимых последствий. Герои книги постоянно оказываются в ситуации выбора, и их выбор до определенного момента оказывается неточен, неверен, их действия ухудшают ситуацию. Стокер демонстрирует ханжеское целомудрие поствикторианской эпохи: врач не может интересоваться гинекологическими аспектами жизни незамужней женщины без ведома родителей. Врач имеет препятствия морально-этического характера для ночного наблюдения за пациентом. При необходимости создания бригады наблюдения врач сталкивается с сословными предрассудками: слуги не включены в состав переговорщиков по делу о болезни дочери хозяйки, они совершенно пассивны (служанка приходит к телу Люси лишь однажды, чтобы украсть золотой медальон).

Позитивизм ван Хельсинга не позволяет ему с самого начала довериться врачебному инстинкту, медицинской интуиции, которая со времен Гиппократа признается первым признаком врачебного искусства. Уверенность (дошедшая до наших дней) в том, что врач лучше пациента знает пользу последнего, не позволяет докторам ван Хельсингу и Сьюарду отпустить Рэнфилда под наблюдение и ведет к печальной развязке: к смерти пациента и трагическому, при ужасающе психотравмирующей ситуации, заражению Мины (см. сцену с Дракулой у супружеской постели Харкеров, она интерпретируется Ф.Ф. Копполой в известном фильме как эротическая). Наконец, сокрытие информации всякий раз ведет к катастрофе, а выяснение обстоятельств, как бы тяжелы они ни были, разрешает проблемы. Как правило, человеком, настаивающим на правде, является Вильгельмина Харкер.

Конец девятнадцатого века — это время кризиса научного позитивизма. Позитивистский ум Нового времени предполагает, что физические явления должны объясняться известными материальными предпосылками. Научные открытия рубежа веков в области физики меняют картину мира. Через три года после «Дракулы» увидит свет «Толкование сновидений» д-ра Фрейда. Обе книги, и научная, и художественная, продукты эпохи модерна, говорят о соотношении рационального и иррационального в человеческой цивилизации. Толкование сновидений Люси В. могло бы приблизить доктора ван Хельсинга к разгадке ее болезни. Герои Стокера спасены благодаря личной самоотверженности. Книга могла бы рассматриваться с христианской точки зрения, но это сюжет для другого текста.

Отправить: