Лев Рубинштейн. Словарный запас

Политинформация от большого поэта-концептуалиста

Имена:  Лев Рубинштейн

Лев Рубинштейн никого не учит жить. То есть нет у него такого намерения, а так-то, конечно, учит, чего уж там: жить, думать и разговаривать. Эссе Льва Рубинштейна следовало бы включить в школьную программу, причем не по предмету «Литература» (решение банальное и напрашивающееся), а по предмету «Русский язык». Потому что язык не столько симптом, сколько сущность и причина происходящего в головах, и нужно быть большим поэтом, каков есть Лев Рубинштейн, чтобы с такой очевидностью, остроумием и изяществом демонстрировать это в как будто нехудожественном жанре как будто политической колонки на сайте «Грани.Ру». Это очень хорошо понимали редакторы «Словарного запаса», разбившие хронологическую последовательность вошедших в книгу текстов ради алфавитной последовательности их основных смыслов. Новая книжка Рубинштейна — это, как сказано в предисловии, «своеобразный словарь современной политической культуры, толкующий ключевые понятия сегодняшней общественной жизни (вынесенные <…> в дополнительные «надзаголовки»)». Таким образом акцент смещается со злободневных информационных поводов туда, где ему, акценту, самое место — на вневременную поэтическую природу этих «опытов периодической изящной словесности». Именно так автор определил когда-то жанр другой своей книжки — «Случаи из языка». А если на этот раз «случаи» всё больше из политической жизни страны, так Рубинштейн тут ни при чем. Такой уж период, что само слово «случаи» приобретает отчетливые хармсовские коннотации. То сидишь за милиционером, а мимо проходят кусты, то нас всех тошнит.

ВАРВАРА БАБИЦКАЯ развернула пять словарных статей на особо интересующие ее темы и выписала пять цитат

Ксенофобия: Бабушкины сказки

«Одна из них, мамина мама, весьма малообразованная, очень набожная, очень тихая и очень добрая женщина, была, представьте себе, русофобкой. Не в том смысле, в каком это слово принято употреблять в наши дни. В наши-то дни слово «русофобия» применяется в основном по отношению к тем, кто испытывает в той или иной степени неприязнь или недоверие к тем или иным властным учреждениям, например к тайной полиции, каковая — в представлении самих деятелей этого славного учреждения — есть соль, душа и мозг великого и многострадального русского народа.

Но бабушка моя была русофобкой в самом буквальном смысле этого слова — она боялась русских. Человек своего времени и своей местечковой среды, она не умела отличать русских от русских. «Русские» в ее представлении это были те, кто раза четыре на протяжении десяти лет врывался в ее дом и в дома ее соседей, выносил стулья, чашки и деньги и требовал благодарности за то, что никого не убили. Тут не убили, там убили — всякое бывает. Погром — это вам таки погром, а не свадьба. Ничего не поделаешь.

Так что бабушка, будучи, повторяю, человеком редкой доброты, деликатности и отзывчивости, боялась русских. Боялась тайно, скрытно, ничего никогда и никому не говоря на эту тему. Но было понятно: она боится. Всех. Включая моих дворовых друзей и одноклассников, с утра до вечера болтавшихся в нашем доме. Включая соседей. Соседи были разные. Некоторых из них смело можно было бояться».

Монументы: Фантомная головная боль

«А кто объяснит, что означает словосочетание «фашистское посольство»? Впрочем, понять, почему шипящее, как советское шампанское, слово «фашизм» выдвинуто поближе к началу лозунга, легко. По законам рекламного искусства ключевое слово должно быть поближе к началу, иначе оно не запомнится. Идея верная, но не доведенная до логического завершения. Ибо по этой (и не только по этой) логике должно было бы быть написано так: «Фашистский демонтаж посольства Эстонии». Тогда было бы хотя бы понятно, о чем идет речь. А то ни туда ни сюда.

Впрочем, даже в этом случае сильного эффекта не получится. Слово «фашизм» давно уже утеряло всякий смысл, кроме того, что это просто такая бяка-закаляка кусачая. Слова «фашизм» уже, считайте, нет. Во всяком случае, в том значении, в каком оно обычно употреблялось в ушедшем двадцатом столетии. Если существует «фашистское посольство» демократического государства, то это значит, что могут вполне себе существовать «фашистский кабинет директора школы», «фашистский пивной ларек» или, допустим, «фашистская сущность антифашистского движения». Что, впрочем, мы и видим все чаще и чаще. В трескучей квазиантифашистской риторике нашего агитпропа «фашизм» и «антифашизм» находятся не по разные стороны баррикад, а по разные стороны знака равенства».

Ностальгия: Пронесли покойника

«Митинг был сработан в добротной эстетике захолустного ампира, слегка разбавленного элементами мутного постмодерна, столь ненавидимого нашими исконо-посконцами. Постмодерн был представлен несколько эзотерическими, но зато запоминающимися лозунгами типа «Наш сапог свят». Трудно предположить, что под «нашим сапогом» понимается какой-то конкретный левый или правый сапог. Скорее всего, имеется в виду все-таки сама идея сапога как универсального и наглядного символа имперского величия, если иметь в виду внешнюю сторону сапога, и традиционной нашей духовности, если речь идет о стороне внутренней. В общем, пес их знает, что они там имеют в виду.

Многие еще обратили внимание на столь же мрачноватый, сколь и требовательный призыв «Мертвый, вставай». Призыв, на мой взгляд, и правда, выдающийся, причем независимо от того, сочинил ли его искушенный в интеллектуальных спекуляциях постмодернист или же полный идиот. Предположить в данном контексте было бы более естественно последнее, но ведь всякое же бывает в нашей жизни, не правда ли. Тем более что некоторые евразийские мыслители замечены в увлечении постструктуралистским, извините, дискурсом. Так или иначе, но «Мертвый, вставай» — сильная вещь. Ее откровенно саморазоблачительный пафос можно понять как тонкую до полной прозрачности интеллектуальную провокацию. А можно и еще как-нибудь. Но в любом случае саморазоблачение налицо».

Память: Сбоку бантик

«Для каждого поколения своя война, своя Победа. Чем меньше становилось живых фронтовиков, тем во все более и более казенно-паточные тона окрашивалось и отношение к ним. А в моем детстве фронтовиков было очень много, и они были молодыми. Никакого специального отношения к ним не было. Они были как все, и они были разные: умные и глупые, добрые и злые, пьющие и непьющие, больные и здоровые. В моем детстве было очень много инвалидов — человек на костылях и с орденами на задрипанном пиджаке был рутинной составляющей городского ландшафта. Напиваясь, инвалид иногда громко скандалил, требуя долива пива после отстоя пены. «Я за вас, суки, кровь проливал! Я, суки тыловые, ногу за вас потерял под Харьковом!» — «Не ори, мужик, — говорили ему, — другие тоже воевали. Ишь развоевался».

9 мая было, кстати, рабочим днем и не шло ни в какое сравнение с такими великими праздниками, как 7 ноября. Но это был великий день для поколения моих родителей. Мать говорила, что за всю ее жизнь не было более счастливого дня. Еще бы: все кончилось, и все выжили. Это ли не чудо!»

Современное искусство: Спор музействующих субъектов

«Художник, вторгающийся в суверенное пространство религии (в церковь, в монастырь, в мечеть, в синагогу, в пагоду), заслуживает безусловного осуждения, в том числе и уголовного. Но и бесцеремонное и агрессивное вторжение в пространство бытования искусства (музей, галерея, выставочный зал), осуществляемое кем бы то ни было, заведомо противозаконно, и, соответственно, должно быть осуждено, в том числе и уголовно.

Или говорят о кощунстве. Кощунство как художественный прием, как способ возбуждения в читателе-зрителе разной силы культурного шока (а не вражды) имеет почти столь же древнюю историю, как и само искусство. А вот слова патриарха Алексия о том, что «сегодняшняя скорбь, связанная с годовщиной начала Великой Отечественной войны, разбавляется нашей общей радостью о вчерашней победе российской сборной», никакой не художественный прием, а как раз самое кощунство и есть.

Разумеется, это не осознанное кощунство — это лишь следствие дурного языкового вкуса и пониженной нравственной интуиции. В этих делах никакой сан не спасает, а спасает, как это ни странно, знакомство, хотя бы шапочное, все с тем же современным искусством».

Лев Рубинштейн. Словарный запас. М.: Новое издательство, 2008


Еще по теме:
Стихи вживую. Лев Рубинштейн
Говорит Лев Рубинштейн

Ссылки

• Стихи вживую. Лев Рубинштейн
• Говорит Лев Рубинштейн