Валери Стил. Корсет

Корсет не только одежда, но также история, идеология и политика. ВАРВАРА БАБИЦКАЯ выбрала наиболее показательные фрагменты из новой книги об истории повседневности

Имена:  Валери Стил

В той или иной степени мода интересует почти всех. В прикладном смысле, в историческом, как область экономики или как искусство. В диапазоне от массовой культуры до от-кутюр. Но лишь совсем недавно моду стали изучать в России как академическую гуманитарную дисциплину, существующую на стыке семиотики, истории, социологии, культурологии и множества смежных наук. Единственное периодическое издание, посвященное этому вопросу, это «Теория моды: одежда, тело, культура» — русскоязычная версия американского журнала Fashion theory, the Journal of Dress, Body & Culture, которую уже почти четыре года делает издательский дом «Новое литературное обозрение» в рамках проекта «Культура повседневности». Теперь в дополнение к журналу запущена книжная серия, развивающая его тематику, то есть посвященная исследованию моды «как особого визуального способа коммуникации и, шире, как семиотического кода, связывающего одежду, тело и культуру. Проблемный диапазон серии — культурные смыслы моды, язык костюма в разные эпохи, телесные практики, исторические представления о красоте и модной фигуре, восприятие одежды как содержательного текста, мода и городская жизнь». Серию открывает «Корсет» Валери Стил, директора Музея Института технологии моды (Нью-Йорк), основательницы и главного редактора Fashion theory и фактически изобретательницы этой академической дисциплины. Книга очень наглядно, доступно и увлекательно демонстрирует научный подход к моде, не в последнюю очередь благодаря исключительно удачному предмету исследования. Наверное, ни один другой предмет гардероба не вызывал таких споров на всем протяжении своего существования, как корсет: медицина клеймила его как угрозу здоровью и деторождению, общественная мораль превозносила как последний бастион перед распущенностью нравов, феминистки рассматривали корсет как символ женского порабощения, а фетишисты — как синоним женской сексуальности. В своей книге Валери Стил развенчивает многочисленные мифы, существующие вокруг корсета, и прослеживает историю этого явления вплоть до наших дней, видя, в частности, его реинкарнацию в сегодняшнем культе худобы и в пластической хирургии.

Сталь и китовый ус: как закалялось тело аристократа

Одно из самых удивительных текстовых упоминаний о ношении корсета находим в рукописи, датированной 1597 годом. Она рассказывает о 14-летней английской девушке, дочери джентльмена по имени Старки. Она якобы была одержима дьяволом, который заставлял ее вопить, требуя себе всяческие наряды, в частности модный роскошный лиф:

Желаю иметь изящную блузу из шелка… [и] французский лиф, не на китовом усе, потому что он недостаточно жесткий, а с роговыми пластинами, которые все это, что вылезает, стянут и удержат мое брюхо… Вот вам, у меня будет планшетка из китового уса, стянутая двумя шелковыми шнурками с наконечниками, а спереди корсаж будет удлинен и расшит золотом…

Это требование свидетельствует о престижности модного корсета, хотя совершенно неясно, зачем столь молодой леди жесткий корсаж на костях, скрывающий живот. Возможно, она была беременна — считалось, что твердый корсаж и узкий лиф способствуют выкидышу. Как писал в 1595 году Стивен Госсон, «Корсаж и лиф… оставят тишь / Там, где лежать бы мог малыш».

Жесткая планшетка, столь вожделенная для мисс Старки, являлась важным элементом корсета. Для поддержания прямой осанки в прорезь центральной передней части планшетки вставлялась пластинка из дерева, металла или иного твердого материала и фиксировалась шнуровкой. Иногда планшетку украшали эротическими изображениями или надписями. Металлическая планшетка XVII века, изготовленная для Анны Марии Луизы Орлеанской, герцогини де Монпансье (ныне хранится в нью-йоркском музее Метрополитен), украшена короной и геральдической лилией, а также следующим текстом: «О, как завидую я счастью твоему: покоиться на белоснежной ее груди. Давай, коль ты не прочь, разделим это наслажденье. Ты будешь здесь весь день, а я — всю ночь». Другие планшетки XVII века: металлические, костяные или из слоновой кости — были украшены изображениями Амура, сердца, пронзенного стрелами, или горящего сердца в сочетании с надписями вроде «Любовь их сочетает» или «Стрела нас соединяет». На одной планшетке XVIII века изображен мужчина с сердцем в руке, которое некая дама пронзает мечом.

Мужчины из высших сословий не носили собственно корсетов, однако в своих сильно зауженных камзолах и панталонах с подбитыми гульфиками также придерживались стиля, в котором ценится телесная дисциплина и выставляется напоказ портновское искусство. Более того, у французских солдат XVI века имелся предмет одежды, по-французски именовавшийся corselet — доспехи, прикрывающие верхнюю часть туловища. Сходство между женскими и мужскими латами не укрылось от внимания современников. Вот как отразил его Стивен Госсон в стихотворении 1595 года, озаглавленном «Приятные безделушки для новомодной дамы»:

        Доспехи те укреплены
        Китовым усом там и тут,
        Спина, бока удлинены
        И жатву кавалеров жнут.
        На бой с врагом бы в них послать
        Дам наших — амазонок рать!

В те времена существовали аллегорические изображения женщин в римских доспехах, однако упоминание Госсоном китового уса ясно указывает на то, что он описывает корсеты, которые носили модницы, а отнюдь не металлические конструкции.

Молва ошибается, приписывая «изобретение» корсета тому или иному конкретному лицу. Стиль одежды есть результат эволюции более ранних стилей, обусловленной различными общественными, технологическими и эстетическими явлениями. На протяжении XVI века «портняжная культура» все более «отдавала предпочтение жесткости и прямоте, а также геометрии форм». В своем исследовании «Воспитание прямой осанки — от века рыцарства к придворному этикету» Жорж Вигарелло утверждает, что изменения в области моды «шли бок о бок с другими свидетельствами возрождения интереса к хорошей осанке. Придворная знать… озаботилась умением прямо держать спину». Выправка, говорит он, стала «более строгой».

Воспитание начиналось в младенчестве. Вот что говорилось в тексте XVI века, посвященном деторождению: «Сгибайте молодое деревце либо выпрямляйте, и оно, вырастая, сохранит форму. То же с детьми — те, кого пеленали правильно, обладают прямым станом и стройными членами. Спеленутые же криво и косо останутся такими навсегда». В XVII веке на девочек уже в двухлетнем возрасте надевали миниатюрные корсеты, чтобы укрепить тело и «предотвратить деформации скелета», а также «сформировать привлекательную талию и высокую грудь». Мадам де Севинье 6 мая 1676 года писала: «Следует надевать на них маленькие корсеты, немного тесные, если хотите держать под контролем их талию» (Il faut lui mettre un petit corps un peu dur qui lui tienne la taille). Маленьких мальчиков тоже одевали в корсеты, по крайней мере до тех пор, пока лет в шесть они не начинали носить штанишки.

{-page-}
     

Искусство и природа: споры о корсете в XIX веке

Впрочем, в Америке многие феминистки были за реформу одежды и осуждали ношение корсетов, мотивируя это тем, что женская мода не только становится причиной специфических заболеваний, но и, в более общем смысле, ослабляет жизненные силы и мешает женщинам достичь равенства с мужским полом.

«Выражение “убийственный наряд” перестало быть метафорой! — восклицала в 1873 году Элизабет Стюарт Фелпс. — Мы крепче, чем наши братья, иначе давно рухнули бы под тяжестью этих кандалов… Каково было бы твоему отцу или брату, доведись ему носить твою одежду?.. Мог бы он заниматься своим делом и содержать семью, будучи затянут в корсет?» Очевидно, вредными считались и некоторые прически, поскольку далее она вопрошала: «Мог бы он “заниматься научными разысканиями” в твоем шиньоне?» Но хуже корсетов ничего быть не может, и миссис Фелпс призывала женщин:

Долой корсеты!.. Нет, не отдавайте их служанкам. Никогда, заклинаю вас священными законами милосердия, никогда не сковывайте другую женщину теми цепями, от которых сами освободились. Не отдавайте ваши серьги, когда они вам надоедят. Никогда не дарите безделушки и мишуру, от которой отказываетесь по мере развития вкуса. То, что по самой своей сути не подобает и неправедно, равно не подобает и неправедно как для вас, так и для вашей кухарки… Так сожгите корсеты! О нет, не храните в шкафах корсеты на китовом усе. Они вам больше никогда не понадобятся. Сложите костер из жестокой стали, которая столько лет бездумно сдавливала вам животы и груди, и вздохните с облегчением: ибо, верьте мне, с этого момента начинается ваша «эмансипация».

Однако она была вынуждена признать, что обыкновенные женщины в большинстве своем не торопятся расставаться с корсетом. Им их стиль одежды представлялся вполне сносным. Другой причиной поражения реформы одежды была ее связь с такими сомнительными идеями, как атеизм, свободная любовь и суфражизм, с образами «младенцев, вскормленных опиумом, и мужей, оставшихся без обеда и пуговиц». Некоторые реформаторы одежды и в самом деле были связаны с радикальными политическими движениями за равноправие женщин, трезвость и отмену рабства. Утопические сообщества, вроде «Новой гармонии» Роберта Оуэна, придерживались нетрадиционных взглядов равно на одежду и брак. Попытки реформаторов ввести в обиход более свободные формы женской одежды, вроде костюма американки Амелии Блумер, предложившей женщинам носить брюки, сразу же порождали во многих умах чудовищные образы разнузданной женской сексуальности и социальных вольностей: привычный мир буквально перевернут с ног на голову, женщины в брюках курят сигары, а мужчины-подкаблучники стирают белье и ухаживают за детьми. Еще в начале ХХ века журнал французских корсетников продолжал создавать фантомы мужеподобной женщины и женственного мужчины.

Несмотря на то что в массовом сознании реформаторы одежды из числа феминисток ассоциировались с идеями свободной любви, на самом деле многие из них придерживались весьма пуританских взглядов. Моду они именовали чудовищем, созданным для «возбуждения похоти», и утверждали, что, как только женщина откажется от портновских ухищрений, подчеркивающих ее половую принадлежность и соответствующие телесные формы, мужчины и женщины смогут общаться между собой не через «чувственное» притяжение, но умственно и духовно. Они также полагали, что модная одежда превращает женщин в «существ исключительно сексуальной природы», тем самым «поощряя испорченность мужчин».

Одежда, объявляли реформаторы, должна быть утилитарной, а не декоративной. Хватит женщинам тратить время и деньги на капризы моды. Этот аргумент, век спустя, в 1970-е годы, по-прежнему популярный среди британских и американских феминисток, совершенно не учитывал того обстоятельства, что многие аспекты моды доставляют женщинам удовольствие. Кому из прекрасных дам придется по сердцу такой довод:

Все надетые на человека украшения должны, по крайней мере по видимости, служить некой полезной цели. Такой цели нет у браслетов, серег, ожерелий и прочих бессмысленных придатков, наследия варварских времен… мужчины в своей одежде избавились от этих дешевых безделушек… так и мы в свое время отбросим языческие побрякушки ради чего-то, что не будет столь явно потворствовать ребяческим вкусам.

Уверенность реформаторов одежды в том, что мужская одежда по самой своей сути лучше женской, основывалась на представлении о мужчинах как о более разумных и здравомыслящих существах.

«Худая талия — худой ум, — провозглашала Фрэнсис Уиллард. — Стягивание жгутом жизненно важных органов в месте минимального диаметра женской фигуры затрудняет мозговое кровоснабжение — это объясняет, почему женщины визжат при виде мыши». Миссис Э.М. Кинг из Общества рационального костюма в 1882 году без обиняков сравнила женское платье с «дикарским». «Цивилизованный» же мужчина, по ее словам, носит приличную, удобную одежду и выражает свою «любовь к прекрасному», коллекционируя картины, «а не пытаясь превратить самого себя в картину, на которую все смотрят и восхищаются».

Убийственный наряд: медицинские последствия ношения корсета

Анализ книги Орсона С. Фаулера «Тугой корсет и склонность к излишествам» (ок. 1846) демонстрирует союз «медицины» и «науки» в войне против корсета. По Фаулеру, корсет, сдавливая печень, «портит» кровь. «Нечистая» и «кипящая» кровь «заражает мозг», это становится причиной «безумия». Нервная система расшатывается, мозг воспаляется, что «неизбежно возбуждает зоны Любострастия, расположенные в самой нижней области мозга». Одновременно сдавливание приводит к застою крови «в кишках… из-за чего воспаляются органы живота, а это возбуждает любовные желания». Одним словом, «тугой корсет… неизбежно разжигает нечистые чувства… одновременно лишая свою владелицу твердости рассудка, так что ее становится легче ввести в искушение… Слабы женщины или безумны? Известно, что тугой корсет способствует утрате рассудка и возбуждает похоть». Фаулер призывал женщин отвергнуть усиливающий сексуальные желания корсет и домогательства модников-«либертенов». «Ослабьте шнуровку корсета… и помните, что вы родились на свет не для того, чтобы ухаживать и угождать, и не для того, чтобы за вами ухаживали и вам угождали модные хулиганы, но ради супружества и материнства». (Подразумевалось, что детей можно рожать и без излишнего разжигания похоти.)

Фаулер, известный в Америке как френолог, нападал на любительниц тугой шнуровки, именуя их «самоубийцами и детоубийцами». Главное их преступление, впрочем, состоит в том, что они предаются «похоти» и более или менее намеренно возбуждают «органы Любострастия». Френология, основываясь на сомнительных идеях Франца Йозефа Галля, пыталась объяснить особенности темперамента, поведения и даже нравственные качества их связью с определенными зонами мозга, которые внешне проявляются в виде «шишек» на черепе. В XIX веке эта теория имела множество приверженцев в самых широких слоях общества, так что книга Фаулера выдержала не одно переиздание. Печально, однако, что современные историки по-прежнему ссылаются на Фаулера как на авторитет в области медицины, тогда как по современным стандартам он куда ближе к разряду безумцев от лженауки.

Даже традиционная медицинская литература прошлого зачастую не заслуживает доверия. Просто диву даешься, как неохотно историки ставят под сомнение рассказы о вызванных корсетом заболеваниях, отказываясь принимать во внимание низкий уровень тогдашнего медицинского знания и клинической медицины и многообразные предубеждения врачей прошлого. Историки, которые никогда бы не приняли на веру медицинские россказни об опасностях мастурбации (вызывающей слепоту и безумие) или женского образования (оттягивает кровь от матки к мозгу, последствия чего ужасны), подозрительно доверчивы, когда медицина предает анафеме моду. В XIX веке доктора (и реформаторы одежды) мобилизовали силы науки и медицины на борьбу против различных грехов. Американский врач Коулман, например, предупреждал в 1899 году:

Женщины, берегитесь. Вы на пороге гибели. Раньше вы стягивали себе талии — теперь пытаетесь развить ум; раньше вы лишь танцевали ночи напролет в душных бальных залах — теперь часто проводите утро в кабинете. Вы без конца возбуждали свои чувства концертами… и французскими романами — теперь напрягаете умственные способности, изучая греческий… Берегитесь!!! Наука говорит: женщина, которая учится, погибла.

{-page-}

Атласный корсет: эротическая иконография

Одни корсеты — это «поэмы», тогда как другие — «глупое уродство». Подразумевается, что одни женщины сексуально привлекательны, а другие — нет. Корсет функционирует здесь как синекдоха самой женщины. Так, есть тонкое, но важное различие между идеальным белым атласным корсетом и «пристойным корсетом», хотя последний также обычно изготовлен «из белого атласа или шелка, иногда жемчужного цвета». Однако «пристойный корсет» облегает фигуры, которые «всегда либо избыточны, либо недостаточны». Следовательно, в нем множество ребер жесткости, призванных «маскировать ущербность или сглаживать комковатость» плоти. Такой корсет, пусть искусно сделанный, «не способен никого обмануть» — или, в лучшем случае, обманывает совсем ненадолго. Выражение «пристойный корсет», возможно, намекает на сексуальные интрижки, которых не чурались даже женщины с примерной репутацией, но также напоминает о том, что корсет — не только инструмент сексуальности. Он необходим, если женщина хочет быть прилично одетой.

Черное нижнее белье сегодня воспринимается как весьма эротичное, однако, по мнению Анри де Монто, простой черный атласный корсет — это «очень строго» и «пристойно». Впрочем, черный атласный корсет — также «идеал маленькой прачки, которая подумывает свернуть с пути добродетели», особенно если к нему прилагаются сверкающие голубые подвязки. Даже после того как в 1880-е годы в моду вошли цветные корсеты и нижние юбки, некоторые современники продолжали воспринимать этот стиль одежды как проявление декадентства и неврастении. Как выразился в 1890-е годы один французский автор, «цвет в интимных женских нарядах — новейшая мода, происходящая, несомненно, от нервозности, терзающей наше воображение, от притупленности наших чувств, от того вечно неудовлетворенного желания, которое заставляет нас страдать… и которым окрашены все проявления нашего горячечного бытия».

Визуальная и тактильная привлекательность модных корсетов, несомненно, составляла часть их секрета. Несмотря на критику, вкус к роскошному, эротичному нижнему белью распространялся все шире. Другая иллюстрация на развороте La Vie Parisienne — «Дамское белье» (2 мая 1885) — разрабатывала тему соответствия между женщинами и корсетами. Кокотка — женщина, которая играет в первую очередь сексуальную роль — страстно привержена jeu de corsets (корсетной игре). Один из этих замысловатых корсетов украшен узором из павлиньих перьев. Другой, из атласа цвета чайной розы, также, несомненно, предназначен для женщины не слишком строгих правил: «Исключительно элегантный, прекрасно смотрится… Рассчитан на то, чтобы его видели и… пожирали глазами!» Есть здесь еще и «Прекрасный корсет для любовного поединка», ароматизированный духами, «запах которых усиливается по мере нагревания корсета».

Конечно, определенные типы корсетов считались особенно эротичными. Однако сексуальное демонстративное поведение всегда интерпретировалось в связи с другими критериями, такими как социальное происхождение, возраст женщины и ее фигура. Парвеню, например, носили разукрашенные «парчовые корсеты» с вышивкой, кружевами и боа. Из этого не обязательно следовало, что данная дама безнравственна, однако такой корсет, несомненно, указывал на недостаток воспитания: «беспрецедентная роскошь напоказ, лишенная подлинной элегантности». Как заблуждалась бедняжка, полагая, что одета аристократично! Иногда, продолжает Монто, нет ничего лучше самого простого корсета, особенно для «юной девушки»; ей он рекомендовал носить корсет «из белой саржи — материала, который почти всегда облекает прелестнейшие в мире существа». И при этом в нем «больше пикантности, чем во многих других, которые пытаются всех перещеголять» (эти же слова можно отнести и к той, на ком надет этот корсет).

Монто и Мане, конечно, не единственные, кто изображал женщин в корсете, поэтому в то время их произведения воспринимались на фоне более ранних образов, от essai du corset XVIII века до эротических гравюр 1830-х годов. В литературе также часто встречались пассажи об эротической притягательности корсета. Руссо в «Новой Элоизе» пишет о «нежных отпечатках», которые груди Жюли оставляют на внутренней стороне ее корсета. Руссо называет корсет словом le corps; как указывает Питер Брукс в «Работе тела», «корсет — это тело, которое “обнимает” и придает форму человеческому телу и в свою очередь принимает его очертания». Как мы видели, сам по себе акт продевания тесьмы в отверстия корсета метафорически замещал сексуальное взаимодействие. Упомянутая выше La Vie Parisienne опубликовала рассказ «Свадебные дары жениха» (1884), где в описании первой брачной ночи расстегивание корсета явно подразумевает занятия любовью:

Трепещущий, счастливый супруг расшнуровывает тебя робкой и неловкой рукой, а ты смеешься — лукаво, радостно, — уверенная, что причина его смущения — твоя красота. Ты счастлива своим всевластием: ты нарочно не помогаешь ему развязывать узлы и разбираться в отверстиях шнуровки — напротив, ты наслаждаешься, продлевая его неумелые попытки, эту нежнейшую щекотку.

6. Крепкое тело: мышечный корсет

Поскольку Первая мировая война во многих отношениях стала рубежом между XIX веком и нашим временем, логично предположить, что она революционно изменила одежду и представления о теле. Однако, хотя война оказала значительное воздействие на поведение и внешний вид мужчин и женщин, «перемены [в моде] начались еще до 1914 года… война лишь ускорила и развила их». Так, хотя подол юбки в 1912 году по-прежнему располагался на высоте щиколоток, узкие юбки часто имели разрез чуть ли не до колена, и видны были цветные чулки или ботинки.

Вопреки общему мнению, Первая мировая война не положила конец ношению корсета, хотя металл, используемый в корсетном производстве, действительно был реквизирован для военных нужд. По словам члена американской Комиссии военной промышленности, «Отказ американских женщин от жестких корсетов во время войны высвободил 28 тысяч тонн стали — достаточно для постройки двух линкоров». Продажи жестких корсетов также начали падать в 1917 году, хотя до того держались на «довольно ровном уровне — около 70 миллионов долларов». Однако альтернатива корсетам с металлическими ребрами уже была найдена — например, излюбленный в XIX веке корален. Временный дефицит стали не объясняет резкого перехода к прорезиненным поясам, который произошел вскоре. Платья тоже укоротились не из-за нехватки материи. Так называемый «военный кринолин» 1915—1916 годов — юбка короткая, но очень пышная, так что не стоит воспринимать эту моду как «практическую» реакцию на нужды работающих женщин. Во время войны пропаганда союзников рисовала германских женщин безвкусно одетыми толстыми тетками, а французскую моду превозносила как символ западной цивилизации, чуть ли не наравне с соборами, которые бомбили немцы. Тем временем военный кринолин уступил место «форме бочки», и модная талия постепенно опустилась из-под груди чуть ли не на бедра.

И все же война повлияла на моду, хоть и не напрямую: кровавая бойня пошатнула чопорные викторианские представления о приличии; многие мужчины не вернулись с фронта, и женщинам пришлось взять на себя новые обязанности. Современники, конечно, считали, что война оказала «громадное влияние» на молодых женщин. Как писал в 1924 году Жак Буланже, редактор L’Opinion («Мнение»), «современная женщина, femme moderne… свободнее в своем поведении, чем женщина довоенная. Она танцует без корсета; она плавает в купальном костюме… Она решительно настроена быть независимой». Некоторых наблюдателей современная женщина ужасала; например, молодой парижский студент-юрист в 1925 году писал:

Можно ли определить, что такое la jeune fille moderne (современная девушка)? Нет, равно как и найти талию на платьях, которые она носит. Девушек в наши дни непросто обнаружить. Если хранить верность французской традиции, называть наших прелестных parissiennes (парижанок) «девушками», на мой взгляд, было бы варварством.

Эти существа без грудей, без бедер, без «нижнего белья», которые курят, работают, спорят и дерутся в точности как мужчины, а после ночи в Булонском лесу, когда голова идет кругом от нескольких коктейлей, ищут пикантных и акробатических развлечений на плюшевых сиденьях «ситроенов» в пять лошадиных сил, — так вот, это не девушки! Девушек больше нет! И женщин тоже!

«Мода несла на себе символический груз целого ряда общественных страхов, связанных с очевидным влиянием войны на отношения между полами», — пишет Мария Луиза Робертс в своей книге «Бесполая цивилизация: реконструкция гендера в послевоенной Франции, 1917—1927». Для многих мужчин современная женщина — это «существо» без талии, символ цивилизации, которая лишилась не только соборов, но и половых различий. Однако послевоенную моду интерпретировали и в положительном ключе — как один из элементов борьбы женщин за социальную и политическую власть. «Феминистки, дизайнеры одежды (обоего пола) и женщины, носившие одежду новых фасонов, считали, что она обеспечивает физическую подвижность и свободу. Поскольку новые фасоны рассматривали таким образом — как визуальный язык либерализации, — их нагружали и политическими смыслами».

Валери Стил. Корсет. М.: Новое литературное обозрение (серия «Библиотека журнала “Теория моды”»), 2010
Перевод с английского М. Маликовой