Чарльз Буковски. Солнце, вот он я

Пять не самых матерных фрагментов из большого сборника интервью американского поэта

 

Судьба Чарльза Буковски в России сложилась несколько парадоксальным образом. Поэт по преимуществу и по самоощущению, для более или менее широкого российского читателя он оказался скорее прозаиком, автором коротких рассказов, «Женщин», «Фактотума» и «Почтамта». Связано это, разумеется, исключительно с издательской политикой, — внятный сборник стихов Буковски вышел, кажется, всего один — «Блюющая дама» в переводе Кирилла Медведева (плюс вот это издание «Нового культурного пространства»). В остальном стихи Буковски оказались в России довеском к его прозе — блестящей, но все-таки занимающей в корпусе текстов второстепенное, подчиненное место. Сборник «Солнце, вот он я» (34 интервью за 30 лет, 1963—1993), изданный «Азбукой» в переводе Максима Немцова, вызывает поэтому у широкого российского читателя некоторый когнитивный диссонанс, слово «поэт» встречается там чуть ли не чаще любого другого. Первое интервью Буковски дает в своей каморке в Голливуде корреспонденту Chicago Literary Times, последнее у него берет журналист из Германии у бассейна в собственном доме в Сан-Педро, за семь месяцев до смерти. Иногда Буковски явно не хочется разговаривать на предложенную ему тему — так, в беседе с Джоном Томасом ему явно интереснее ЛСД, чем вопрос о политике. В целом, однако, книга развенчивает миф об аполитичном пьянице, которого интересуют только женщины, книги, выпивка и стихи: Буковски высказывается на общественные темы, и порой довольно радикально. Не следует, впрочем, забывать: он прямо признавался, что не всегда говорит журналистам правду. Так что понять, где кончается собственно интервью и начинается байка, иногда так же нелегко, как отличить фигуру автора Хэнка Чинаски от собственно автора Чарльза Буковски. Отдельный интерес представляют собой вводки к интервью. Так, Майкл Перкинс (1967) пишет, что Буковски «напоминает русского Евтушенко, и в России он был бы знаменитее»; Дон Стрейчен (1972) призывает на помощь авторитеты («Сартр и Жене считают Буковски лучшим поэтом современной Америки»), Памела Ситринбом (1987) уже не оправдывается и называет его «мистер Буковски» (к тому времени по его сценарию уже был снят Barfly с Микки Рурком в главной роли).

Эта книга привлечет скорее уже состоявшихся поклонников Буковски — начинать с нее знакомство явно не стоит. Особенно интересно сравнивать Буковски и Чинаски: несовпадения иногда возникают удивительные.

 

О начале поэтической карьеры и коллегах по цеху (интервью Майклу Перкинсу, 1967)

«говорите, вы начали писать стихи в 35. чего так долго ждали?

послушайте-ка, давайте не будем наглеть, мне только что вырвали 6 зубов, и я запросто харкну кровью на это пивное пузо. В общем, я писал рассказы, в основном от руки печатными буквами, пока мне не исполнилось 25, после чего я все эти рассказы порвал и писать бросил. Отказы из «Атлантик» и «Харперз» были чересчур, вдруг стали как-то чересчур, всё те же самые, скользкие, — а потом я брал эти журналы, пытался их читать — и тут же засыпал. Потом еще голод в клетушках с жирными крысами, которые топотали внутри, и набожными квартирными хозяйками, которые топотали снаружи, — наваждение какое-то, поэтому я шел сидеть в барах, гонял с мелкими поручениями, обирал пьяных, обирали меня, сходился с одной безумицей за другой, мне везло, не везло, я выкручивался, пока однажды, в 35, не оказался в благотворительной палате больницы округа Лос-Анджелес, у меня из жопы и рта хлестала кровь жизни моей, мне дали полежать 3 дня, а потом кто-то решил, что мне нужно переливание. В общем, я выжил, но, когда вышел оттуда, в мозгу у меня стало как-то криво, и после 10 лет неписания я где-то нашел машинку и начал писать эти стихи. Не знаю почему, просто казалось, что стихи — меньшая трата времени.

кое-кто и до сих пор считает, что ваши стихи — трата времени.

а что не трата времени? Некоторые собирают марки или бабушек своих убивают. Мы все просто ждем, занимаемся мелочами и ждем смерти.

вы как-то связываете себя с какими-нибудь поэтами или движениями?

нет, по-моему, всей поэтической сценой правят банальные, бездушные, смехотворные и одинокие ишаки. От университетских групп с одного конца до битницкой толпы на другом, а также включая всех промежду и прочих. Удивительное дело, но я ни разу не слыхал, чтобы кто-нибудь излагал это так, как я сейчас излагаю.

зачем же так сразу, «ишаки»? сами-то вы не смехотворны?

потише давайте. Красная кровь на этой рубашке будет смотреться некрасиво. Битники и университетские мальчики очень похожи в том, что их всех засасывает толпой. Там правит толпа, публика, показушники, больные, слабые, изголодавшиеся блюющие педики; изголодавшиеся в том смысле, что души их прыщавы, а вместо голов — большие шарики с вонью. Эти поэты не могут устоять перед живыми аплодисментами полулюдей. Они из творцов становятся развлекателями, начинают ручкаться с толпой и ручкаться друг с другом, и у них сильно встает на славу. Я больше уважаю президента завода, который решает уволить 50 человек с конвейера».