На открытие сезона

Чем сильнее агитационная линия, тем объемнее пространство, оставленное для рефлексии. Чем упрощеннее язык пропаганды, тем, соответственно, сложнее может и должен быть язык изящной словесности

Хорошо купить новое платье к новому сезону. Еще лучше, если это не новое платье короля, под внимательным взглядом расползающееся, как вчерашняя газета под унылым осенним дождем. И в новых телепроектах, и в новых журналах, и новых программах чувствуется усталость. Одни и те же ведут разговор о том же самом и о тех же самых. Увидев вдохновенные лица Михаила Леонтьева, Виталия Третьякова и Наталии Нарочницкой, зритель все понимает заранее. Не так ли обстоит дело и с новыми литературными изданиями и их авторами, которые никак не могут избавиться от обсуждений советского? Впрочем, бывает по-всякому: открыла же новый сезон парижская Гранд-опера «Евгением Онегиным» в постановке Дмитрия Чернякова, очистившего оперу не только от патины — от паутины.

В то время как телевидение четко определило свою целевую аудиторию, литература как институт встряхивается и охорашивается, оглядываясь вокруг. Хочется помечтать: чем площе экран ТВ, тем лучше для книг и журналов. Чем грубее нажим на мозги, тем отборнее аудитория читающих. Чем сильнее агитационная линия, тем объемнее пространство, оставленное для рефлексии. Чем упрощеннее язык пропаганды, тем, соответственно, сложнее может и должен быть язык изящной словесности.

Манипулирование сознанием сидящих в студии и, соответственно, сознанием телезрителей — отличительные черты послевоенного телевизионного продукта. Время стало строже, суше, подтянутее и бодрее. Не рефлексировать — четко отвечать на поставленные вопросы. (А вопросы напоминают допросы.) Новый сезон открыт, и его качества и установки проявились в первых выпусках «Закрытого показа» с Александром Гордоном. А чтобы не очень шибало в нос «пропагандой и агитацией», есть рецепт: в каждую из программ следует позвать по два сомневающихся в линии партии и правительства. Задача несложная: пригласить больше одного, но меньше трех (трое — уже множество).

Ведущий именует Александра Солженицына «советским писателем». Солженицына сорок дней (к моменту выхода в эфир передачи) нет на земле, и сколько о нем ни наговорили за прошедшие дни, все-таки «советским» его никто пока не называл. А здесь, в телеящике, — никто не поправил. Советский так советский. Спор в студии, вернее, имитация спора вот о чем: не сами ли американцы (спецслужбы, люди из правительства, администрации и т.д.) и устроили 11 сентября? Ток-шоу на экране — 12-го, с ночным перехлестом на 13-е: дата взрыва жилого многоквартирного дома в Москве. Исторические параллели чем ближе к нашему времени, тем, видимо, опасней. Поэтому «Первый канал» гостеприимно предоставляет прайм-тайм в субботу антиамериканскому сочинению Джульетто Кьезы, а не отечественному журналистскому расследованию. Видимо, жертвы 9.11 больше волнуют зрителей, чем гибель сограждан. Свою солидарность с антиамериканистом Кьезой подтвердил следующим же вечером, открывая новый сезон «Постскриптума», антиамериканист (это теперь профессия) Алексей Пушков; вот только сразу после политической программы ТВЦ поставил голливудский боевик со Стивеном Сигалом — олицетворением «американского героя», всегда ищущего (и добивающегося) справедливости. Вообще за антиамериканский телеуик-энд ненависти (прошу прощения за американизированное вторжение в язык) было показано в прайм-тайм по федеральным только каналам 13 голливудских фильмов. Пропаганда и агитация — отдельно, кино — отдельно. Если уж быть последовательными, придется исключить и фильмы, и передернутые форматы.

Что, как не надежда на расширение аудитории, подвигло энтузиастов на издание нового ежемесячного журнала «Что читать» (обозначенный тираж 200 тысяч экземпляров)? Первый номер вышел как раз к Московской международной книжной ярмарке и распространялся там симпатичными девушками. Открывается журнал статьей издателя Александра Гаврилова. Литературная технология проекта Леонида Парфенова «Намедни» (выходит четырьмя томами — разумеется, вместе с DVD) приравнена им к литературной технологии «Войны и мира» (роман-эпопея). Ряд этот Гаврилов продолжает «Доктором Живаго», «Тихим Доном», «Железным потоком» и «Архипелагом ГУЛаг». Легко. То есть непосредственно после «Архипелага» получается как раз «Намедни». Что ж: какие мы, такая у нас и «Война и мир». Пожелаю изданию и второго, и тысячного номеров (в августе вышел в свет тысячный номер «Нового мира»). Но хочется и предостеречь: увы, чем больше тираж, тем меньше свободы; чем меньше свободы для маневра, тем больше «широких мазков»: материал подгоняется под концепцию: что не влезает — ногой подтолкнем. Как увидишь имя Ахматовой среди «вершин советской литературы», так и вспомнишь про легкость в мыслях необыкновенную.

Советская литература и, шире, русская литература советского времени — продукт сложный. Поверхностный взгляд тут никак не справляется. Не буду углубляться — не время и не место. Напомню хотя бы об одноименном романе Юрия Трифонова, «скучного» Захару Прилепину, и о рядовом писателе Антипове — его герое. Да и фильм Алексея Германа (младшего), открывший новый сезон победой в Венеции, связан эстетически и содержательно с неизжитой темой советского шестидесятничества — как его отец, шестидесятник Алексей Герман (старший), органически связан с прозой своего отца — советского в отличие от Ахматовой писателя Юрия Германа. Сказать правду, так Дмитрию Быкову, Ольге Славниковой, Анатолию Королеву (называю имена отнюдь не худших) по письму далеко — не до Юрия Трифонова, это действительно недостижимая для современной словесности вершина — до Казакевича и Каверина. Хотя... как прочтешь главы из киноповести «Арбат, мой Арбат» Булата Окуджавы («Вот в глубине подъезда показался высокий человек с темным загорелым лицом. Большие светлые усы его шевелились под ветром»), так и задумаешься: всё ли из не напечатанного при жизни следует предъявлять завороженной именем кумира публике? А вдруг и очнется и пожмет плечами?

Все сложное в новом сезоне только начинается.

Автор — первый заместитель главного редактора журнала «Знамя»