Неюбилейное

Юбилей, премия и смерть – три повода, которые сегодня стимулируют интерес СМИ к литературе

Чеховский сюжет: поэт получил крупную премию в день своего круглого юбилея и немедленно умер. В этом случае его имя гарантированно будет иметь кратковременный успех.

Какой юбилей, таковы и идеи, и заложенные под них программы. Премия «НОС» заявлена в год гоголевского 200-летия, а вручалась в день чеховского 150-летия. Вряд ли кто озаботится Гоголем в течение ближайших десяти — по крайней мере — лет. Гоголевская истерика (памятники и музеи) закончилась тем, что вышел из печати только третий том академического собрания. Напомню: всего их должно быть двадцать три.

Фестиваль (театральный), кинопоказы (по ящику), «смелянский» ТВ-проект, газетные тексты, вкрапления в новостные программы. Выпущен дивной красоты, дорогостоящий, номерной, с иллюстрациями Эдуарда Кочергина том чеховских пьес — издательством «Вита Нова». А где исследования, монографии, биография, наконец? И получается, что, с одной стороны, включи утюг — из него выскочит Чехов. А с другой — главным чеховским ньюсмейкером пока остается Дональд Рейфилд с «Жизнью Чехова», вышедшей несколько лет назад и получившей у специалистов весьма противоречивую, скажем мягко, оценку. Книгу Алевтины Кузичевой — биографию, которая должна выйти в серии «ЖЗЛ», — ждем.

10 февраля прошел более чем незаметно еще и юбилей Бориса Пастернака — 120 лет со дня рождения. Ну, Пастернаков у нас навалом. Впереди юбилеи Александра Блока, Ивана Бунина, Иосифа Бродского, столетие кончины Льва Толстого. Как-то даже странно, что при таком невероятном литературном капитале — минимум приготовлений. Опять-таки дело, боюсь, в ментальности. Вместо того чтобы спохватываться, надо готовиться. У православных перед Рождеством — рождественский пост. А у западных христиан весь декабрь, и даже с ноября — подготовка праздника. Более того, праздник идет по нарастающей.

Вместо того чтобы мертвецки упиться Чеховым за юбилейную неделю, неплохо было бы начать заранее: не только с подготовленного, но и с заранее реализованного. Новая премия «Чеховский дар» вручаться будет тогда, когда о чеховском юбилее, боюсь, уже позабудут: неактуально. Перейдут с детским энтузиазмом к другому юбиляру.

Какая от юбилеев может быть польза для современной словесности? Очень даже большая. В смысле сверки — или даже выработки утраченных — критериев при разговоре о современной словесности. При ее экспертной оценке.

А получается пока так. Юбилейные торжества — отдельно, филология — отдельно, современная критика — отдельно. Знание и понимание художественных стратегий прошлого совершенно не гарантируют уважаемому филологу представление об уровне, качестве и месте текстов, рождающихся сегодня. Занятия поэтикой Мандельштама и биографией Пушкина не гарантируют прекрасного во всех отношениях литературоведа от натяжек в современных оценках литературного настоящего. Ирина Сурат после Пушкина и Мандельштама пишет о поэте Дмитрии Быкове с запальчивой полемичностью в своей «теодицее». Мандельштамовед и пушкинист инкрустирует длинные цитаты из работ С.С. Аверинцева и М.Л. Гаспарова — нет-нет, не о Быкове они, но ведь украшают, да еще как; простодушный читатель ведь подумает — а вдруг… С таких высот вернуться к Мандельштаму эпитетов не хватит. Я не к тому, что литературоведу писать о современности не следует, — напротив, полагаю, что именно у филолога ценностная шкала должна бы оставаться незыблемой. И уж чему-чему должны бы способствовать юбилеи и некрологи, так восстановлению этих постоянно утрачиваемых в суете литжизни критериев. А то теперь все великие; что же делать будем, где брать эпитеты, если действительно появится великий? Представим, что в ювелирном магазине тамошний эксперт не отличит настоящий бриллиант от стразов «Сваровски». Как будет в дальнейшем обстоять дело с репутацией такого эксперта?

Умение навязать себя эпохе — своего рода дар, нуждающийся в анализе. Но талант и гений есть вещи объективные, в эпитетах не нуждающиеся. Талант, тем более гений дают пищу для бесконечных интерпретаций как эстетически полноценный материал. Филология здесь сама по себе награда — ей эпитеты не нужны. Но тогда она должна все-таки оставаться филологией, а не превращаться в тост.

В этом отношении современным литераторам, много «белого шума» по поводу чеховского юбилея произведшим, есть у кого поучиться — я имею в виду театральных режиссеров. Не вообще, а конкретно: у Дмитрия Крымова, например, с его «Тарарабумбией». Попытка считывания более чем столетних интерпретаций драматургии Чехова и его биографии (не только в театре, но и в русском, и в советском, и в мировом культурном — и псевдокультурном — сообществе) предпринята режиссером на фоне беспощадной метафоры меняющейся реальности: движущейся ленты горизонтального эскалатора, ведущего не в будущее, о котором ходульно мечтают в бесконечном ряду театральных спектаклей чеховские героини, — а прямо в ад ХХ века. В гетто. В крематорий. Может повернуть и назад, но двери имения Раневской с мечущимся по эскалатору Фирсом навсегда заколочены — и откроются только на тот свет. Спектакль-гротеск, спектакль-метафора, спектакль-размышление — не в словах, а в образных сгустках: собственно чеховского текста, по сути, нет, а проявлено, пристально вычитано то, что рождалось в знаменитых чеховских паузах и недоговоренностях, — исторический контекст. И сам внутридраматургический контекст (и интертекст, потому что у Дм. Крымова все чеховские пьесы неразъемно входят в один текст) тоже.