Замечательная вертикаль

Дебаты вокруг «Поэта», разговоры Кибирова, памяти Рубцова и Бродского, фильм о Вознесенском

Имена:  Алексей Цветков · Дмитрий Быков · Иосиф Бродский · Мария Степанова · Михаил Айзенберг · Наталия Черных · Николай Рубцов · Сергей Гандлевский · Тимур Кибиров

Возобновляем наши хроники после новогоднего перерыва.

Вышли первые номера главных «толстых» журналов — «Знамени» и «Нового мира». По давней необъявленной традиции первые номера — своего рода визитные карточки изданий, редакции приберегают для них наиболее ценные, с их точки зрения, материалы. Это своего рода концептуальный профиль журналов. Тем любопытнее сравнить профили «Знамени» и «Нового мира» на фоне интересующей нас современной поэзии. «Новый мир» открывает год подборками (в порядке появления в номере) Екатерины Горбовской, Дмитрия Быкова, Наталии Черных; «Знамя» — стихами Марии Степановой, Сергея Гандлевского и Алексея Цветкова. Помимо этого, «Новый мир» публикует рецензию Кирилла Корчагина на книгу избранных стихов Юлия Гуголева «Естественный отбор».

Журнал «Знамя» на старый Новый год вручил свои премии. Лауреатами стали, в частности, гость нашей сегодняшней рубрики «Стихи вживую» Максим Амелин и Тимур Кибиров (правда, за прозу). Опубликованы сразу несколько интервью с Кибировым: на сайте Осетинского радио и телевидения (« — В Ваших поэтических текстах утонченная классическая форма стиха сочетается с ненормативной лексикой. В романе Вы также не обходитесь без нее, рассказывая о доброте, дружбе, приключениях... Детям до 16 не рекомендуется? — Отнюдь. «Ладу, или Радость» спокойно можно давать читать детям. Ведь там нет ничего такого, чего бы они не слышали многажды в течение дня. В том числе с экранов телевизоров. Я давал читать книгу своей дочери. Ей понравилось».) и в газете «Культура» (« — Но давай вернемся к поэзии. Как у тебя складываются отношения с ней сейчас? — К сожалению, уже довольно давно я ничего не пишу. Книга забрала у меня много энергии. Но и ввергла меня в состояние упоения. Такое состояние у меня вызывало писание стихов в молодости, не оставляло ощущение чуда, когда находил рифму, например “народов — природа”. Теперь я его испытал, когда писал прозу. Стихи во мне не шевелятся уже почти год, надеюсь, это продлится недолго. Я созерцаю некоторые идеи, есть даже черновики, но результата пока нет. В судьбе современного писателя есть положительный момент: творчество денег не приносит, я зарабатываю другим и не чувствую себя обязанным писать по книжке в год, чтобы семья не голодала. Поэтому можно себя не насиловать. За этот год можно было написать книжку пристойных стихотворений, но это скучно. Нужна новая — хотя бы для меня — идея, тогда что-то получится».)

Премиальная тема продолжена в нескольких аналитических материалах — многолюдном и обширном обсуждении премии «Поэт», состоявшемся в конце прошлого года , и статье Льва Оборина о премии Anthologia в «Новом мире». Среди выступлений по поводу «Поэта» выделим мнение Михаила Айзенберга, суммировавшего нынешние противоречия премии: «А теперь про то, является ли премия национальной. Я думаю, что на сегодняшний день является, и это та мина, которую премия сама подложила под свое основание. Рано или поздно, не в ближайшее время, так лет через пять эта мина сработает. Заявляя себя национальной, премия тем самым помещает себя в парадигму: "одна нация — один язык — одна литература"». Хорошо бы, чтобы и поэт был один, но это уж никак не получается. Ну не один, ну — десять. Это такая замечательная вертикаль, и мы все, конечно, были бы рады ее поддерживать и в ней существовать. Сложность в том, что она не отвечает сегодняшней реальности и, тем более, не будет отвечать завтрашней. Мир с единым центром давно прекратил свое существование, и поэзия, как самая чуткая вещь на свете, реагирует на это быстрее и определеннее всего остального. Еще 50 лет назад у нас было две литературы, а сейчас они еще умножились. Мы помним восхитительный предсмертный окрик Льва Владимировича Лосева — «Вы что, какой там к черту фестиваль! Нас в русском языке от силы десять». Он, конечно, очень заразителен, и все готовы к нему присоединиться. Но при том, что я всю жизнь любил стихи Лосева и мы близки эстетически, я думаю, что его список с моим совпадет в лучшем случае наполовину. А если представить список Димы Бака или Алексея Алехина, то тут уже и о половине речь не идет.

То есть все готовы сказать, что у нас в русском языке от силы 30 поэтов, но они у каждого будут свои. А поле общих имен на самом деле становится все меньше и меньше. Можно поддерживать прежнее отношение, и этого будет достаточно на какое-то время, но потом придется каким-то образом реагировать на реальность».

Отмечены печальные годовщины: 40-летие гибели Николая Рубцова и 15-летие смерти Иосифа Бродского. Что касается Рубцова, то в медиа солировала Людмила Дербина, поэтесса и подруга Рубцова, сорок лет назад его, собственно, и убившая. Интервью с ней опубликовали «Комсомольская правда» и «Независимая газета». В обоих интервью Дербина снимает с себя вину в убийстве, заявляя, что Рубцов умер от сердечного приступа: «Я почти каждый день прокручиваю страшные эпизоды той роковой ночи 19 января. Рубцов, пьяный, разъяренный, кидает меня на диван. Вот он тянется ко мне своей рукой... Я перехватила ее своей и сильно укусила. Другой рукой, вернее, двумя пальцами правой руки, большим и указательным, стала теребить горло. Он крикнул: "Люда, я люблю тебя!" Рывком отбросил меня от себя и перевернулся на живот. Я увидела его посиневшее лицо. Я думаю, нет нужды говорить о том, что, для того чтобы задушить человека, нужно вцепиться ему в горло обеими руками, а не двумя слабыми женскими пальцами. Впоследствии выяснилось, что поэт скончался от острой сердечной недостаточности». Из материалов, посвященных Бродскому, выделим эссе Алексея Цветкова «Потерянный в переводе»: «Бродский <…> никогда не овладел английским в той степени, в какой это удалось, скажем, Набокову, и на то есть вполне объективные причины — он стал всерьез заниматься языком лишь в зрелом возрасте и, конечно же, не имел в детстве английской бонны. Примерно в той же ситуации оказался в свое время Джозеф Конрад, что не помешало ему, однако, стать одним из крупнейших английских прозаиков. Но Конрад, после не очень удачных опытов по-французски, пришел в английскую литературу без багажа, дебютантом, и без труда принял предложенные правила игры, хотя, как и подобает большому художнику, в ходе игры эти правила изменил.

Бродский, однако, прибыл в США уже сложившимся поэтом, у него сразу вышли там два сборника из числа его лучших, и правил он, насколько можно судить по его наследию, не принял — по крайней мере далеко не все. К этому времени в английской поэзии традиционная метрика переживала не самый звездный свой период — верлибр доминировал, а из прежних размеров уцелел разве пятистопный ямб, редко с рифмой. Трехсложные размеры, всегда считавшиеся несколько маргинальными, просто вышли из употребления, а излюбленный Бродским дольник воспринимался и воспринимается как раешник, пригодный разве для юмора — или для Роберта Сервиса, фаворита широких масс, чьи баллады наперебой читали друг другу Рональд Рейган и канадский премьер Брайан Малруни».

Продолжая мемориальную тему и завершая ею наш обзор — «Российская газета» сообщает о скорой премьере документального фильма «Лирика» — об Андрее Вознесенском, скончавшемся 1 июня 2010 года: «Картина, в которой сам поэт откровенно рассказывает о себе, была сделана за несколько лет до его смерти. Она называется "Лирика", снял ее российский режиссер и публицист Петр Шепотинник. Однако,  увидев фильм, и Андрей Андреевич, и Зоя Богуславская запретили показ, поскольку сочли, что такое горькое кино зрители должны увидеть только после его смерти.

По сути, это одно из последних телевизионных интервью Вознесенского, где не только видна его болезнь, но есть и довольно смелые высказывания поэта. Он говорит с трудом, делая долгие паузы или несколько раз повторяя одну и ту же фразу, рассуждает о страшных и трагических вещах. "Мы однозначно решили не показывать картину, однако теперь, когда Андрея Андреевича уже нет в живых, я дала свое разрешение", — отметила вдова поэта».​