Джон Ирвинг: «Роман — это сеанс терапии»

Знаменитый американский писатель рассказал OPENSPACE.RU о своем новом романе, психоанализе и любви к театру

Имена:  Джон Ирвинг

— Почему вы так подчеркиваете автобиографический характер романа?

— Потому что я пишу очень медленно. Я написал свой роман о Вьетнаме («Молитва об Оуэне Мини») через двадцать лет после окончания войны во Вьетнаме. Я написал роман об истории абортов в США, специально отодвинув действие в 1930—1940-е годы. Я люблю писать, когда между событием, вдохновившим меня на написание романа, и художественным воплощением этого события образуется временная дистанция. Непосредственное переживание события включает в себя много аспектов (личных, общественных, политических), оно слишком эмоционально. Мне необходимо подождать, пока эмоции не улягутся и я смогу быть более внимательным и точным в описании.

Что обычно происходит с автобиографическими романами? Как правило, первый и второй роман писателя имеют автобиографический характер. Типичный случай, когда автор пишет о своем детстве, отрочестве и ему еще нет тридцати, поэтому все это близко. Я же пишу роман — как будто смотрю в телескоп. «Покуда я тебя не обрету» мой одиннадцатый роман. Мне было уже 60, когда я стал писать о том, что меня волновало в детстве, когда я был тинейджером. И с высоты этого возраста я могу смотреть на прошлые переживания более свободно, утрировать и преображать прошлый опыт. Я могу изобразить Алису, мать Джека Бернса, гораздо более плохой матерью, нежели была моя собственная мать, я могу более жестко описывать сексуальный опыт Бернса и, например, ввести эпизод, когда Джек был по существу изнасилован своей гувернанткой.

— Иногда кажется, что ваш роман — психоаналитический сеанс, вроде того, что Джек проходит с доктором Гарсиа.

— Мне бы хотелось, чтобы написание романа имело психотерапевтическое воздействие. Но на самом деле терапевтический эффект стал ощутим тогда, когда роман был завершен. Знаете, есть такой старый цирковой номер. Встречаются два клоуна. Один из них настойчиво бьет себя молотком по лбу. А другой спрашивает: «Зачем ты это делаешь?» И первый отвечает: «Знаешь, когда я перестаю, я так здорово себя чувствую...» Лучше всего я себя почувствовал, когда закончил роман. Но я думаю, вы правы. Действительно, роман — это некий сеанс терапии, подобный встречам Джека Бернса и доктора Гарсиа. Во время работы над романом я встречался в Цюрихе с швейцарским психотерапетвтом, для того чтобы быть более точным в описаниях. И когда я описал ему метод доктора Гарсиа, он сказал: «О, да! Калифорнийский психоанализ».

— Тем не менее больница в Швейцарии, где лежит отец Джека Бернса в финале романа, обрисована в довольно ироничных тонах.

— Описанный в романе санаторий в Кильхберге — реальное место. Я собирал первые материалы для романа, — я обычно начинаю писать свои произведения с конца. Я встретился с психотерапевтами в Кильхберге и сказал: я хочу представить вам выдуманный мной клинический случай. И рассказал им об Уильяме Бернсе, о симптомах его болезни, о его татуировках, о людях, которых он потерял, и спросил: «Как бы вы лечили его?» Мне ответили: «Его состояние таково, что вряд ли он когда-нибудь сможет выйти из клиники». Если бы они сказали: Уильяму Бернсу нужно дать 10 мг lexipro, и можно спокойно отпускать его домой, — у меня бы не получился роман. Кстати, именно поэтому я начинаю писать свои романы с конца.

— Два путешествии по Скандинавиии образуют композицию вашего романа. И надо сказать, что впечатления маленького Джека Бернса столь же художественно достоверны, как и впечатления Бернса взрослого, узнающего правду о своем детстве. Так что же правда?

— Больше всего я хотел, чтобы читатель проникся симпатией к матери Джека Бернса. Во время событий, когда в романе Джеку пять лет, его мать выглядит как эксцентричная хиппи. И она вызывает симпатию. А Джек — ребенок, он любит свою мать и доверяет ей. Но когда Джек становится взрослее, мать начинает замечать, что он все более походит на отца. И это ей не нравится. Она не может простить отца Джека, не может преодолеть ненависть к нему, и это сказывается на ее отношении к сыну. Я с самого начала знал, что этот роман дастся мне тяжело и будет самым длинным по времени написания. Потому что это роман, в котором описаны две истории детства. Детство Джека, увиденное глазами Джека-ребенка, и те же самые события детства, ретроспективно увиденные уже взрослым Джеком. То есть, по существу, в книге два романа о детстве Джека.

— Эмма — одно из главных действующих лиц романа. Кажется, и в ней есть автобиографические черты?

— В предыдущих романах у меня были женщины, по характеру подобные Эмме. Это Эстер в романе «Молитва о Мине». Мелани в «Правилах для виноделов». Все эти женщины в сексуальном плане кажутся поначалу несколько агрессивными, и они как будто враждебно настроены по отношению к главным героям-мужчинам. Но затем выясняется, что именно они лучшие друзья главных героев. Моя мать была женщиной сложной. Не такой сложной, как Алиса, но тоже довольно сложной. Никто никогда не говорил мне, кто был мой отец. Но в каком-то другом смысле характер Эммы также автобиографичен. Я всегда хотел, чтобы рядом со мной был такой человек, как Эмма, но у меня его не было. Эмма в какой-то степени телохранитель Джека Бернса. И психологически он чувствовал себя гораздо лучше, пока не потерял Эмму. Я думаю, что Эмма и Уильям Бернс — два наиболее положительных героя романа.

— Значимо ли в плане автобиографичности, что Эмма — писатель?

— Да, конечно. Если бы я писал этот роман в 20 или в 30 лет, наверное, Джек Бернс был бы писателем. В юности и в молодости я делил время практически поровну между писательством и игрой в театре. Я любил театр и долгое время не знал, кем стать — актером или писателем.

— Такое впечатление, что пребывание Джека в школе, где доминируют девочки, в большей степени изображение подростковой мечты, утопии, а не реальности.

— Есть такое выражение: нужно быть осторожным с мечтаниями. Знакомясь с Джеком в начале романа, многие думают: какой же он счастливчик, этот симпатичный и привлекательный мальчик! Но быть своего рода сексуальным магнитом для девочек старшего возраста — в этом есть серьезная опасность. С одной стороны, Джек Бернс лишается детства, теряет свою невинность. Но, с другой стороны, самое страшное в характере Джека то, что, став взрослым, он так и не перестал быть подростком. Такое впечатление, что у него нет собственной воли. Он проявляет себя в актерской игре, а в личной жизни он по-прежнему остается ребенком. Я чувствовал себя примерно так же, когда мне было 18—20 лет. Тогда я мог бесконечно фантазировать на самые разные темы. Мне казалось, что я могу создавать любые характеры — и на сцене, и на бумаге. Но сам с собой я не чувствовал себя комфортно. Мать Джека говорит ему, что он был актером до того, как стать актером. Со мной было то же самое. Я был автором трех романов, когда моя мать сказала мне: «Ты был писателем уже до того, как сумел что-то написать». И это был отнюдь не комплимент.

— Андрогинная природа Джека Бернса — следствие женского окружения?

— Да, конечно, тот факт, что Джек Бернс с особым успехом исполняет женские роли, как будто подтверждает это. Но... У меня есть несколько фотографий моего деда, который играл в театре. Он был небольшого роста, миловидной внешности. И у меня больше фотографий, на которых дед запечатлен в женских ролях, нежели в своем нормальном обличье. Дед был очень популярен в этом театре небольшого провинциального городка, и прежде всего как исполнитель женских ролей. Мне было 7—8 лет, когда дедушка умер. И я лучше помню его именно в этих женских образах. Однажды мне в руки попалась фотография, на которой дед был в женском платье. И я подумал: вот что можно использовать при создании характера Джека Бернса. Когда-то, как вы знаете, в театре женские роли исполняли мужчины. И я подумал, что вполне могу наделить своего героя такими способностями.

— Почему у вас такой интерес к татуировкам?

— У всех героев моего романа есть какая-нибудь психологическая травма. Я описываю в романе фестиваль татуировщиков в Питтсбурге, который называется «Отметка на всю жизнь». Все персонажи моего романа имеют такую отметину судьбы. Уильям Бернс становится заложником своей страсти к татуировке. Алиса также отмечена судьбой, поскольку не может простить Уильяма Бернса. Джек и Эмма на всю жизнь отмечены сексуальным насилием, которому подверглись в детстве, и потому они не вполне нормальны в сексуальном плане, хотя в современном мире трудно найти сексуально нормального человека, да и самого понятия «нормы» как будто уже не существует. Лиза Оустлер, мать Эммы, сама выступает как бы в роли татуировщицы, поскольку старается оставить свою отметину в судьбе каждого человека.

В свое время я специально изучал органную музыку и искусство татуировки. Я ездил по портовым городам Балтики и Северного моря, потому что именно там зародилось искусство татуировки на Западе. Но, кроме того, Амстердам, Копенгаген, Осло, Хельсинки — города, в которых сильна традиция протестантской церковной органной музыки. Я расспрашивал людей, которые нанесли себе татуировки, почему они это сделали. Они говорили, что сами по себе татуировки здесь ни при чем, они сделали это, потому что мерзнут. Для того чтобы понять, как чувствует себя татуированный человек, я сделал себе татуировку. Всего одну — сказал я жене. Но год спустя сделал еще одну. А сейчас у меня их шесть. Но я не думаю, что превращусь в Уильяма Барнса, хотя моя жена и волнуется.

— Кого из американских писателей вы читаете?

— Из тех, кто оказал на меня влияние, это прежде всего писатели Новой Англии, Мелвилл в первую очередь. Ну а сейчас я с огромным интересом читаю Эдмонда Уайта, его роман, рассказывающий о мальчике 1980-х годов (A Boy's Own Story) . Но я также читал его воспоминания «Мои жизни» и роман «Отель мечты». Этот последний роман заставил меня перечесть его ранние произведения. Говорят, что Эдмонд Уайт — самый выдающийся американский писатель-гомосексуалист. Но мне до этого нет дела. Я считаю его просто великолепным писателем, а его гомосексуализм меня не интересует. Можно сравнить героя романа Уайта с героем романа Сэлинджера «Над пропастью во ржи». Но мне кажется, что Сэлинджер переоценен, а Уайт по мастерству гораздо выше.


Читайте по теме:
«Покуда я тебя не обрету» Джона Ирвинга
Джон Ирвинг в Москве