«Психолог, или Ошибка доктора Левина» Бориса Минаева

Издать роман, который разом переменит твою репутацию, – поступок отважный. Борис Минаев его совершил

Тишайший — похоже, это будет самой точной характеристикой Бориса Минаева, если одним словом. Вернее, было. После «Ошибки доктора Левина» уже не будет.

Но сперва о том, что до.

Такому сам бог велел становиться детским писателем. И он им стал, пусть и довольно поздно. Сделав перед этим, что называется, карьеру — журналиста.

Я работал с ним недолго — полгода, что ли. В «Огоньке». После Коротича, но до Чернова. При Гущине. В середине 90-х. Боря руководил отделом культуры. Я все не мог понять: чего в нем журналистского? Бойкого? Цепкого? Ему бы в чуковские или в берестовы. Заметки, которые ему приносили, он рецензировал тихо и просто: ну не нравится мне это. Или то. Или нравится. Не объяснял, почему, — так, на уровне ощущений.

Это позже я узнал, что языком Минаева говорит с вверенным ему народом Ельцин — в книгах первого президента скромно значилось: редактор Борис Минаев. А на деле он эти книги написал сам. Уезжал в Переделкино на пару месяцев и писал, работал с документами. Боря, кстати, сейчас заканчивает (или уже закончил) книгу о Ельцине для серии ЖЗЛ. И все это тоже тихо, без рекламы, без скандала, без пиара.

Когда-нибудь, вероятно, Боря напишет мемуары о «ельцинском» этапе своей жизни, и это будет очень любопытно. Но все равно — то была журналистика, не беллетристика.

Читать текст полностью Даже когда Боря собственно и подался в чуковские-берестовы и издал свою первую книгу с простейшим названием «Детство Левы», он по-прежнему оставался для меня тишайшим. Ну книга и книга, ведь детская, вся на воспоминаниях, ничего такого.

Когда тишину слегка нарушили призы, которую получило «Детство Левы» как лучшая детская книга прошлого, что ли, года, мое отношение к Боре ничуть не изменилось: призы и призы, с кем не бывает. К тому же призы несомненные: «Детство» Минаева читаешь легко, оно берет с первой строки и не отпускает до последней. (Впрочем, за детей утверждать не возьмусь.) В нем никакого громкого сюжета, но ткань повествования соткана легко, тонко, накрывает она незаметно, магически — не выпутаться.

Так все и шло в давно проторенном моим восприятием русле.

До недавнего времени.

До того момента, как я закрыл «Ошибку доктора Левина». Закрыл, впрочем, не без некоторого разочарования: эпилог, как это почти всегда с эпилогами приключается, смазал впечатление от романа. Но это — эстетика, в конце концов, а вот что же с тишиной?

А с тишиной вот что: единственной ценностью в жизни, тем, ради чего стоило жить, заглавный герой признает совокупление с собственной женой. Это не то что бы гром среди всего такого тихого, это — правда. Это голая (в буквальном смысле слова) правда, расписанная на семистах с чем-то занимательнейших страницах, каждая из которых только и вопиет во весь голос: трахни меня!

Тишина — в клочья.

Между тем доктора Левина, который, по собственному признанию, и не доктор вовсе (не лечит он, советует), а простой психолог, без особой натяжки можно назвать современным изводом князя Мышкина. Да и зовут героев одинаково — Львами.

Как и добрейший, тишайший, все понимающий Мышкин, добрейший, тишайший, все понимающий Левин становится эпицентром жизни сразу нескольких персонажей, главные из которых — его пациентки. Разного возраста, но одинаково желанные. Они клубятся вокруг него со своими как бы нешуточными проблемами, а он, как может, их утешает, самозабвенно копаясь в чужих жизненных обстоятельствах. Великолепно понимая, что вся проблема в том, переспит ли он с каждой из них или нет.

Левинские женщины, как мышкинские, наперебой торгуются (каждая на свой лад), интригуют, намекают, требуют; а Левин, как Мышкин, не решается, колеблется, мямлит. Наконец он (не в пример своему эпилептическому тезке) трахает-таки одну — в лечебных, разумеется, целях. И сразу за этим героини (совершенно по-достоевски) сходятся вместе с героем в финальной сцене. Все разрешается тем, что ровным счетом ничего не разрешается. В полном соответствии с природой секса.

Достоевский замыкает неразрешимость элементарно — убийством; Минаев, наоборот, размыкает ее. И тоже элементарно: новые пациентки. Либидо ненасыщаемо принципиально.

Издать роман, который разом переменит твою репутацию, — поступок отважный. Борис Минаев его совершил. Совершил тихо и скромно, с улыбкой, которая еще недавно казалась мне непобедимо застенчивой.

Борис Минаев. Психолог, или Ошибка доктора Левина. М.: Время, 2008