Не слишком урожайный месяц. Проза в периодике

Зальцман, Меклина, Кислов, Русская и Большая

Имена:  Андрей Иванов · Валерий Кислов · Екатерина Садур · Лидия Гинзбург · Маргарита Меклина · Павел Зальцман · Юз Алешковский

Зальцман

Наверное, центральным событием отчетного периода является публикация воспоминаний поэта, прозаика, художника Павла Зальцмана, чей роман «Щенки» недавно вышел в издательстве «Водолей». В кратком предисловии, сопровождающем данную публикацию, комментаторы текста И. Кукуй и А. Зусманович сообщают о происхождении этого текста: «Блокадные воспоминания П. Зальцмана сохранились на страницах большеформатной общей тетради, в которой он в 1943—1944 гг. вел свой дневник. Текст воспоминаний занимает первые 26 исписанных с обеих сторон листов в начале тетради и 5 листов в конце. Сначала записи делались скорописью карандашом, затем (возможно, значительно позднее) обводились ручкой; тогда же вносилась правка, иногда в несколько слоев».Трудные для расшифровки и нелегкие для читателя фрагменты незаконченной «книги» Зальцмана не только предъявляют картину предвоенных и первых военных дней, на фоне которых разворачивается «внутренняя драма» автора, но и знакомят с выдающимся прозаиком, чье творчестве до этого не было достоянием широкого читателя. «Часто я покупал пирожные, и Роза не могла съесть больше одного, а мама всячески старалась избежать того, чтоб мы съели больше, но я заставлял ее есть. А потом мы читали (папа читал) или ложились поздно. Так было еще, когда Роза приходила к нам. Последнее время все это стало труднее. Мы со стеснением распивали одну бутылку пива. Папа показывал мерку в своем бокале, чтоб больше не лить, и я не настаивал. Мама говорила, что пиво ему вредит, не знаю, только ли из заботы о нем, и действительно, папа постарел, но я все надеялся, что мы успеем пожить хорошо. Я бы хотел читать вечно».


Вокруг «Проходящих характеров»

В новом, 114 номере «Нового литературного обозрения» опубликованы два текста, посвященные книге Л.Я. Гинзбург «Проходящие характеры», вышедшей год назад под редакцией Э. ван Баскирк и А. Зорина: эссе Андрея Тесля «Беспощадно зрячая» и небольшой текст Сергея Козлова «Победа и поражение Лидии Гинзбург». В частности, Козлов раскрывает дополнительное, «историческое» значение прозы Гинзбург: «Оказывается, что “промежуточная проза”, идею которой Гинзбург негромко, но твердо отстаивала в поздний период своего творчества, была лишь паллиативом, чтобы не сказать — хорошей миной при плохой игре. Оказывается, что Гинзбург считала жанр записных книжек “литературой для импотентов”, а подлинное свое призвание видела в создании романа в духе Пруста, — романа, предполагающего сотворение особого мира. Оказывается, что на этом пути она достаточно далеко продвинулась. “День Оттера” и “Рассказ о жалости и о жестокости” заставляют напряженно гадать о том, каков мог бы быть этот роман в своем конечном виде. Оказывается, что с этой точки зрения блокадная жизнь была для нее не величайшим несчастьем, а исключительным шансом, давшим ей небывалый опыт. И оказывается, что своей задачи она в конечном счете выполнить не смогла».


Читать текст полностью Другие истории

Также нельзя не отметить блистательный текст Валерия Кислова «Три мероприятия», опубликованный в 114 номере «Нового литературного обозрения»: в каждой из трех подглавок автор рассматривает ту или иную особенность стремящегося к консенсусу «культурного сообщества». При этом в данном тексте мы не найдем бинарных схем, где некто оказывается прав, а некто должен быть в пух и прах раскритикован. Происходящее равноценно реакции на него со стороны повествователя: и он, и анонимные персонажи являются частью неназываемой интеллектуальной игры, в которой находится место и мнимой серьезности, и злой шутке:

«На сцену поднялась выступать очередная участница поэтического вечера, которая была совсем не похожа на своих коллег. Она казалась более юной, неискушенной и явно неопытной для утыканной х.ями поэтической жизни: неловко двигала руками и ногами, переступала на месте, смущенно, как бы виновато улыбалась и откровенно кокетничала с сидящими перед нею слушателями. Я подумал, что это наверняка сценический имидж, и представил себе выступавшую поэтессу в сандалиях, прозрачной тунике и лавровом венке, но пока еще без топора. Тексты поэтессы оказались более внятными, х.ев в них почти не было; правда и поэзии в них было немного. В первом же текстовом блоке поэтесса (или ее лирическая героиня?) заявила, что пришла к кому-то “с небритыми ногами”. Я глупо ухмыльнулся, как, впрочем, и большинство слушателей-мужчин, успокоился и допил якобы шотландский виски. Пускай современная поэтесса. Пускай текстовой блок. Пускай с небритыми ногами. Только не надо топоров».

Кроме того, нельзя не отметить опубликованную в «Новом журнале» «поэму в прозе» «Ночь в Сен-Клу» Андрея Иванова, реанимирующего оптику «проклятого поэта», а также балансирующий на грани prose poetry рассказ Екатерины Садур «Бегущая трещина метронома».


Меклина

Бесспорно, одним из центральных событий отчетного периода стал авторский вечер прозаика Маргариты Меклиной, состоявшийся 2 апреля в клубе «Билингва». На мероприятии была представлена книга Меклиной «Моя преступная связь с искусством», куда вошли тексты, написанные автором в двухтысячные: например, небольшие повести «Зороастрийские зеркала» и «Образ отца». В отчете на сайте «Русской премии», под патронатом которой проводился вечер, говорится, что «связь Маргариты Меклиной с искусством — не только в названии рассказа. Ей самой интересно действовать по примеру перформансистов — то есть не просто созерцать, описывать или выдумывать “из головы”, а создавать необычные ситуации, сталкивать противоположности, самой становиться героем текста».


Русская и Большая

24 апреля была вручена «Русская премия». Из-за некоторого ажиотажа, связанного с вручением премии в поэтической номинации, никто толком не прокомментировал выбор жюри, связанный с «крупной» и «малой» прозой. В номинации «крупная проза» премию получил Юз Алешковский. Судя по небольшому отрывку из премированного текста, классик по-прежнему в форме, но восприятие его рóманов несколько изменилось. Повести Алешковского, написанные в 1970-е, обращались к голосу «униженного и оскорбленного», но хитрого и витального рассказчика с целью предъявить стратегии ускользания от государственного насилия при помощи плутовства и цинизма. Персонажи более поздних его повестей («Руру», «Семейная история» и т.д.) расширяли заявленную проблематику: по сути, в «мире» Алешковского не оказывалось людей, не связанных с деятельностью пенитенциарной системы. И вот — «Маленький тюремный роман», в котором «автор снова возвращается к теме сталинских репрессий, проводит своего героя, видного биолога-генетика, через застенки НКВД и заставляет включиться в крайне рискованную игру ради спасения своих близких». Получается, что исторический «вывих», травма, в осмыслении которой в свое время принимал участие и сам Алешковский, становится сюжетом для очередного «драматического монолога» (И. Бродский), логореического блокбастера, призванного максимально удалить «современного читателя» (что бы это не значило) от рассматриваемой {-tsr-}проблематики, сделать трагические страницы истории комиксом, который, быть может, и не будет прочитан…

На следующий день, 25 апреля, был опубликован список финалистов премии «Большая книга», в котором из интересующих нас книг присутствует сборник рассказов Николая Байтова «Думай, что говоришь» (вот, кстати, рецензия Анны Голубковой), романы «Фланер» Николая Кононова, «Пустырь» Анатолия Рясова, «Московский дивертисмент» Владимира Рафеенко, «Другие барабаны» Лены Элтанг и загадочная рукопись № 315 под названием «Весна на Луне», на деле оказывающаяся новым романом Юлии Кисиной.