Ёко Тавада. Подозрительные пассажиры твоих ночных поездов

Сочетая травелог с дзуйхицу, Тавада создает рассказ о растворении человека в пространстве и наблюдателя в мире

Имена:  Ёко Тавада

Ёко Тавада — не слишком известное у нас имя: единственная ее новелла «Собачья невеста» была представлена в сборнике «Она» («Иностранка», 2001), подготовленном Григорием Чхартишвили и ведущим японским славистом и пропагандистом русской литературы в Японии профессором Университета Васэда — Мицуёси Нумано. Между тем если Тавада и не может похвастаться популярностью той же Бананы Ёсимото, то заслуженным признанием на родине и не только — пожалуй. Она изучала русскую филологию в Университете Васэда, в 1982 году перебралась в Гамбург. Получила премию Акутагавы за «Собачью невесту», издала несколько прозаических и поэтических книг (в том числе и на немецком), писала либретто. На страничке Ёко Тавады в «Википедии» дотошные японцы, приводя список ее переводов, заключают: «Является международным писателем». Это верно — Тавада успела побывать writer-in-residence в Массачусетском технологическом институте, получить Гамбургскую литературную премию и медаль Гете, да и издается она в последнее время, кажется, чаще по-немецки.

Но японцы, известные тем, что едва ли не лучше всех умеют адаптировать, доводить до совершенства и делать заимствованное как бы исконно своим (будь то течения буддизма или лаковая роспись на посуде), известны еще и своей потрясающей способностью сочетать космополитичность с национальным в непредсказуемых пропорциях. Потому что те же «Подозрительные пассажиры» (премия Танидзаки за 2003 год) — это японская «литература о путешествиях», которая была так же, пожалуй, популярна в средневековой Японии, как и у нынешних писателей всевозможные травелоги. Выполнена книга в стиле дзуйхицу, то есть сиюминутных импрессионистских записей, но только с очень существенной глобальной составляющей — недаром география книги, у которой даже вместо оглавления — «Список станций назначения» (а могло бы быть и железнодорожное расписание), раскинулась от Базеля до Пекина, от Граца до Бомбея.

Тут я хотел написать, что героиня — странствующая японка, предпочитающая поезд всем иным видам транспорта, но все не так просто. С хронотопом проблем не возникает — география определена, как и время (описаны странствия героини в конце 90-х, когда она была артисткой, и более ранние, еще студенческих времен), а вот с самой путешественницей… Во-первых, у нее нет имени, да и биографии почти нет — даже для небольшой по объему повести. Это, впрочем, опять же восходит к средневековым истокам жанра: важна не индивидуальность, но выражение универсального. Не вызывает сомнения, пожалуй, лишь национальность: она не только сама названа, но очевидна из некоторых значимых деталей — японских, слишком японских. Так, в России она едет по Транссибирской магистрали и географически мыслит в категориях «возле Байкала есть город Иркутск» (большинство интересующихся Россией японцев грезят этой поездкой и размерами Байкала); описывает поезд как улитку с рожками-антеннами, а рельсы — как улиточный влажный след (японская синкретическая образность). Она поминает железнодорожных богов (это не отсылка к «Американским богам» Геймана, а чуть ли не синтоизм, видящий божеств ками во всех окружающих предметах); замечает, что «пункт отправления и пункт прибытия остались на прежних местах, но пространство и время между ними превратились в скомканную тряпку» (что не отсылка к образу сворачиваемого свитком неба из Откровения Иоанна Богослова, но японская привычка рифмовать абстрактное с конкретным и даже бытовым). Героиня одновременно по-детски отзывчива и настороженно закрыта по отношению к иностранцам… Она охотно отдает деньги незнакомцу, теряет свой паспорт и чуть ли не выпадает ночью из поезда — это, впрочем, уже не детали травелога, а скорее байки, знакомые каждому гиду, работавшему с японцами.

О ее «Я» мы и узнаем так мало потому, что она, подобно маленькой героине «Алисы в городах» Вендерса, смотрит на мир открытыми глазами, отражаясь в своих попутчиках, — но не в зеркалах. Югославские контрабандисты и бельгийская актриса-неудачница, русский коллекционер марок и индийский Вишну — лишь немногие из тех, кто встречается героине в путешествиях.

Поэтому неудивительно, что этнографии в «Подозрительных пассажирах» не так уж и много: как и всякий настоящий травелог (от «Мертвеца» до «Овсянок»), книга описывает путешествие скорее духа в поисках эфемерного, нежели тела в поисках материального.

Цель путешествия — почти толстовское опрощение: «А дом-то все дальше и дальше. Но, может, так и надо? Ты ведь бродячая артистка. Рот не разевай, выбрось ложку, палочки для еды тоже выкинь. Все выбрасывай, со всем прощайся — со всеми своими планами, замыслами. Опустошись — просто смотри». Путь направлен в никуда: «Сама же ты двигалась совсем в другом направлении. Ты двигалась в глубину, внутрь твоего неподвижно лежащего тела, в нечто закрытое, темное — в безмолвие. Ты становилась все меньше и меньше и уходила в неосязаемое — в покой ночи». Как еще в одной статье японского «импорта» под названием «дзен», она должна потерять себя, отказаться от имени, пола, всех внешних признаков. И вот вместо своего паспорта у нее оказывается паспорт мужчины, чье имя написано неизвестной ей вязью, — и она отбрасывает свое «я» ради чего-то более универсального — так при покупке проездного выкидывают старый билетик: «…в эту ночь ты подарила себе вечный билет. Вместе с тем ты лишилась гордого права именовать себя “я”. Ты утеряла право называть себя “я”. Ты теперь — всегда “ты”. С этой ночи ты стала объектом для описания, и теперь ты стала вторым лицом, обреченным на бесконечные скитания в поезде».

Алиса из городов — то есть из поездов — все длит свое путешествие: «…с поезда ты уже свалилась, падать было уже вроде бы некуда, но тебе казалось, что настоящее падение еще впереди». Последняя глава, она же путь назначения, называется «Город, которого нет».

Впрочем, в этой небольшой книге экзистенциальное оказывается в одном купе с абсурдом (превращение в гермафродита с хвостом), наблюдениями в духе дзуйхицу («разбавлять словами время — все равно что поить пустыню водкой»), японской поэтической оптикой («в ушах до сих пор стоит шум модерновой музыки — будто кто-то ломает коленца бамбука»), мягким юмором и много чем еще.

Ёко Тавада. Подозрительные пассажиры твоих ночных поездов. — СПб.: Азбука-Аттикус, 2011
Перевод с японского А. Мещерякова