Андрей Левкин. Собрание сочинений в 2-х томах

В тексте Левкина есть что-то, чего не видно в мире. То ли небесные силы, то ли кремлевские тайны

Это неполное, но выдающееся собрание сочинений автора, издатель которого испытывает к Андрею Левкину, писателю, политическому аналитику, главному редактору сайта Polit.ru, явное и нескрываемое почтение. Такой увесистый, солидный, с прекрасным макетом двухтомник вышел на радость всем понимающим, кто есть кто в отечественной литературе. С фотографией на обложке, как будто автор рок-звезда. Ну он и есть звезда индепендента. Ни одна из публикаций о Левкине не обходится без упоминания (и мы не обойдемся), что он трудился главным редактором выдающегося рижского журнала «Родник», который в конце восьмидесятых — начале девяностых был самым важным литературным журналом страны и распространялся по подписке. В строгом смысле он не был литжурналом, он был полем нового для нашей диковатой родины инвайронмента, где новые независимые искусство, философия и политика соседствовали с важнейшими архивными публикациями. Он был полем для открытия ума на все стороны света.

В определенном смысле двухтомник Левкина — такое же приключение open-air, конструировал его тот же ум. Начинающему художнику, обдумывающему житие, я бы рекомендовала начать с произведения под названием «Серо-белая книга» во втором томе. Этот текст покажет человеку, в каком месте своего самопонимания он находится и где его интерес: какого рода артом он будет или не будет заниматься. Для неартистов «Серо-белая» тоже работает, ее эффект распространяется на всех, кто сознает себя несколько сложнее сковородки, управляемой приказами из телевизора. Собственно, текст начинается со слов, которые либо заинтригуют человека, либо ласково, но твердо посоветуют ему не трогать эту книжку: «Эта книга содержит торжественные и благородные инструкции по самообороне и времяпровождениям. Книга написана для людей, которые людьми на самом деле не являются».

Читать текст полностью У письма Левкина есть одно свойство. Оно, прошу прощения за пиар (а рецензент является безусловным адептом и литагентом писателя Левкина), обладает такой степенью глубины миропонимания, что выталкивает нафиг читателей, любящих быстрое чтение и поверхностное удовольствие от текста. Ну, есть же дайверы, а есть серфингисты, то же относится к психике читающего. И это не значит, что Левкин писатель для писателей, я знакома с некоторыми людьми естественнонаучных и технических профессий, которые получают искреннюю радость от его текста и даже ставят его на первое литературное место, не Сорокина с Пелевиным, извиняюсь.

В тексте Левкина есть что-то, чего не видно в мире. То ли рябь по воде, то ли по воздуху. То ли подземный гул, то ли катастрофа в личной жизни. То ли небесные силы, то ли кремлевские тайны. То ли ход истории в заголовках газет, то ли тайная география городов и топография невидимой обычному глазу страны. Есть и соответствующие текстологические характеристики; жаль, никто из филологов этим до сих пор не занялся. У Левкина в мозгу как будто имеется аппарат, который позволяет ему писать в самый момент возникновения смысла: не только описывать, но присутствовать в момент создания чего-то, чего еще нет. И при этом одновременно создавать такую систему, которая сама же себя и понимает. Но она не видна впрямую, как, например, у концептуалистов, поэтому все попытки рецензировать его книжки обычно сопровождаются признанием некоторой беспомощности рецензента, и мы не обойдемся. (Вообще, рассматривать письмо Левкина необходимо не только по ведомству литературы, но в первую очередь по ведомству contemporary art.) Внутри этого письма уже есть самоописание и самоосознание, рецензент ему не нужен, ему нужны другие формы сотрудничества. Отвязаться от Левкина, если ты въехал и поплыл, невозможно, это письмо как наркотик. Оно связывает реальность, данную нам в ощущениях, с теми ощущениями, которые нам не вполне понятны, но тем не менее присутствуют, они личные и вполне смутные, а Левкин их вытаскивает и прописывает, и благодарный читатель благодарен: Левкин нечеловечески внимателен и терпелив.

У Левкина всегда всё конкретно: город, улица, дом, лавочка, мужчина, женщина, девочка, крыса, ворона, голубь, метро «Багратионовская» и «Арбатская». Конкретные города, в которых он жил, — Рига, Петербург и Москва, образуют три раздела книги, а еще есть четвертое место и последний раздел — Нигде, некая Внутренняя Монголия, где своя география и карты местности. Конкретность эта распространяется и на метафизику. То есть не реальность разбавлена и объяснена метафизикой, а именно что метафизика так же конкретна, как улица, дом, фонарь и аптека. Левкин рассматривает, как место и человек связаны, как место диктует человеку его тип реакций, как люди под влиянием рижских или питерских улиц, снега, дождя, розы ветров меняют тип реакций, под влиянием московских нездешних сил превращаются в коматозников и выходят из комы. У его героев есть вполне четкие личные истории, но рассказываются они неким волшебным образом, не сказочным, не поэтическим, а вынесенным в какое-то не вполне реальное пространство голосом. Какая сила держит людей вместе? Заставляет их склоняться друг к другу? Что скрепляет и раскачивает страну? Ангелы, да, появляются в тексте, разговаривают с человеком, и какая же рецензия на Левкина без упоминания ангелов. Только разговаривают они какими-то обычными словами, да и человек к ним без особого пиетета. Система координат отчетлива, она извлекается из воздуха писателем, для которого философия, политика и история искусств, да и другие многие дисциплины, уже только принадлежность подкорки, современная история пишется им здесь и сейчас. В ней много забавного, Левкин так любит устроить, для наглядности.

Города и люди — это одна тема Левкина. Города и годы — другая, уже для аналитика, которому интересно было бы рассуждать о девяностых и двухтысячных. Но автор и составители решили не обозначать даты написания текстов. Здесь все просто: московские — это двухтысячные. А так в двухтомнике есть все хиты: «Смерть, серебряная тварь», «Черный воздух», «Цыганская Книга Перемен», «Крошка Tschaad» (лучший агиографический иронический портрет Чаадаева), «Фотограф Арефьев» (лучший текст о реальности и ее отпечатках), «Мозгва» и «Счастьеловка», «Чапаев», «Мемлинг» и «Sharaku». Лучшие мужские любовные тексты времени, в котором мы оказались.

«Надо помнить, мы в пределах одной нервной системы, устроенной, скажем, как городская электропроводка, но дотошнее: нервные волокна есть в любом звуке, в рельсах, подъездах, листьях, камнях, и на каждом шаге подошвой ты отправляешь куда-то, аж за Охту, сведения о себе, быстрое письмецо: да пусть себе читают или слышат, осведомляясь, но это происходит» (Андрей Левкин. «Жизнь как хроника»).

Андрей Левкин. Собрание сочинений в 2-х т. М.: ОГИ, 2008