«Луковица памяти» Гюнтера Грасса

Описание событий, связанных со службой призванного в армию 17-летнего Гюнтера Грасса в войсках СС — всего лишь эпизод, и странно было бы сводить к нему 500-страничное повествование

Имена:  Гюнтер Грасс

Интерес к роману, задолго до его выхода в русском переводе, подогревался скандалом, разразившимся накануне презентации немецкого издания книги. В «Луковице памяти» Грасс признается, что служил в войсках СС. Подробную хронику скандала дает в послесловии переводчик романа на русский Борис Хлебников.

Впрочем, российский читатель о сопутствовавших публикации фактах если и знал, то благополучно забыл, и на интерес к книге в России все это вряд ли повлияет. В романе описание событий, связанных со службой призванного в армию 17-летнего Гюнтера Грасса в войсках СС — всего лишь эпизод, и странно было бы сводить к нему 500-страничное повествование. Во взглядах же Гюнтера Грасса сомневаться не приходится, в нацизме обвинить его невозможно.

Грасс скорее несколько удивленно смотрит на свое неразумное отрочество, проведенное в Гданьске (Данциге), рассказывает о своем увлечении живописью, кинематографом, о запойном чтении, детских мечтах и несомневающейся гордости военной силой Германии. Он вспоминает свой первый роман, неоконченный и несохранившийся, из истории XIII века, роман об ужасах инквизиции и казнях, в котором все герои погибли уже к концу первой главы, и с некоторым недоумением замечает, что реальные ужасы современности — расстрел дяди при обороне Польской почты в Данциге, исчезновение одноклассника, арест учителя латыни, страшное соседство лагеря Штутхоф — как будто не касались его, не рождали сомнений: «Да, я состоял в организации гитлерюгенд, был юным нацистом. До конца веровал в идеи национал-социализма. Фанатиком, правда, не был, не маршировал в первой шеренге, однако, подчиняясь некоему рефлексу, держал равнение на знамя, о котором говорилось в песне, что оно значит «больше, чем смерть», и шагал в общем строю. Мою веру не омрачали сомнения, меня не может оправдать ничто, хоть сколько-нибудь похожее на саботаж или тайное распространение листовок. Я не вызывал подозрений анекдотами о Геринге. Напротив, я действительно считал, что мое отечество находится в опасности, поскольку его окружают враги».

Грасс подчеркнуто субъективен в романе, то есть обращен прежде всего к самому себе, и если что и обобщает, то свой опыт, пытаясь найти глубинные точки расхождения с эпохой, с которой, казалось, существовал в унисон.

На самом же деле, если отвлечься от социально-политического аспекта, масштабное повествование Грасса любопытно по совершенно иной причине. Роман лишний раз удивляет феноменом «классического произведения» или «произведения классика». «Память, если донимать ее вопросами, уподобляется луковице: при чистке обнаруживаются письмена, которые можно читать букву за буквой. Только смысл редко бывает однозначным, а письмена выполнены зеркальным шрифтом или еще как-нибудь зашифрованы. Под первой, сухо шуршащей пергаментной кожицей находится следующая, которая, едва отслоившись, открывает влажную третью, под ней, перешептываясь, ждут свой черед четвертая, пятая... И на каждой пленочке проступают давно хранившиеся слова и витиеватые знаки...»

Этот образ, данный уже в самом начале книги, затем неоднократно повторяется вплоть до финала романа: «Я живу от страницы к странице, между одной книгой и другой. При этом остаюсь полон образов. Но рассказывать об этом не хватит ни луковиц, ни охоты».

Роман движется, обрастает картинами, деталями, отступлениями. Он продуман и тщателен. Уже в самой наррации — ни торопливости, ни заигрывания с читателем, но мощная основательность, впечатляющая больше, чем новомодная экспрессия. Не симуляция силы, корчащаяся в потоке метафор, но уверенная в себе поступь, тяжесть (или полновесность), собственно и отличающая настоящего писателя. Классика.

«Луковица памяти» охватывает период жизни Грасса до 1959 года, до выхода из печати «Жестяного барабана», который остается знаковым и наиболее заметным его произведением до сих пор. Автобиографический рассказ писателя вполне можно рассматривать еще и как комментарий к творчеству, известному у нас далеко не в полном объеме. И, кажется, восполнять лакуны, переводить непереведенное нужно будет уже для собрания сочинений Грасса, когда он окончательно из объекта внимания критиков станет объектом интереса историков литературы.

Гюнтер Грасс. Луковица памяти. М.: Иностранка, 2008
Перевод с немецкого Бориса Хлебникова