Мортен Рамсланд: «Если хочешь стать хорошим писателем, лучше расти в эксцентричной семье»

Самый известный молодой прозаик Дании рассказывает ОСТАПУ КАРМОДИ о Норвегии, о датской литературе, о «библиотечных деньгах» и об опасностях детства

Имена:  Мортен Рамсланд

Связаться с датским писателем Мортеном Рамсландом оказалось очень непросто. То он в Норвегии, рекламирует свой новый роман. То уехал куда-то путешествовать, не включает телефон, не отвечает на имейлы, и даже его собственный издатель не знает, где он. Однако ОСТАПУ КАРМОДИ все же удалось найти автора главного, наверное, датского бестселлера XXI века «Собачья голова», переведенного на 19 языков, включая теперь и русский, и взять у него интервью для OPENSPACE.RU.


— Расскажите, как появилась ваша книга. В ней есть что-нибудь автобиографическое?

— Несколько лет назад у меня была депрессия, и я написал пару сотен страниц о собственном детстве. Это был очень личный, не литературный, проект. Но он вдохновил меня позже использовать семейные истории, записанные во время этого терапевтического занятия, в «Собачьей голове». Так что хотя эта книга — не моя семейная история, я много из нее взял. Например, мой дед, так же как и Аскиль в романе, был узником нацистского концлагеря — и даже почти по той же причине. И так же, как Бьорк рассказывает разные истории в «Собачьей голове», моя собственная бабушка тоже была замечательным рассказчиком. Когда я был маленьким, она рассказала мне множество историй о моей семье. Так что я всегда знал, что моя семья — сокровищница историй, которые я однажды смогу использовать в какой-нибудь книге. Но для меня всегда было важно, чтобы истории в книге не повторяли в точности истории из жизни. Чтобы реальные истории не ограничивали мое творчество, а были одним из источников вдохновения, среди многих других.

— И ваша семья тоже происходит из Норвегии, как и семья в романе?

— Да, часть моей семьи тоже происходит из Норвегии. Отец приехал в Данию примерно в том же возрасте, что и Нильс из романа.

— Норвегия в романе описана очень детально и с любовью, почти как утраченный рай. Берген, где живут герои в первой половине книги, так и видишь перед собой, все его улочки, лес, пристань, около которой герои ловят крабов. Дания же описывается немного вскользь, совсем не так подробно. Почему? Вы считаете Норвегию своей исторической родиной, вас туда тянет?

— Скорее нет. Моя бабушка, как и Бьорк, действительно очень много рассказывала о Норвегии, ее действительно все время туда тянуло, и я слышал огромное количество рассказов о жизни нашей семьи в Бергене, так что я просто передал это в книге — это чувство потерянной родины у тех, кто иммигрирует в другую страну.

Читать текст полностью — А сами вы ездили в Берген, когда писали книгу?

— Я был там несколько раз в детстве, с родителями, на каникулах. Когда я писал книгу, я раздумывал над тем, чтобы туда съездить, но в конце концов решил не ехать, потому что я не хотел, чтобы настоящие факты о Бергене вмешивались в мои истории. Чтобы настоящие дома и улицы не вытеснили дома и улицы из моей фантазии и воспоминаний. Потом я приехал в Берген, когда книга была уже написана и издана в Норвегии — для ее раскрутки. Было очень занятно побывать в этом месте после того, как я так много про него написал.

— Когда в России, США или Великобритании пишут о каком-нибудь писателе из Дании, Норвегии или Швеции, то фактически всегда упоминают о нем в контексте «cкандинавской литературы». По-вашему, существует ли в действительности некая общая скандинавская литература, или датская, норвежская и шведская литературы существуют сами по себе и их мало что объединяет?

— В Скандинавии есть что-то вроде общего языка — мы все понимаем языки друг друга. Так что нечто подобное общей литературной традиции, возможно, существует.

— Датская литература чем-нибудь отличается от шведской и норвежской? Какие ее самые характерные черты?

— Это очень сложный вопрос, не уверен, что я сумею на него ответить.

— Как же так? Разве датская литература не была вашей специальностью в университете?

©  Martin Dam Kristensen

Мортен Рамсланд

— Да, я изучал датскую и скандинавскую литературу в университете. Но все равно не знаю, что и сказать. Есть очень много разных точек зрения на это дело. Например, когда я ездил в Норвегию в тур по поддержке своей книги, мне говорили, что я написал не датскую, а норвежскую книгу, потому что это норвежская традиция — писать длинные семейные истории.

— Да, я когда читал вашу книгу, как раз вспоминал «Маленького лорда» норвежского классика Юхана Боргена. И еще недавно был большой норвежский роман о семье, где действие происходит в 50-е годы.

— Наверное, это Ларс Соби Кристенсен.

— Да-да.

— Да, об этом писали в рецензиях. О том, что такой вид романа не очень привычен для Дании. У нас традиционно пишут более минималистические романы. Поэтому, когда «Собачью голову» опубликовали в Норвегии, тамошние критики писали, что даже странно, что датчанин написал такую колоритную длинную историю. Не знаю... Я думаю, что нужен кто-нибудь не из Скандинавии, чтобы описать разницу между скандинавскими литературами. Я это сделать не способен.

— А себя вы воспринимаете как писателя, работающего в традиции скандинавской, норвежской или датской литературы?

— Нет. Я не чувствую особенной связи со скандинавскими авторами — я черпаю вдохновение у авторов со всего мира, а не только из Скандинавии. Я всегда пытался искать его у как можно большего количества самых разных писателей, потому что так легче найти свой голос. Я люблю, например, магический реализм, Маркеса, Рушди. Так что на меня больше влияет международная литературная традиция, чем датская или скандинавская. Я и читаю больше переводную, чем датскую литературу, хотя я и изучал последнюю.

— Я читал, что каждая пятая книга, продающаяся в Дании, — на английском языке, и многие считают это опасным для датской литературы. Вы считаете, что это опасно?

— Нет, честно говоря, не считаю. У нас издается много переводной литературы, есть много отличных переводчиков. Более половины всех продающихся книг — переводные. Дания — маленькая страна, и если вы хотите читать хорошую литературу, приходится читать иностранные книги. И если больше людей достаточно хорошо читают на английском, чтобы читать это в оригинале, я не вижу здесь угрозы датской литературе.

— Еще я читал, что в Норвегии государство поддерживает писателей, покупая, кажется, по тысяче экземпляров каждой изданной книги. Есть ли подобные программы поддержки писателей в Дании? Есть ли там госпрограмма поддержки литературы?

— Да, в Дании очень хорошая госпрограмма поддержки литературы. Библиотеки покупают книги и каждый год выплачивают авторам гонорары, так называемые «библиотечные деньги». Для некоторых авторов это вполне неплохой доход, особенно для пожилых, издавших уже много книг. Плюс существует множество фондов, которые довольно щедро поддерживают писателей.

— Это, по вашему мнению, помогает датской литературе?

— Определенно помогает. В каждой стране писателю сложно зарабатывать себе на жизнь, но Дания — очень маленькая страна, датский — очень маленький язык, и для многих авторов эти фонды — единственная возможность оставаться профессиональным писателем. Так что это играет очень большую роль.

— Дания — маленькая страна, Норвегия и Швеция — тоже. Но на литературной карте это очень большие государства. Литературы из Скандинавии — одни из самых известных и читаемых в мире. Почему, по вашему мнению, так произошло?

Мортен Рамсланд

— Сам не знаю почему. Возможно... Нет, извините, даже и не знаю, что ответить. Но действительно, особенно если вы любите детективы, то в Скандинавии выпускают очень много популярных детективов. Вообще-то за последние двадцать лет появилось сразу несколько авторов, которые изменили ситуацию. Несколько датских и других книг, которые стали бестселлерами в США и открыли миру глаза на датскую литературу. И поэтому сейчас на датскую и скандинавскую литературу гораздо больше обращают внимание, гораздо больше переводят ее, чем двадцать лет назад. Я думаю, что это благодаря тому, что тогда несколько крупных скандинавских авторов, так сказать, проломили стену.

— Некоторые критики причисляют вашу книгу к магическому реализму. Вы согласны с таким определением?

— Я, конечно, вдохновлялся традициями магического реализма, но свою прозу я предпочитаю называть «гротескный реализм». Гротескный аспект мне нравится больше, и, хотя в романе есть и кое-что от магии, термин «гротеск» лучше передает ее суть. Но литература магического реализма, несомненно, оказала на меня большое влияние.

— Назовите, пожалуйста, несколько книг или писателей, которые на вас повлияли.

— Есть, наверное, три или четыре таких писателя. Один из них Салман Рушди. Его роман «Дети полуночи» очень на меня повлиял. Кроме того, я вдохновлялся Джоном Ирвингом, особенно его умением описывать гротескные аспекты жизни, его умением выстроить сюжет. Еще на меня сильно повлиял исландский писатель Эйнар Мар Гудмундссон, со своими фантастическими поэтическими романами и своим удивительным умением писать очень короткие семейные саги. Когда история семьи разворачивается на каких-нибудь 150 страницах — в отличие от длинных романов Рушди. Думаю, эти писатели вдохновляли меня более всего, когда я писал «Собачью голову».

— Фактически каждый персонаж вашей книги весьма эксцентричен. Они постоянно совершают что-то странное. Как вы считаете, эксцентричность, странности — это важная составляющая жизни? Стоит ли вести себя эксцентрично, даже если это встает на пути у счастливой личной и семейной жизни?

— (Смеется.) На самом деле я рассматривал своих героев как вполне обычную семью.

— Но вы же сами говорите, что ваш роман — гротескный реализм.

— Да, у меня в книге есть особая склонность к гротескному аспекту в семейной жизни, но я думаю, что, если взглянуть на любую старую семью, у нее найдется много подобных историй. Это одна из причин успеха романа — читатели смотрят на эту семью и вспоминают гротескные и эксцентричные истории из жизни собственных семей. Так что я думаю, что семья, описанная в книге, на самом деле вполне обычная.

— Вопрос тем не менее остается — нужно ли быть эксцентричным? Добавляет ли это что-нибудь не только к литературе, но и к ежедневной жизни?

— Я не думаю, что стоит быть эксцентричным только ради того, чтобы быть эксцентричным. С другой стороны, вопрос в том, что значит быть нормальным. Мне кажется, не проявлять никакой эксцентричности хотя бы время от времени — ненормально.

— А что бы вы предпочли — чтобы у вас был эксцентричный дед, про которого можно рассказывать много историй, но которого трудно выносить, как Аскиля в книге, или же спокойный, скучный, нудный, но очень любящий и заботливый дедушка?

— Если хочешь стать хорошим писателем, лучше, конечно, расти в эксцентричной семье, где много эксцентричных историй. Но если хочешь, чтобы у тебя было счастливое, безопасное детство, определенной долей семейной эксцентричности можно было бы и пожертвовать.

— А детство вообще должно быть безопасным или определенная доля опасности в детстве полезна?

— Доля опасности есть в каждом детстве, без этого не обходится. Даже с детьми, растущими в самой спокойной и заботливой семье, может случиться что-то опасное. Я думаю, нужно учиться иметь дело с жизненными опасностями и начинать, наверное, лучше уже в детстве.

— В одном англоязычном описании вашего следующего романа, того, который вышел в Дании в прошлом году, было сказано, что он как раз и посвящен опасностям, с которыми имеют дело дети. Не могли бы вы немного рассказать об этой книге?

— Это действительно история детства. Можно сказать, что она о том же, что и «Собачья голова». Ее главная тема — тоже семья, в которой не все в порядке. Разница между этими книгами в том, что рассказчик в моем новом романе — одиннадцатилетний мальчик. {-tsr-}Я хотел написать книгу от лица маленького мальчика. И ощущения от этих книг очень отличаются. Но главные темы в обоих романах весьма похожи. И новый тоже вырос из моих детских воспоминаний. Из того, каково было быть мальчишкой в моем районе. И соотношение между реальными событиями и выдумкой в новом романе примерно такое же, как в «Собачьей голове». Этот роман должен стать составной частью большой саги — сейчас я работаю над его продолжением, в котором вернусь к той же истории в другой перспективе.​