«Anarchy In The Ukr» Сергея Жадана

Самый знаменитый писатель современной Украины выпустил по-русски новый роман. О том, почему в его прозе анархия – действительно мать порядка и что это за порядок такой, размышляет Николай Александров

Первую половину книги читателю придется одолевать, борясь с законным недоумением: при чем здесь, собственно говоря, анархия? Смысл заглавия откроется ему примерно на середине пройденной дистанции:

«Около года тому назад в каком-то интервью я сказал, что хочу написать книгу об анархизме. Теперь уже не помню, почему именно я так сказал, никакого желания писать книгу об анархизме у меня на тот момент не было, ну да это еще не причина, чтобы не писать. В конце концов, должен же кто-то писать и про это, почему бы не я. Намерения мои были простыми и понятными — проехаться по местам наиболее активной деятельности украинских анархо-коммунистов и попробовать об этом что-то написать».

Само путешествие по местам, овеянным славой Нестора Махно, а в частности — посещение знаменитого Гуляй-Поля занимает в книге совсем небольшую часть. На самом деле анархия — всего лишь повод к путешествию, а путешествие — импульс к написанию. А само написание или сочинительство хоть и отличается внешним анархическим беспорядком, но в анархичности своей вполне логично.
Жадан цепко улавливает мир, укладывая его в своей памяти. Он намеренно предметен в своем письме, и предметность возводит в принцип. Он спускается в кладовую своих воспоминаний, окидывает взглядом нажитое и накопленное и проводит инвентаризацию:

«Вырастая, ты открываешь для себя необходимое тебе количество вещей и понятий, предметов, зданий и целых архитектурных ансамблей, они предстают перед тобой внезапно и остаются в твоем сознании надолго, если не сказать навсегда. Это только так говорится — дворец пионеров, на самом деле за ним стоит рубленое мясо времени, его вывернутые кишки, на которых оно повесилось. Попробуй вспомни все до мельчайшей минуты — только начнешь, за тобой сразу потянутся, словно дым за подбитым истребителем, теплые стебли твоего детства, спелые плоды твоего врастания в жизнь, твоего прохождения сквозь нее, твоей в ней потерянности».

Поначалу вещи и предметы, куски материального мира, будь то автомобильная свалка, стадион, школа, красные плакаты с белыми буквами, больницы, крыши или гараж привязаны ко времени, занимают свою временную нишу в биографии героя. И каждая вещь обрастает историями, тенями действий и жестов. Но по мере того как повествование из прошлого движется в настоящее, эта предметная скученность прореживается, дыхание становится свободнее, но перечислению нет конца.

Кажется, Сергей Жадан всю жизнь пишет одно очень длинное предложение со множеством однородных членов. Он не устает перечислять, поскольку перечисление для него и есть главное свойство памяти, а время лишь удлиняет перечень увиденных и схваченных сознанием вещей. Перечислять для Жадана и значит творить, поскольку он не копирует, не срисовывает мир, но его вещную материальность делает основой своего художественного строительства.