Сегодня мне стукнуло 100.

Оцените материал

Просмотров: 70892

Евгений Харитонов: две годовщины

Татьяна Щербина, Наум Вайман · 22/06/2011
 


МОНТАЖНАЯ СТРУЖКА О ЕВГЕНИИ ХАРИТОНОВЕ

Наум Вайман

Помню, что был 77 год, кажется, весна ранняя, середина дня. Я зашел к Мише2, у него сидел худой мужчина, старше нас лет на десять, а то и больше, так мне показалось, он выглядел устало, резкие вертикальные морщины вдоль щек, вроде бы простецкое русское лицо, но в нем какая-то незаурядная ядовитость. Миша представил: Женя Харитонов. Он прежде рассказывал о нем (занимался в его театре для заикающихся), всегда с воодушевлением, давал читать небольшой текст — мне понравилось. Я сказал, что рад познакомиться, он сверкнул на меня стальным взглядом и тут же убрал его в кобуру век. И лицо опять приняло усталое выражение, как будто этот взгляд отнял слишком много сил. Я еще подумал: волчара. Одинокий волчара.

©  A–Я, Paris, 1985

Евгений Харитонов. 1981

Евгений Харитонов. 1981

И еще раз мы виделись, когда Миша взял меня на спектакль театра для глухонемых, Харитонов был там вроде режиссера. Помню, что все происходило в каком-то подвале, сцена от зрительного зала, мест на тридцать (две-три длинные скамейки), никак не отделялась, это было какое-то странное, жутковатое зрелище. В конце спектакля все, и актеры, и зрители, обнимались, радостно мычали, чуть ли не плясали вокруг Харитонова, он, слабо улыбаясь, кивнул нам, мы протиснулись и пожали ему руки…

Когда я через много лет увидел фильм «Караваджо» Дерека Джармена, актер, игравший Караваджо, вдруг напомнил Харитонова, всегда пасмурного, настороженного, цепкого… Я уже был хорошо знаком с его прозой, естественной, как разговор, в ней была беспощадность, за которой стояла какая-то вера… она мне не просто нравилась, она меня увлекала. Как и он сам, по впечатлению первой встречи, притягивал, пугал и притягивал... Вот и в Риме, в церкви темной, Караваджо поразил, когда стены вдруг ожили, затеплились, засветились живыми телами, их обнаженность не была картинной, она почти смущала своей непристойной естественностью, вызывающей свободой. Может быть, действительно эти «люди лунного света» видят жизнь ярче?

У Миши в письмах есть несколько упоминаний о Харитонове, вот они.

20.6.78.
…Женя из студии ушел, дело кончилось.

15.9.78.
…«Последний шанс»3 пошел резко в гору — пластинка, телевидение, радио, слёт в Куйбышеве — помнишь длинного Щукина у Жени?

24.10.78.
…Сегодня вторник, а в воскресенье был спектакль у Жени — в театре Мимики в Измайлове. Я видел когда-то премьеру, в январе 1973-го, — и тоже Женин приятель посоветовал. Интересно, а главное, я соображал кое-что о Женином творчестве вообще. Он тут написал новое большое произведение, острее прежних. Вообще, ужасно умный малый. Мы тут говорили об Элиоте, тот сказал, что английский язык более других удобен для поэзии. Потому-то и потому-то. Женя говорит: ну, если бы он это просто говорил от себя, оно хорошо — есть и такой персонаж в мировой драме, и такой голос. А то он делает вид, что «объективен». И мне очень запала эта «мировая драма». Я никогда так не смотрел на жизнь и сразу схватил, что это иной и особый взгляд. Свойственный, вероятно, людям вроде Блока. Недаром я не любил... А меня всегда охватывает особое чувство, когда сталкиваюсь с другой культурой: «это умнее меня...»

7.12.78.
…Хотя Женя, сукин сын, и пишет: «Международная человечность». Вообще. Если бы ты видел, что он тут теперь пишет, ты бы удивился, как я с ним вожусь. Я и сам порой удивляюсь. Писатель — особая кость.
Тут, кстати, благодаря ему я понял окончательно две вещи об искусстве. Он рассказывает, что есть тут такой Улитин4, джойсист — пишет в стол и даже ни о чём не думает. Женя говорит «клинический случай». А в Новосибирске — Маковский5, приехал из Москвы — и так там остался, живет в общежитии...

Артиллерийские большие огурцы
Собирали... в канаве


Невозможно получить прописку
На татарской станции Москва...


Ну вот, строчки сами за себя говорят. А у меня вчера был разговор — я пошел к одному врачу-неврологу насчет сна, я и не хотел, но знакомая позвонила, ну, пойду. Думал, может, интересное чего. И точно. Он лет на пять старше, и говорит, что тоже писал стихи, и неплохие, и должен был решать, что делать. И победила работа — он занимается сном и сновидениями. Победила потому, что тут — «статьи, письма, общение — вот то, что вы (я то есть) говорите. А там — в стол, и, ну, нескольким людям, мнение которых хотя вы и цените...»
В общем, интересно. Мы договорились увидеться, он покажет, что писал. Со сном тоже вроде бы поможет. Да, и мы говорили вот о таком, что есть ведь писатели, которые черпают из страданий. Он говорит: Ну, это шизоиды. Мы не такие. Судя по тому, что вы говорите. Я говорю: да, это так, я могу писать, когда всё более или менее хорошо. Но, может быть, настоящее искусство... — Нет, нет! — Ну, есть разные искусства, в конце концов... — Это пожалуй...
Ну вот, а когда я вернулся, чинил магнитофон, звонит Женя, читает очередное произведение, а потом опять Улитин и Маковский, и я, блядь, понял! да, искусство стремится оторваться от утилитарного начала своего — и стать «вообще», воздухом. Поэт склонен опоэтизировать даже ужасное — «чем хуже, тем ярче». Каждый находит меру для себя между житейским и писательским. Недаром Аверинцев писал: «как писать? — и как быть писателем?»
<…>
Ну вот. А ещё Женя мне большое дело дал — он ведет театр для заикающихся, в психологии. Я всё не ходил, а на той неделе пошёл — и так рад! Я ведь всегда сторонился постановок — и потому, что заикался, и вообще — «нам, философам...»
А тут — можно не стесняться, а главное, я ужасно увлёкся: именно, что можно играть, фантазировать, непредвидимо.
Он читает пьесу (Зощенко), пересказывает — и мы играем, не уча ролей, импровизируя по канве того, что помним, — он вмешивается, говорит то за того, то за другого, нас человек десять, ужасно весело и интересно!

25.12.78.
…Потом зашёл Овчинников6 — я писал, из Новосибирска, говорит: нет, конец неточен. А он страшно тонко чувствует язык. Тоньше Жени.
С прозой тоже — ясность. Вообще, я от Жени очень научился7 — просто строить фразу. Даже из разговора изгоняю сложности. Только теперь и понимаю, как китайцы достигали своей «прозрачности» стиля.

4.2.79
…Проболтал с Викой, потом муж пришел. Он сильно заикается, она почти нет. Звал их к нам в театр заикающихся, я теперь там организатор — Женю уволили. И мне даже хочется побыть режиссером. Начнем с Гамлета — Женя посоветовал.
Да, поставим Гамлета. Выпрошу у папаши кинокамеру, сделаю фильм. Без костюмов, так. Женя зайдет, подправит…

14.2.79

©  A–Я, Paris, 1985

Евгений Харитонов. Фрагмент фотографии. 1979

Евгений Харитонов. Фрагмент фотографии. 1979

…Его мама препятствует его воле. Так вот, начал я как режиссёр, а потом он вошёл в силу. Нас двое. Погасил свет, ночь ведь, первая сцена. На столе — большие счёты — призрак. Метода Жени — роли не учим, импровизируем и в речи и в движениях. Он мне: «Горацио же диссидент: он чувствует, что в государстве что-то не так, эта неожиданная смерть старого Гамлета, и женитьба. Он не верил в призрака, а теперь боится его, но почему не верил? — он рационалист — так теперь он забывает страх, чтобы спросить его: в чём тайна, что не так?»

«Ты вспомни, как ты в детстве боялся на кладбище». А я, в сущности, не играю, а изображаю, как играл бы актёр, — ещё не раскрепостился. Прогнали три раза первую сцену — так здорово. «Друзья страны». — «И слуги короля».
И задумался я. А не поступить ли на дефектологический. С «системой» своей, ты знаешь, я бьюсь уже несколько лет. И медленно двигаюсь к цели. Я думал летом на психфак, но комплексы отпали — и решил не тратить сил. Главное, работать — и то я не стал бы психологом.
А лечить заикание — стал бы! И «система» — и «театр».

9.4.79
…Что у Жени научился, так это — простоте. Он ведь переписывает в тетрадку из Житий, учится, а я, значит, через него. И Овчинников — два гения влияли в течение года.
Да, так я переделал поэму сильно, предисловие сократил — и вышла 3-я редакция. На тетрадных листах в зеленых тетрадных обложках, вывернутых наизнанку. Всё не доберусь до Жени, показать. Будет время, я тебе пошлю. А пока — уже идут новые стихи, в новую книгу. Посылаю. Да, написал вдруг за три дня два очерка из трех — Лигаризм. Очень обрадовался такой работоспособности.

12.8.79
И я вдруг понял, что вот оно, собственно русское явление, вовсе не Пушкин, он поэт правительственный, а Баратынский — поэт интеллигентный. «Пироскаф» замечательный! И ещё. Я вдруг как прозрел. Возьму у Харитонова, почитаю. Харитонова, как ни странно, снова взяли в Инст. психологии на работу с заикающимися. А я «оставил» мысли найти метод вылечить речь. Ну её к святкам! Что есть — есть.

22.9.81
В самом конце июня умер Женя Харитонов. И я только теперь как-то чувствую, что очень жалко. То, что просто по-человечески жалко, это понятно. Но тут ещё: он был единственным человеком, который вполне мог отличить хорошее от плохого. И потом, он был как бы апостолом «бескорыстного писательства»: когда он жил, легче было заниматься этим делом. По счастью, он успел подготовить «полное собрание». А последнее время писал пьесу [«Дзынь»], закончил: «Городок в табакерке» по Григоровичу, ну, то есть, по канве, а так — «аналитическая пьеса». Мы думали её, может, поставить осенью — у него была маленькая студия… Как раз 26 июня, за три дня до его смерти, я ехал с мамой под Курск, там женщина — целительница, мама хотела полечить печень, и я звал Женю с нами. Он прежде сам хотел, а тут что-то не собрался — может быть, уже болел.

А вот еще фрагмент из неопубликованного дневника Миши Файнермана за 1973 год.
27.3.73. Вторник. Вечер 23.45
В воскресенье встал очень весело и поехал к Севе. Пел по дороге. Пришел, оказалось, что они пойдут сами в больницу, а мы будем ждать − Валерий, Женя и я.
Я смотрел телевизор − они купили Юность маленькую. Ничего, работает. Валерий сделал кофе, Женя не стал пить, мы с Валерием начали с [нрзб] экрана, разговорились и говорили, значит, с 10 до 2. Все, что интересно, дошли до Бога, но тут пришел Сева, и мы пошли переносить. Потом обсуждали, потом они сели за шахматы, а я пошел. Нехорошо вышло − я сказал, что Сережа спрашивал зайти, а Сева как-то раздражился, и вышло глупо.​

______________________________________

2 Михаил Файнерман, поэт и философ, см. мою книгу «Ямка, полная птичьих перьев» (М., 2008).
3 Театрально-музыкальная группа, популярная в семидесятые годы, создана в 1974 году певцом и гитаристом Владимиром Щукиным и бывшим барабанщиком группы «Рубиновая атака» Александром Самойловым.
4 Павел Улитин (1918—1986), писатель.
5 Маковский Анатолий Владимирович, поэт. Родился в 1933 г. В 1958—1963 гг. учился на мехмате МГУ. В 1966 г. уехал в Новосибирск. До 1978 г. работал в различных организациях в качестве инженера-программиста. В 1995 г. пропал без вести в Киеве, где жил с 1992 г.
6 Обратился за сведениями к Ивану Ахметьеву, он написал: «Ваня чудесный поэт, см. у меня на сайте, друг детства Жени Харитонова».
7 На мой вкус, Харитонов — один из лучших русских прозаиков конца ХХ века. Обыденность языка сродни обжигающей свежести колодезной воды, а на дне поэтический клад.

КомментарииВсего:6

  • ayktm· 2011-06-22 13:33:59
    в дневнике М.Ф. в 1973 другой Женя
  • Eкатерина Садур· 2011-06-22 14:41:08
    Евгений Харитонов (сейчас видно) новатор языка. Его интонацию, кто как мог, растащили ещё при нём всякие петрушевские (якобы свобода в языке) и нынешние постмодернисты. Дураки, не понимают, что свобода не в имитации разговоров.

    Это время тоскует о Жене.
  • Eкатерина Садур· 2011-06-22 14:41:52
    Пардон, какая-то глупость, сбой в компьютере. Это я написала - НИНА САДУР.
Читать все комментарии ›
Все новости ›