Дмитрий Горчев. Деление на ноль

Читатель Горчева — человек, готовый разделить взгляд на мир, состоящий из прописных истин, узнать в нем свою жизнь и получить готовую мораль

Имена:  Дмитрий Горчев

Книга Дмитрия Горчева выходит через год после его смерти. В аннотации к ней говорится: «В сборнике “Деление на ноль” — рассказы, сказки, пьесы, эссе и “зарисовки о жизни”, объединенные самим писателем в одну книгу: “Жизнь после смерти”. В настоящем издании наследниками и издателем изменено только название. Все остальное — так, как это задумал автор». Пророческое название заменили на, казалось бы, более нейтральное, но на самом деле подобрали синоним. Ведь в рассказе «Деление на ноль» говорится о такой материи, как Бесконечность. Так что в отличие от первоначального названия в выбранном варианте эсхатологическая тема звучит еще более определенно. Так или иначе, принимать ли во внимание случайное пророчество Горчева или считать его неслучайным, подыгрывать ли стратегии издательства, выпускающего своего рода мемориальную книгу, или просто учесть тот факт, что это последний авторский сборник, — «Деление на ноль» волей-неволей воспринимается как итоговый текст, суммирующий прижизненную популярность автора и прямо ставящий вопрос о жизни после смерти, то есть о писательской судьбе вне зависимости от контекста, в котором до этого писались и читались тексты.

Действительно, есть соблазн рассматривать случай Горчева как идеальный пример сетевого писательства. Именно дневник Горчева в Живом Журнале, а не его книги, был постоянным и доступным источником текстов и основой все возрастающей популярности. Справедливости ради стоит напомнить, что к моменту официального признания Горчева как сетевого писателя (премия «Ротор» за 2004 год) у него уже успели выйти несколько сборников рассказов (первый — в 1999 году тиражом 100 экземпляров в серии издательства «Геликон Плюс» с говорящим названием World Wide Writers). И все же их тиражи (от 100 до 5000 экземпляров) несравнимы с аудиторией ЖЖ. Да и, собственно, на нее-то эти книги и были рассчитаны — Горчева знали те, кто читал его дневник.

Почему стоит придавать значение этому факту? Споры о том, можно ли считать сетевую словесность настоящей или это какая-то особенная словесность более низкого качества, уже давно утратили актуальность, оставшись приметой того времени, когда Горчев начал писать и издаваться. Просто у сетевой литературы есть свои особенности, но они относятся к вопросу бытования текста, к области читательской рецепции, а не к гамбургскому счету. Поэтому разговор о среде обитания текстов Горчева может помочь разобраться в феномене его популярности и в каком-то приближении поговорить о поэтике.

Дневниковая запись, претендующая на художественность, с одной стороны, находится в традиции исповедальной прозы, с другой — демонстрирует рефлексию этого жанра. Без вполне традиционной игры с лирическим героем и понятием «я» подобного рода литература просто не могла бы существовать, но теперь у этой игры есть интересное продолжение в виде непосредственного читательского отклика. И в этом заключается заманчивость жанра как для писателя, так и для читателя. Первый может легко менять роли, снимая маску безличного автора и отвечая на комментарии, второй — получает «доступ к телу». Популярность многих сетевых дневников построена как раз на такой интерактивной схеме. Тексты Горчева, опубликованные в его дневнике, вполне в эту систему вписываются. Сокращение дистанции — принцип и сетевого общения в целом, и отношения к конкретному писателю в частности. Поэтому не так важны тиражи горчевских сборников. Поэтому таким удачным попаданием в жанровом отношении стали его притчи, басни, сказки, случаи; наконец, анекдоты, рассказанные как бы от первого лица или от непосредственного наблюдателя или мыслителя, который делится своими жизненными и бытовыми размышлениями. Не будем спорить о том, сформировался ли авторский стиль под влиянием ЖЖ или ЖЖ развивался под воздействием довольно большого количества писателей, проводивших в нем время. Более важен сам факт: это сокращение дистанции (или близость) проявляет себя не только в возможности непосредственного отклика — комментария, но и в собственно художественном своеобразии текста.

Так, стилистически пост про потерянные сто баксов^* и рассказ «Человечеству», в котором лирический герой делает этому самому человечеству чрезвычайно выгодное предложение выдавать ему каждый месяц по 500 баксов просто так, ни за что, ничем не отличаются друг от друга. Хотя с формальной точки зрения в дневниковой записи передано более интимное состояние героя, и читатель осознает, что это именно он, автор дневника, Дмитрий Горчев, потерял сто баксов, и это заявление, помимо литературного содержания, несет в себе и вполне эмоциональное приглашение к диалогу, который, естественно, незамедлительно следует.

Такого рода житейские зарисовки объединяет круг тем, который не выходит за бытовые рамки, если к быту можно отнести и разговоры об этом быте, «за жизнь». Вот рассказ про будни офисного планктона («Флэш-моб»), стояние в пробках и в целом бессмысленное существование от понедельника до понедельника. Вот про слесарей, паклю и текущие краны («Высшая справедливость»), а вот про влюбленных («Про влюбленных»). То есть про каждого из нас, и про меня, и про тебя. Горчев пишет формулами (некоторые из них, как, например, «попить теплой воды из крана» он использует не один раз) и оперирует символами (начиная от «ковролина» и заканчивая «артистом-боярским»), и его афористическое письмо хорошо цитировать. Так что уже не понимаешь: это он так анекдот использовал или сам сочинил то, что будет передаваться как анекдот. Вот цитата из рассказа «Про Хуй и Фаллос»: «Хуя больше не будет: будет Фаллос, если стоячий, и Пенис, если нестоячий», а вот анекдот из интернета: «Мой парень уверен, что у него фаллос. А мне кажется, что у него самый обыкновенный пенис». А вот как устроен город Петербург: «В Петербурге вообще так: они когда не знают, откуда взялось, то значит, царь-пётр привёз из Голландии» («Животное Кухельклопф»). Идеальный рецепт для цитирования: кратко и смешно. И еще немного сентиментальности: «Вот вы, наверное, думаете, что отцы наши и деды победили Гитлера при помощи науки и техники? Хуй! Исключительно благодаря правильной намотке портянок, спирту, гармошке и неказистым женщинам в телогрейках» («Хуй войне»). Вроде и шутка, а звучит патриотично и искренне.

И здесь к принципу сокращения дистанции стоит прибавить принцип правдивости (можно даже говорить о Близости и Правдивости — используя метод Горчева). Для этого опять вернемся к дневнику писателя. Горчев сравнивает финал собственного рассказа «Мудак»^** со случаем из жизни, рассказанным в другом дневнике: «Жену позвали тут на поминки по соседу. Приходит в шоке. Дочь покойного, женщина 47 лет, поднялась с рюмкой в руке и произносит такую эпитафию: “Жил по-скотски и помер по-скотски”. Занавес». Совпадение действительно практически буквальное, и Горчев с удовлетворением отмечает: «Все ж таки я очень правдивый писатель. Не нарадуюсь».

Кажется, что когда-то так же правдиво писал Зощенко. Его укоряли в том, что он для смеха коверкает русский язык, а он оправдывался тем, что просто записывает улицу. Но как бы то ни было, улица двадцатых годов прошлого века разговаривает с нами на языке Зощенко. Горчев не записывает язык улиц, он, напротив, сознательно конструирует собственную языковую реальность, в которую среди прочего включает речевые характеристики героев. Улавливает ли создаваемая реальность мир вокруг? Без всякого сомнения. Открывает ли новую точку зрения или сводит все к некоему стандарту восприятия? Скорее второе.

Правдивость, если ее понимать не как буквальное изложение с кем-то происходящих событий, а как жанровую особенность, очень важна для характеристики прозы Горчева. И даже в его сказках или цикле «О существах» формируется не мифологическое пространство, а все то же самое, знакомое, где Покемоны, Ленин, Бил Гейц, не говоря уж о Ёбаном Конском Чмо, не менее реальны, то есть знакомы читателю, чем сантехник и Пакля.

Читатель Горчева — человек, готовый разделить этот взгляд на мир, состоящий из Прописных понятий, и узнать в нем свою жизнь; согласный получить готовую мораль и транслировать ее в виде анекдотов, баек и притч. До сей поры это был читатель, включенный и сопереживающий, настроенный на коммуникацию, а самостоятельная жизнь текстов Горчева, не подпитываемая блогосферой, начинается с этого сборника. Интересно, перерастет ли онлайновая интерактивность в традиционную, то есть в диалог с текстом, а не с писателем, и способен ли этот текст перерасти контекст?​


___________________
^* «Утром потерял сто баксов. Сильно расстроился и не утешился, даже когда они нашлись. Сделал мирозданию замечание за дебильные шутки. Мироздание удивленно подняло бровь, и у меня тут же что-то сильно заболело внутри. Теперь лежу неподвижно, с мирозданием не общаюсь, оно ходит у меня наказанное, хамло».

^**«После того, как милиция унесла Николая Константиновича закапывать на другой помойке, бригадир бомжей встал на ступеньку станции метро и произнес речь. “Сдох Колька, — сказал бригадир. — Был он мудак — и сдох как мудак. Да и хуй с ним!”»


Дмитрий Горчев. Деление на ноль. — СПб.: Астрель-СПб., 2011