Майкл Флинн. Эйфельхайм: город-призрак

Роман Флинна, неожиданно приобретший популярность именно у русского читателя, – своего рода панегирик просвещенному Средневековью, «которое мы потеряли»

Имена:  Владимир Успенский · Кирилл Еськов · Майкл Флинн · Питер Уоттс · Терри Пратчетт

​

В 2009 году вышла книга, ставшая для отечественных активных любителей фантастики — так называемого фандома — очень и очень значимой. Книга переводная, написал ее канадский гидробиолог Питер Уоттс, называется она «Ложная слепота», выдержала и допечатку, и второе издание (2010), вызвала вал читательских отзывов и названа (по голосованию на крупнейшем русском сайте любителей фантастики «Фантлаб», а также по мнению читателей высокотиражного журнала «Мир фантастики») лучшей переводной книгой года.

Интересно, что англоязычные любители фантастики роман этот встретили доброжелательно, но без особого подъема: на обложке написано «Номинант премии “Хьюго-2007”» и «Номинант мемориальной премии Дж. Кэмпбелла». О том, что текст номинирован на ту или иную премию, обычно пишут, когда больше нечем похвастать: лауреатами премий стали совсем другие книги. Так что популярность «Ложной слепоты» именно среди российских читателей заслуживает внимания. Я писала об этом романе в новомирской колонке, поэтому подробно останавливаться на содержании не буду. Скажу только, что этот текст — тяжеловесный, содержащий не слишком умело скрытые логические нестыковки, повествующий о провальной попытке контакта человечества с чуждым разумом, — импонировал фандому прежде всего тем, что Уоттс полагал по умолчанию, что его читатель достаточно умен и образован, чтобы проглотить довольно сложные научно-философские построения. Ну ладно, умеренно сложные.

Действительно интересно то, что в 2010 году ситуация повторилась: в той же серии вышел роман американского фантаста Майкла Флинна «Эйфельхайм: город-призрак», опять же номинант премии «Хьюго-2007». Правда, премию Роберта Хайнлайна за лучший НФ-роман Флинн все же получил, но дело не в этом. К тому времени, когда эта статья появится на OPENSPACE.RU, «Эйфельхайм» также может оказаться лучшим переводным романом года по мнению того же «Фантлаба». По крайней мере в первую тройку он уже вошел («Друд» Дэна Симмонса, кстати, в нее не попал).

«Эйфельхайм» — до какой-то степени «Ложная слепота» наоборот. И пришельцы тут посещают нас не в далеком будущем, а в Средние века. И контакт с ними, напротив, возможен. И в отличие от Уоттса, твердящего о принципиальной непознаваемости Вселенной, вернее, о бессмысленности рефлексии как таковой, Флинн в своем романе выступает скорее как позитивист (есть еще одно, очень важное, радикальное отличие, о котором я скажу позднее). Но что объединяет эти романы — оба они построены по несколько старомодному добротному научно-фантастическому образцу: «— А скажите, профессор, как работает ваша новая теория такого-сякого? — Это очень просто, Ваня, в основе такого-сякого лежит классический принцип такого-эдакого, и если мы применим к нему эффект Допплера-Поплера, то сразу будет видно… — Точно, профессор! А если применить еще и эффект Пуськина! — Ваня, ты молодец! И как это я сразу не догадался!» Схема соблюдается безукоризненно, разве что — дань современности — подобные беседы ведут в «Эйфельхайме» молодой историк и его энергичная подруга, физик-теоретик. Конечно же они делятся друг с другом своими теориями и научными разработками за завтраком и ужином, и конечно же чисто случайно оказывается, что, в сущности, они работают над одной и той же проблематикой. Историка интересует причина, по которой средневековая деревушка Эйфельхайм, раз исчезнув в Темные века, так и не была заново отстроена, физика же — проблема топологии пространства и изменяющейся константы скорости света. В процессе ежеутреннего обмена информацией они приходят к выводу, что деревушка Эйфельхайм на какое-то время стала пристанищем пришельцев, провалившихся туда из других измерений.

О судьбе деревушки и пришельцев мы, читатели, узнаем раньше героев-комментаторов, поскольку автор разворачивает эту историю перед нами — с самого момента появления пришельцев в местном лесу, когда просвещенный священник (что, увы, не всегда тавтология) Дитрих догадывается об электрической природе этого явления.

Пришельцы — гигантские кузнечики, ведущие свое происхождение от общественных насекомых, — по сравнению с жителями темной средневековой деревушки раздражительны, привержены строгим иерархиям и, разумеется, технически продвинуты. Эйфельхаймцы, напротив, отсталы, как и положено средневековым крестьянам, однако в общем и целом толерантны и миролюбивы. Они в конце концов не только принимают драчливых кузнечиков в свое замкнутое сообщество, но и прививают им любовь к ближнему, обучают самопожертвованию и даже обращают в христианство. Вот как раз тезис о миролюбии темных средневековых крестьян и вызывает у меня некоторое сомнение, однако здесь я как раз подхожу к тому, что для самого автора представляется, по моему мнению, очень важным.

Посредником между «кузнечиками» и крестьянами в сложной, наполненной ритуалами и маленькими трагедиями сельской жизни выступает церковь. Священник Дитрих, когда-то обучавшийся в Сорбонне вместе с Жаном Буриданом и Уильямом Оккамом, а теперь не без причины похоронивший себя в глуши, первым вступает в контакт и логически выводит из наблюдений недемоническую природу пришельцев, а значит, и наличие у них бессмертной души. Его фанатично настроенный помощник Йоахим, напротив, полагает пришельцев демонами, однако горит похвальным желанием обратить их — во славу Божию. Ясность мышления, умение приспособиться к столь необычной для средневекового человека ситуации у обоих воистину фантастичны.

Роман Флинна своего рода панегирик просвещенному Средневековью, которое мы потеряли, — еще одной тропке, по которой человечество могло бы пойти, но не пошло (как, видимо, полагает автор, в силу случайных обстоятельств). Несколько холодных и голодных лет подряд, приведших иные области средневековой Европы чуть ли не к людоедству и чудовищным по своей жестокости крестьянским бунтам (в книге — восстание Кожаных рук) с не менее жестоким их подавлением; чума, опустошившая полконтинента, — и прощай, общество, где богословские и научные дискуссии в Сорбонне собирали больше зевак, чем рыцарские турниры; где смело рассуждать об устройстве мира почиталось чуть ли не за моду среди просвещенных церковников; где преступившие миряне сами просили, чтобы их судила инквизиция, а не светские власти.

По Флинну, мир того Средневековья потенциально гораздо более открыт, чем нынешний: тогдашний человек знал наверняка, что где-то за пределами известного, описанного мира обитают диковинные твари и странные люди, изображения которых он мог разглядывать в любом мало-мальски украшенном храме. Покладистость, с которой жители темной деревеньки приняли «кузнечиков»-пришельцев и даже пустили их на зиму в свои дома, отчасти объясняется именно этим. Для мирянина средневековый мир был потенциально полон чудес, для священника — выстраивался по законам логики и науки. Завидное сочетание.

Попытки «срастить» науку с религией — как две стороны одного и того же инструмента познания мира — в последнее время все более и более популярны, особенно в России. Вышедший у нас в том же 2010 году «Народ» Терри Пратчетта, книга в общем-то детская, пользовалась популярностью у взрослых читателей отчасти именно по этой причине. Однако там, где Флинну для своего эксперимента пришлось изобрести золотой век Средневековья, Пратчетту понадобилось создать альтернативную реальность и укокошить в эпидемии гриппа всю английскую королевскую семью, чтобы привести к власти последнего отпрыска монаршего рода — типичного кабинетного ученого. Власть как таковая, кстати, играет немалую роль и в построениях Флинна: не будь над Эйфельхаймом и его священником столь же просвещенного и деятельного сеньора, плохо бы пришлось бедным кузнечикам.

Тяга современного «просвещенного» российского читателя к повествованиям с внятным научным пафосом все еще недооценена, однако она существует и набирает силу. Скажем, уже практически легендой стала замечательная книга палеонтолога Кирилла Еськова «История Земли и жизни на ней». А другая — не менее замечательная книга Владимира Успенского «Апология математики», получившая в прошлом году премию «Просветитель», — на момент написания этой статьи стоит в рейтинге книжного торгового дома «Москва» в своем разделе на первой позиции. А ведь для понимания она не так уж легка.

Но не менее сильна тяга среднего человека к чуду, к необъяснимому, к благому целенаправленному нарушению законов природы и привычного хода вещей. И в представлениях современного человека о мире, по большей части довольно противоречивых, запутанных и сумбурных, тоска по науке, по внятному разговору о мироустройстве и тяга к чуду прекрасно уживаются. Там, где автору удается объединить эти два противоположных на первый взгляд стремления, он гарантированно улавливает беззащитные сердца читателей в типографские сети. «Эйфельхайм» в этом смысле не лучшая книга такого рода.

Просто другой пока нет.

Майкл Флинн. Эйфельхайм: город-призрак. Серия: «Сны разума». М.: АСТ, СПБ.: Астрель-СПб., 2010
Перевод с английского А. Бодрова