Кристин Зейтунян-Белоус: «В России всё переводят как есть: рифму – рифмой, верлибр – верлибром, а во Франции эта традиция устарела»

Переводчик и составитель антологии современной русской поэзии – о разных подходах к переводу; о том, кого из современных поэтов знают французы, и о коммунистах в издательском деле

Имена:  Кристина Зейтунян-Белоус

Антология современной русской поэзии (Anthologie de la poésie russe contemporaine 1989–2009) под редакцией и в переводах Элен Анри-Сафье и Кристин Зейтунян-Белоус вышла в 2010 году в издательстве Maison de la poésie Rhône-Alpes в рамках Года России во Франции. Мы разговариваем с одним из составителей книги Кристин Зейтунян-Белоус.


– Как получилось, что вы стали переводить русскую поэзию на французский?

– Я с шести лет живу во Франции. Французский и русский – мои родные языки с детства. Мой папа – французский армянин, он уехал с родителями в СССР, когда ему было 19 лет, и французский остался для него родным. Он выучил армянский и русский, и с мамой они говорят по-русски. С отцом я говорю по-французски, с мамой по-русски, у нас дома всегда было два языка. Серьезно переводить я начала в 1985 году, перевела тогда поэтов, которых знала и которые мне нравились: Юнну Мориц, Арсения Тарковского и Ивана Жданова. Это были самые первые переводы.

– Вы принимали участие в издании двух поэтических антологий, вышедших во Франции и Канаде. Чем эта антология принципиально от них отличается?

– Самое главное отличие – количество собранных под одной обложкой людей: сто четыре автора! В 2005 году, когда я издала первую антологию «Современные русские поэты», в ней было всего 25 авторов. Разница колоссальная. А в канадской антологии «Новая русская поэзия», которую мы делали совместно с Е. Бунимовичем, было собрано 33 поэта молодого поколения. Так что эта книга – самая полная.

– Почему 104?

– Вообще-то она должна была быть еще больше. Изначально предполагалось объединить 200 имен. Потом, после долгих споров, мы сократили список до 120. Но все равно не успели по времени. У нас были безумные сроки, сначала издатель тянул, а потом дал всего три месяца на всю книгу. Готовых переводов оказалось очень мало. Это была жуткая гонка, я сидела до трех часов ночи, Элен – до четырех утра, и так три месяца подряд. В результате получилось 104.

– По какому принципу вы выбрали авторов?

– Элен – специалист по питерским поэтам, она занималась больше ими. Я лучше знаю московских, поэтому переводила их. Принцип был простой – дать наиболее полное представление о поэзии в России в последние двадцать лет. Представить поэтический срез. Никаких иерархий, делений на школы, течения; никакого распределения по возрасту; строго в алфавитном порядке. Каждому автору отведено по две-три страницы. Единственным требованием издателя было не включать авторов, проживающих во Франции, но одно исключение мы все-таки сделали – внесли Наталью Горбаневскую, которая часто бывает в Москве.

–Превращение русской поэзии во французскую потребовало от вас каких-то жертв?

– Конечно, было много сложностей. Традиция перевода во Франции значительно отличается от традиции перевода в России. В России всё переводят как есть: рифму – рифмой, верлибр – верлибром, а во Франции эта традиция устарела. Например, Элен и я, мы работаем с диссонансами. Бывает, что некоторые тексты можно перевести в рифму, но это зависит от самих стихов. Рифма допускается, если в стихотворении есть игровой момент. Рифмованная поэзия во Франции считается игровой или детской. Вот Пригова можно переводить стихами, но не всегда. Силлаботонику лучше всего передавать, рифмуя через одну строчку. Тогда ритмический рисунок речи приближается к русскому. А когда стихи нешуточные и неигровые, тогда надо вводить ассонансы, внутренние ритмы.

– Понятно, такая книга пришлась очень к месту в Год России во Франции, но есть ли интерес к русской поэзии на уровне широкого читателя?

– Вы знаете, книга вышла как раз накануне фестиваля «Весна поэтов». Мы тогда позвали пятерых поэтов и поехали с ними по разным городам Франции, и везде были полные залы. В деревнях, в городах – везде был очень большой интерес. Было два выступления в Париже, и на обоих полный аншлаг, не хватало стульев, люди стояли. Так что да, интерес есть.

– А откуда этот интерес – французов манит все огромное, непонятное, ледяная Сибирь?

– По правде говоря, я не знаю. Но насчет Сибири: в антологию, между прочим, чуть не включили чудовищное предисловие. Не чудовищное, конечно, но довольно неуместное. Очень милый старичок, который давно сотрудничает с издательством, написал текст, где были все главные слова – «русская душа», «снег», «водка». Мы это прочитали и сказали, что в антологию это войдет только через наши трупы. Издатель немного обиделся, но предисловие убрал.

– Кого во Франции знают из русских поэтов?

– Широкая публика не знает вообще никого. Но она и Пушкина не знает. Слышала о Толстом и Достоевском, а о Пушкине уже нет. Люди, интересующиеся литературой, знают Цветаеву, Ахматову, Мандельштама, Пастернака. И Пушкина, да. Из современных знают Евтушенко, Вознесенского. Пригова немного знают, я его две книжки переводила. Недавно вышел сборник Беллы Ахмадулиной, были статьи в прессе, до этого ее только в антологиях публиковали. Еще выходили сборники Щербины, Рубинштейна, Бунимовича, Шварц, Сосноры, Седаковой, Павловой. Я перевела книгу стихов Ивана Жданова. Для сборника поэзии всегда очень сложно найти издателя – тираж маленький, продается с трудом. С антологиями и журнальными публикациями проще. Мы издаем журнал Lettres Russes – «Русская литература». Я там долго была главным редактором, теперь продолжаю быть иллюстратором. Он выходит два-три раза в год на двух языках, и там мы печатаем поэзию.

– Как соотносятся процессы в русской и французской поэзии, есть ли какие-то общие течения или тенденции, в чем отличия?

– Я наблюдаю изменения в том, что касается формы. Во Франции очень-очень давно пишут только верлибром или белым стихом. Тех, кто пишет в рифму, очень мало, и в их стихах всегда есть шуточный или игровой момент. В России до недавних пор писали в рифму, а верлибр был на задворках. Сейчас же я могу с уверенностью сказать, что не только стало больше верлибров, но и сама форма стала более свободной. Строгие правила больше не соблюдаются. «Бедные рифмы», пропуск рифмы раньше были немыслимы, а теперь все чаще к этому прибегают давно сформировавшиеся поэты. Это процесс совсем недавний.

С другой стороны, некоторые русские поэты вслед за западными, и в том числе французскими, стали очень сильно усложнять текст. Во Франции сегодня преобладающее течение – это усложненный философский текст, написанный не в рифму. Иными словами, такая университетская умная поэзия. У нас в антологии тоже такая есть.

Чего во Франции нет, так это пафоса и чисто эмоциональных стихов. Описания природы, чистая лирика не встречаются вообще. «Твои глаза как звезды» можно написать только в шутку, это воспринимается с юмором. Конечно, если так написать в России, то тебя тоже сочтут не очень хорошим поэтом. Просто в России до сих пор есть толпы традиционных поэтов, которые пишут именно так. Есть среди них и интересные, но у нас в антологии их очень мало, потому что по-французски это совсем не звучит. Но они есть.

В России все пишут стихи, во Франции стихов пишут гораздо меньше. Там поэзия почти полностью отсутствует в периодике, в интернете ее тоже очень мало. На телевидении, в отличие от России, французские поэты не выступают вообще, очень редко можно услышать кого-нибудь на радио «Франс кюльтюр». Забавно, но многие французские издатели поэзии связаны с компартией. Во Франции среди интеллектуалов сильны левые тенденции. Поэтому в издательском деле много коммунистов.

– Вы собираетесь еще кого-то переводить?

– Скоро будет издана антология поэтов премии «Дебют». В нее войдут все лауреаты премии и несколько авторов из шорт-листов. Эта книга появится в начале 2012 года.