Патрисия Томпсон: «Чтобы Маяковский не уехал к нам с мамой в Америку, Лиля подстроила ему встречу с Татьяной Яковлевой»

АНАСТАСИЯ ОРЛЯНСКАЯ говорит с дочерью Владимира Маяковского – об отце, матери, революции, Бриках и о любимых местах поэта в Нью-Йорке

Имена:  Владимир Маяковский · Лиля Брик · Элли Джонс

Единственная дочь певца революции Владимира Маяковского носит имя Патрисия Томпсон, живет в Верхнем Манхэттене и преподает феминизм в Нью-Йоркском университете. Единственного внука певца революции зовут Роджер Томпсон, он модный нью-йоркский адвокат с Пятой авеню. При взгляде на дочь Маяковского становится не по себе. Кажется, что сам Маяковский сошел со своего мраморного постамента — высокая худощавая фигура и тот же сверкающий взгляд, знакомый по многочисленным портретам знаменитого футуриста. Ее квартира уставлена портретами и скульптурами Маяковского. Во время разговора Патрисия периодически поглядывает на небольшую статуэтку отца, подаренную ей Вероникой Полонской, как будто ожидая подтверждения («Правда папа?»). Кажется, что эти двое поняли бы друг друга и без слов. Сейчас ей 84 года. В 1991 году она открыла свою тайну миру и теперь просит называть себя Еленой Владимировной Маяковской. Она уверяет, что Маяковский любил детей и хотел жить с ней и ее матерью. Но история распорядилась по-другому. Он был певцом советской революции, а его любимая — сбежавшей от революции дочерью кулака.

— Елена Владимировна, вы встречались со своим отцом всего раз в жизни...

— Да. Мне было всего три года. В 1928 году мы поехали с мамой в Ниццу, она там решала какие-то иммигрантские вопросы. А Маяковский в это время был в Париже, и наша общая знакомая сообщила ему, что мы во Франции.

— И он сразу приехал к вам?

— Да, как только он узнал, что мы в Ницце, то сразу примчался. У моей матери чуть не случился удар. Она не ожидала увидеть его. Мама рассказывала, что он подошел к дверям и сказал: «Вот я и здесь».

©  Из личного архива Елены Маяковской

В молодости на Манхэттене

— А сами вы что-нибудь помните?

— Все, что я помню, — это длиннющие ноги. А еще, вы можете мне не поверить, но я помню, как я сидела у него на коленях, его прикосновения. Я думаю, это кинестетическая память. Я помню, как он обнимал меня. Еще мне мать рассказывала, как он умилялся, когда видел меня спящей в кроватке. Он говорил: «Наверное, нет ничего более притягательного, чем спящий ребенок». Был еще случай, когда я рылась в его бумагах, мама увидела это и шлепнула меня по рукам. А Маяковский сказал ей: «Ты никогда не должна бить ребенка».

— Но вы больше никогда не встречались?

— Нет, это была единственная встреча. Но для него она была очень важной. После этой встречи он послал нам письмо. Это письмо для моей мамы было самым главным сокровищем. Оно было адресовано «К двум Элли». Маяковский писал: «Две милые мои Элли. Я по вам уже соскучился. Мечтаю приехать к вам. Напишите, пожалуйста, быстро-быстро. Целую вам все восемь лап...». Это было очень трогательное письмо. Больше он никому не писал таких писем. Отец просил о новой встрече, но ее не случилось. Мы с мамой поехали в Италию. Но Маяковский увез мою фотографию, сделанную в Ницце, с собой. Его друзья рассказывали, что эта фотография все время стояла у отца на столе.

©  Анастасия Орлянская

Вход в квартиру Маяковской на Манхэттене

— Но ее порвала Лиля Брик, не так ли?

— Я знаю из авторитетных источников, что, когда он умер, Лиля Брик пришла в его кабинет и уничтожила мои фотографии. Я думаю, дело в том, что Лиля была наследницей авторских прав, и поэтому мое существование для нее было нежелательным. Однако одна запись в его записной книжке осталась. На отдельной странице там написано только одно слово «Дочка».

— Но ведь и ваша мать тоже не спешила рассказывать о вашем существовании.

— Моя мать очень боялась, что о моем существовании узнают власти в СССР. Она рассказывала, что еще до моего рождения к ней приходил какой-то гнусавый комиссар и спрашивал, от кого она беременна. И она очень боялась Лили Брик, которая, как известно, была связана с органами НКВД. Моя мать всю жизнь боялась, что Лиля достанет нас даже в Америке. Но, к счастью, этого не случилось.

— Ваша мать фактически увела Маяковского у Лили Брик, верно?

— Я думаю, на тот момент, когда Маяковский приехал в Америку, его отношения с Лилей были в прошлом. Любовь отца к моей матери, Элли Джонс, поставила точку в их отношениях.

©  Анастасия Орлянская

Книги, написанные Маяковской

— Биограф Маяковского Соломон Кемрад в одной из «американских» записных книжек поэта нашел запись на английском языке: 111 West 12 st. Elly Jones. Там жила ваша мать?

— Да, у моей матери Элли Джонс была квартира на Манхэттене. В плане денег она всегда чувствовала себя свободно. Дед был успешным бизнесменом, состоятельным человеком. Кроме того, мать работала моделью и переводчиком: она знала пять европейских языков, выучила их еще в школе, в Башкирии, маленькой девочкой. Она работала с американской администрацией. Мать всю жизнь посвятила тому, чтобы попытаться объяснить американцам, что такое русская культура, кто такие русские люди. Она была настоящей патриоткой. И меня учила тому же.

— А по происхождению она немка из Башкирии?

— Да, ее русское имя — Елизавета Зиберт. История семьи со стороны матери вообще удивительная. Мои предки приехали из Германии в Россию по приказу Екатерины Великой. Тогда развивать Россию приехало очень много европейцев, Екатерина всем им обещала свободу вероисповедания. Дед был успешным промышленником. А потом произошла революция.

— Как вашему деду удалось вывезти семью в разгар революции?

— Оставаться в России было небезопасно. Если бы они не уехали, их в лучшем случае раскулачили бы и сослали в лагеря. Семья матери жила в Башкирии в большом доме. Это довольно далеко от Москвы, и революционные настроения туда дошли не сразу. Когда в столице произошла революция, один из друзей моего деда посоветовал ему уезжать из страны, сказал, что скоро придут люди с оружием. У деда оказалось достаточно денег, чтобы вывезти всех в Канаду. Мое личное мнение состоит в том, что если бы в Советском Союзе не преследовали так называемых кулаков, не ссылали их, а дали возможность работать, то это бы очень помогло тогда развить советскую экономику.

©  Из личного архива Елены Маяковской

Маяковская в молодости

— Однако ваша мать не поехала со всей семьей, не так ли?

— Да она провела еще какое-то время в России. Мать работала на благотворительную организацию в Москве, никто не догадывался о ее кулацком происхождении. Тогда она и познакомилась с англичанином Джорджем Джонсом, работавшим на ту же организацию; вышла за него замуж и уехала в Лондон, а потом в Нью-Йорк. Думаю, что брак был скорее фиктивным. Мать хотела уехать к своей семье, Джордж Джонс помог ей. К тому времени как она встретила Маяковского, с мужем она уже не жила...

— А как она познакомилась с Маяковским?

— Впервые она увидела отца еще в Москве, на Рижском вокзале. Он стоял с Лилей Брик. Мать говорила о том, что ее поразили холодные и жестокие глаза Лили. Следующая встреча, в Нью-Йорке, произошла в 1925 году. Тогда Маяковскому чудом удалось приехать в Америку. Напрямую в США попасть было невозможно, он ехал через Францию, Кубу и Мексику, почти месяц ждал разрешения на въезд. Когда он прибыл в Нью-Йорк, его пригласили на коктейль к одному известному адвокату. Там же была и моя мать.

— Что она рассказывала об этой встрече?

— Мама интересовалась поэзией, читала ее на всех европейских языках. Она вообще была очень образованной. Когда их с Маяковским представили друг другу, она чуть не сразу же спросила его: «Как вы пишете стихи? Что делает стихи стихами?» Маяковский же почти не говорил на иностранных языках; естественно, ему понравилась умная девушка, которая говорит по-русски. К тому же мать была очень красивой, ее часто приглашали работать моделью. У нее была очень натуральная красота: у меня сохранился портрет работы Давида Бурлюка, сделанный, когда они все вместе были в Бронксе. Маяковский, можно сказать, влюбился в мою мать с первого взгляда, уже через несколько дней они почти не расставались.

©  Из личного архива Елены Маяковской

Маяковский и его дочь в молодости

— Вы знаете, куда чаще всего они ходили? Какие любимые места были у Маяковского в Нью-Йорке?

— Они вместе появлялись на всех приемах, вместе встречались с журналистами и издателями. Ходили в зоопарк в Бронксе, ходили смотреть на Бруклинский мост. И стихотворение «Бруклинский мост» было написано сразу после того, как он посетил его с матерью. Она первой это стихотворение услышала.

— Вы наверняка проводили расследование, когда писали книгу про Маяковского в Америке. Кто-то видел ваших родителей вместе?

— Да. Как-то я была в гостях у писательницы Татьяны Левченко-Сухомлиной. Она рассказала мне, как в те годы встретила Маяковского на улице и разговорилась с ним. Поэт пригласил ее с мужем на свой вечер. Там она увидела Маяковского с высокой и стройной красавицей, которую он называл Элли. Татьяна Ивановна рассказала мне, что у нее сложилось впечатление, что Маяковский испытывал к своей спутнице очень сильные чувства. Он ни на минуту не отходил от моей матери. Мне это было очень важно, мне хотелось подтверждения, что я родилась в результате любви, — хотя внутренне я знала это всегда.

©  Из личного архива Елены Маяковской

Маяковский и Элли Джонс

— Ваша мать была единственной женщиной в жизни Маяковского на тот момент?

— Да, я в этом вполне уверена. Мама рассказывала, что он был с ней очень бережен. Он ей говорил: «Будь верна мне. Пока я здесь — только ты одна». Отношения их продолжались все три месяца, пока он был в Нью-Йорке. Мать рассказывала, что он звонил ей каждое утро и говорил: «Служанка только что ушла. Твои заколки кричат о тебе!» Сохранился даже рисунок, сделанный Маяковским после ссоры: он нарисовал мать, со сверкающими глазами, а ниже свою голову, смиренно склоненную.

— Нет ни одного стихотворения, напрямую посвященного вашей матери?

— Она рассказывала, что один раз он ей говорил, что пишет про них стихотворение. А она запретила ему это делать, сказала: «Давай сохраним наши чувства только для нас».

— Вы ведь не были запланированным ребенком?

— Маяковский спрашивал маму, предохраняется ли она. Она тогда ему ответила: «Любить — это значит иметь детей». При этом она нисколько не сомневалась, что они никогда не смогут быть вместе. Он тогда сказал ей, что она сумасшедшая. Однако в одной из пьес эта ее фраза использована. «От любви надо мосты строить и детей рожать» — у него это говорит профессор.

©  Из личного архива Елены Маяковской

Письмо Маяковского двум Элли

— Маяковский знал, что ваша мать беременна, когда уезжал из Америки?

— Нет, он не знал, и она не знала. Они очень трогательно расставались. Она проводила Маяковского на корабль, идущий в Европу. Когда она вернулась, то обнаружила, что кровать в ее квартире была усыпана незабудками. На эти цветы он истратил все деньги, поэтому и возвращался в Россию четвертым классом, в самой плохой каюте. Мама узнала, что она беременна, когда Маяковский уже был в СССР.

— В детстве вы носили фамилию Джонс...

— Когда я родилась, мать формально еще была замужем за Джорджем Джонсом. И то, что она была беременна, это была очень деликатная ситуация, особенно для тех времен. Но Джонс был очень добр, он дал мне свое имя для свидетельства о рождении и вообще очень помог нам. Маму не осуждали за незаконнорожденного ребенка, а у меня появились американские документы: он стал юридически моим отцом, я ему очень благодарна. В наши дни люди прощают гораздо большее, чем внебрачный ребенок, но тогда все было иначе.


{-page-}
    

— Когда Маяковский узнал о вашем существовании, он хотел вернуться?

— Я уверена, что Маяковский хотел иметь семью, хотел жить с нами. Все, что написано про него, контролировала Лиля Брик. Неправда, что он не хотел детей. Он очень любил детей, не зря же он для них писал. Конечно, была очень сложная политическая ситуация между двумя странами. Но был еще и личный момент. Когда Лиля узнала о нас, она захотела отвлечь его внимание... Она не хотела, чтобы рядом с Маяковским была еще какая-то женщина. Когда Маяковский был в Париже, Лиля попросила свою сестру Эльзу Триоле представить Маяковского какой-нибудь местной красавице. Ею оказалась Татьяна Яковлева. Очень привлекательная женщина, очаровательная женщина из хорошей семьи. Я этого совсем не отрицаю. Но я должна сказать, что это все была игра Брик. Она хотела, чтобы он забыл женщину и ребенка в Америке.

— Многие думают, что именно Татьяна Яковлева была последней любовью Маяковского.

— Ее дочь, американская писательница Френсис Грей, попала в Россию задолго до меня. И все думали, что это она дочь Маяковского. Френсис даже опубликовала статью в «Нью-Йорк таймс» — о последней музе Маяковского, о ее матери. Она рассказывает, что 25 октября он говорил о своей бесконечной любви к Татьяне Яковлевой. Но у меня сохранилось письмо к маме, датированное 26 октября, он просил ее о встрече. Я думаю, что он хотел прикрыть политически опасные отношения с моей матерью громким романом с Яковлевой.

— В архиве Маяковского сохранились только письма, написанные Лиле Брик. Как вы думаете, почему она уничтожила переписку с остальными женщинами?

— Лиля была тем, кем она была. Я думаю, она хотела войти в историю одна. У нее было влияние на общественность. Нельзя отрицать, что она была очень умной, опытной женщиной. Но, на мой взгляд, она была еще и манипулятором. Я не знала лично Бриков, но думаю, что они построили себе карьеру, используя Маяковского. Они говорили, что он грубый и неуправляемый. Но мать рассказывала о нем совсем другое, и его друг, Давид Бурлюк, говорил, что он был очень чувствительным и добрым человеком.

— Вы думаете, Лиля плохо влияла на Маяковского?

— Я думаю, что роль Бриков очень неоднозначная. Осип помогал ему печататься в самом начале карьеры. Лиля Брик, можно сказать, входила в комплект. Когда Маяковский с ней познакомился, он был очень молод. И взрослая, зрелая Лиля была для него, конечно, очень привлекательна.

©  Из личного архива Елены Маяковской

Статуэтка отца в доме Маяковской

— Елена Владимировна, скажите, а почему Маяковский в предсмертной записке определил свою семью так: мать, сестры, Лиля Брик и Вероника Полонская. Почему он ничего не сказал о вас?

— Я сама об этом очень много думала, этот вопрос меня мучил. Когда я отправилась в Россию, я встречалась с последней возлюбленной отца, Вероникой Полонской. Я навестила ее в доме престарелых для актеров. Она очень тепло отнеслась ко мне, подарила мне статуэтку отца. Рассказала, что Маяковский говорил с ней обо мне, о том, как он скучает. Он показывал ей паркеровскую ручку, которую я подарила ему в Ницце, и говорил Полонской: «Мое будущее в этом ребенке». Я уверена, что она его тоже любила. Очаровательная женщина. Так вот, я задала ей этот самый вопрос: почему?

— И почему же вас не было в завещании?

— Полонская сказала мне, что отец сделал это, чтобы нас защитить. Ее он защитил, когда включил в завещание, а нас — наоборот, не упомянув. Я не уверена, что дожила бы спокойно до этих дней, если бы тогда НКВД стало известно, что у советского поэта Маяковского в Америке растет ребенок от дочери кулака.

Я знаю, что он любил меня, что ему в радость было стать отцом. Но он боялся. Быть женой или ребенком инакомыслящего было небезопасно. А Маяковский становился инакомыслящим: если вы прочитаете его пьесы, то увидите, что он критиковал бюрократию и то направление, в котором двигалась революция. Мать не винила его, и я не виню.

©  Из личного архива Елены Маяковской

Маяковская с портретом матери

— Вероника Полонская была единственной, кому Маяковский рассказывал о вашем существовании?

— Еще одна подруга отца, Софья Шамардина, писала в своих воспоминаниях о том, что ей говорил Маяковский про свою дочь в Америке: «Я никогда не думал, что можно так тосковать о ребенке. Девочке уже три года, она больна рахитом, а я ничего не могу для нее сделать!» Маяковский говорил обо мне еще с одним своим другом, рассказывал, как тяжело для него не растить собственную дочь. Но когда в России печатали книгу воспоминаний, то они просто выбросили эти фрагменты. Возможно, потому, что Лиля Брик не хотела это публиковать. Вообще, я думаю, что в биографии отца еще много белых пятен, и считаю своим долгом рассказать правду о родителях.

— Когда вы приезжали в Россию, вы нашли еще какие-то документальные подтверждения того, что Маяковский не забыл о вас?

— Одну удивительную находку я сделала, когда была в Санкт-Петербурге. Я разбирала бумаги отца и нашла там рисунок цветка, сделанного детской рукой. Я думаю, это мой рисунок, я в детстве рисовала точно такие же...

— Скажите, вы чувствуете себя дочерью Маяковского. Верите в генетическую память?

— Я очень хорошо понимаю моего отца. Когда я впервые прочитала книги Маяковского, я поняла, что мы одинаково смотрим на мир. Он считал, что если у тебя есть талант, то ты должен использовать его для социального, общественного действия. Я считаю точно так же. И у меня была такая цель: создание учебников, книг, из которых дети узнают что-то о мире и о себе самих. Я писала учебники по психологии и антропологии, по истории, старалась представить все это так, чтобы дети поняли. Еще я работала редактором в нескольких крупнейших американских издательских домах. Редактировала фантастику, в том числе Рэя Брэдбери. Отличное, мне кажется, занятие для дочери футуриста — работать с фантастами.

©  Из личного архива Елены Маяковской

Маяковская с картиной, которую она нарисовала

— У вас на стене висят написанные вами картины. Этот талант вы тоже унаследовали от отца?

— Да, я люблю рисовать. В 15 лет поступила в художественную школу. Я, конечно, не профессиональный художник, но что-то получается.

— А вы можете назвать себя революционеркой?

— Я думаю, что идея отца о революции — это идея привнесения социальной справедливости. Я сама революционерка, в моем собственном понимании, то есть в связи с ролью женщины в обществе и в семье. Я преподаю философию феминизма в Нью-Йоркском университете. Я феминистка, но не из тех, кто стремится принизить роль мужчины (а это свойственно многим американским феминисткам). Мой феминизм — это стремление сохранить семью, работать на ее благо.

— Расскажите о вашей семье.

— У меня замечательный сын Роджер, адвокат в области интеллектуальной собственности. Он внук Маяковского. В его жилах течет удивительная кровь — кровь Маяковского и кровь борца за американскую независимость (предок моего мужа был одним из создателей Декларации независимости). У меня есть внук, Логан. Он сейчас заканчивает школу. Он из Латинской Америки, Роджер усыновил его. И хотя он и не родной правнук Маяковского, я замечаю, что у него точно такая же морщинка на лбу, как у моего отца. Забавно смотреть, как он глядит на портрет Маяковского и морщит лоб.

Если честно, я до сих пор очень скучаю по отцу. Мне кажется, что если бы он узнал меня сейчас, узнал бы о моей жизни, ему было бы приятно.

— Почти всю жизнь вы прожили под именем Патрисия Томпсон, а сейчас на вашей визитной карточке стоит еще и имя Елена Маяковская.

— У меня всегда было два имени: русское — Елена и американское — Патрисия. Подруга моей матери была ирландка Патрисия, и она помогала ей, когда я только родилась. Мою американскую крестную звали Елена, и бабушку тоже звали Елена.

— Скажите, а почему вы почти не знаете русского языка?

— Когда я была маленькой, я не говорила по-английски. Я говорила по-русски, по-немецки и по-французски. Но я хотела играть с американскими детьми, а они не играли со мной, потому что я была иностранкой. И я сказала маме, что не хочу говорить на всех этих бесполезных языках, а хочу говорить по-английски. Тогда мой отчим, англичанин, научил меня. А русский так и остался на детском уровне.

— А с матерью вы совсем не разговаривали по-русски?

— Я сопротивлялась, отказывалась читать по-русски. Может быть, потому, что для меня гибель отца была трагедией, и я неосознанно уходила от всего русского. К тому же я всегда была индивидуалисткой, думаю, что унаследовала это от отца. В этом меня поддерживала и мама, она была очень сильной, мужественной женщиной. Именно она объяснила мне, что нельзя оставаться в тени отца, быть его дешевой имитацией. Она научила меня быть собой.

©  Из личного архива Елены Маяковской

Маяковская сыном в Москве у памятника отцу дает автографы

— Кем вы себя больше ощущаете, американкой или русской?

— Я бы сказала — русской американкой. Мало кто знает, что даже во время холодной войны я всегда пыталась помочь Советскому Союзу и России. Когда я работала редактором в издательстве «Макмиллан», в 1964 году, я редактировала тест и подбирала фотографии к книге «Коммунизм: что это такое». Я специально сделала несколько правок в тексте, чтобы американцы поняли, какие хорошие люди живут в СССР. Ведь тогда американцам рисовался не совсем адекватный образ советского человека. Выбирая фотографии, я старалась найти самые красивые; показать, как советские люди умеют радоваться жизни. А когда я работала над детской книгой про Россию, я сделала акцент на том, что русские освободили крестьян еще до того, как произошла отмена рабства в Америке. Это исторический факт, и, я думаю, это важный факт.

— Елена Владимировна, вы уверяете, что чувствуете и понимаете своего отца. А как вы думаете, почему он покончил жизнь самоубийством? У вас есть мысли на этот счет?

— Во-первых, я бы хотела сказать, что даже если он и покончил жизнь самоубийством, то не из-за женщины. У него были причины жить. Бурлюк сказал мне, что он верит, что Маяковскому подложили пули в коробку из-под ботинок. В русской аристократической традиции получение такого подарка означало бесчестие. Бесчестие началось для него с бойкотом выставки, туда просто никто не пришел. Он понимал, что происходит. Это было послание: если ты не будешь себя хорошо вести, мы не будем печатать твои стихи. Это очень болезненная тема для творческого человека — быть свободным, иметь право. Он терял свою свободу. Маяковский видел во всем этом предсказание своей судьбы. Он попросту решил, что есть только один путь — смерть. И это, скорее всего, единственная причина его самоубийства. Не женщина, не разбитое сердце — это абсурд.

— Скажите, вам нравятся биографические книги, написанные о вашем отце?

— Я, конечно, не читала все, что было написано. Я ведь не его биограф. Но некоторые факты, которые я читала в переведенных на английский биографиях, явно не соответствовали действительности. Мне больше всего понравилась книга шведского автора Бенгта Янгфельдта. Человек действительно хотел найти ранее неизвестные факты о моем отце, и кое-что ему удалось раскопать.

— Скажите, а вы не собираетесь написать биографию Маяковского для американцев? Вообще в Америке знают, кто такой Маяковский?

— Образованные люди, конечно, знают. И всегда очень интересуются, когда узнают, что я его дочь. А биографию я писать не буду. Но я хотела бы, чтобы биографию Маяковского написала женщина. Я думаю, именно женщина способна понять особенности его характера и личности так, как не поймет ни один мужчина.

— Ваши родители решили никому не говорить о вашем существовании, а вы хранили тайну аж до 1991 года... Почему?

— Вы представляете себе, что бы было, если бы в СССР узнали, что у Владимира Маяковского, певца революции, в буржуазной Америке растет внебрачная дочь?

— И почему вы все-таки решили раскрыть секрет вашей матери и Маяковского?

— Я посчитала своим долгом рассказать о родителях правду. Хорошо придуманный миф о Маяковском исключил меня и мать из его истории. Эта исчезнувшая часть истории должна вернуться.

©  Из личного архива Елены Маяковской

Элли Джонс в молодости

— Как вы считаете, как бы отнеслась к вашему решению рассказать эту тайну ваша мать, Элли Джонс?

— Мама перед смертью, в 1985 году, сказала мне, что я должна принять решение сама. Она рассказала мне всю историю их любви, а я записала ее на магнитофон, получилось шесть кассет. Они позднее послужили мне материалом для книги «Маяковский на Манхэттене». Я думаю, она была бы рада узнать, что я написала книгу об истории их любви.

— Кому первому вы раскрыли вашу тайну?

— Впервые я рассказала об этом поэту Евгению Евтушенко, когда он был в Америке. Он мне не поверил, попросил предъявить документы. Я тогда сказала: посмотрите на меня! А уже потом все поверили. И я очень горжусь, что стала профессором, опубликовала 20 книг. Все это я сделала сама, никто не знал, что я дочь Маяковского. Я думаю, что, если бы люди знали, что у Маяковского есть дочь, все двери были бы открыты передо мной. Но ничего такого не было.

©  Из личного архива Елены Маяковской

С сыном у памятника отцу

— Сразу после этого вы посетили Россию?

— Да, в 1991 году я со своим сыном Роджером Шерманом Томпсоном приехала в Москву. Мы встретились с родственниками Маяковского, с потомками его сестер. Со всеми друзьями и почитателями. Когда мы ехали в отель, я впервые увидела статую Маяковского на площади. Мы с сыном попросили шофера остановиться. Я не могла поверить, что мы там... Я была в его музее на Лубянской площади, в той комнатке, где он застрелился. Я держала в руках календарь, открытый на дне 14 апреля 1930 года... последнем дне жизни моего отца.

— Вы были на Новодевичьем кладбище?

— Я привезла с собой в Россию часть праха моей матери. Она всю жизнь любила Маяковского, до самой смерти. Ее последние слова были о нем. На могиле отца на Новодевичьем кладбище я раскопала землю между могилами отца и его сестры. Там я поместила часть праха матери, покрыла его землей и травой. Я думаю, мама надеялась когда-нибудь соединиться с человеком, которого любила так сильно. И с Россией, которая всегда была в ее сердце.