Алексей Слаповский. Поход на Кремль: Поэма бунта

Утопический русский бунт в новом романе писателя предстает и не беспощадным и не таким уж бессмысленным

Имена:  Алексей Слаповский

Как принято писать в биографических справках, Алексей Иванович Слаповский – прозаик, драматург и сценарист, один из самых знаменитых писателей 90-х годов. И это в данном случае не фраза. Отечественных премий тогда было небогато, а три книжки Слаповского – «Первое второе пришествие», «Анкета» и «День денег» – вышли в финал «Русского Букера», и практически каждая стала событием (еще раз Слаповский вышел в финал с «Качеством жизни», но это было уже потом, в 2004 году). Слаповский был обласкан главными критиками – Немзером и Курицыным. Это писатель, которого мы читали запоем в старших классах – и совсем не потому, что специально «интересовались современной русской прозой» (благо, это был золотой век книжного изобилия и первых русских изданий всего, чего угодно): просто Слаповский в девяностых действительно выстрелил очередью. В его прозе всегда присутствовали редкие в наших условиях качества хорошей беллетристики: изобретательность, ловкий сюжет, теплокровные персонажи, чувство юмора и легкость характера без эскапизма.

«Букера» Слаповский, правда, так ни разу и не получил, но, в общем, можно сказать, что награда нашла героя. И не только символическая: писатель переехал из Саратова в Москву и преуспел на телевидении как сценарист. Эта перемена участи более или менее совпала с определенным творческим кризисом – не знаю уж, где тут причина, а где следствие, но сам писатель много рефлексировал об этом в печати. В 2000 году в «Новом мире» вместо анонсированного романа появилось его эссе (так и озаглавленное: «Второе чтение. Вместо романа»), в котором автор извинялся перед читателями: простите, романа не будет. Не получился: «И написано было уже достаточно много. Даже очень. Осталось, в сущности, страниц тридцать – сорок. Нет романа. Само собой, это даже хорошо, потому что на нет и суда нет, а от судейства беспрестанного утомляешься очень. И нет чувства провала, тотальной неудачи, исписанности и т.п. Кстати, если кому интересно, могу признаться, что вероятность исписаться душой не приемлю, но умом – принимаю. Может быть. Года на два. А то и лет на десять. А то и навсегда. Все может быть. Переквалифицируюсь если не в управдомы, то... В общем-то почти уже и переквалифицировался, но пока не хочется об этом говорить».

Такая позиция вызывает огромное уважение. Ох, как многим современным романистам хотелось бы пожелать подобной честности перед самими собой. Еще три года спустя в интервью «Независимой газете» Слаповский говорит: «Я занимаюсь сериалами на телевидении, но я молчу о том, что у меня есть груда черновиков. Понимаете, я не хочу написать "еще один роман или пьесу". Пока я не почувствую, что я вышел на что-то другое, на новую интонацию, – я ничего в свет не буду выпускать. Хотя иногда очень подмывает – отметиться, доказать, что ты жив как прозаик». С тех пор у Слаповского вышло пять книг. Деваться некуда – они не были уже «обязательны к прочтению». Злободневная социальная книжка под названием «Поход на Кремль» – это, кроме всего прочего, стратегически правильный ход: привлечь внимание, напомнить, «что ты жив как прозаик». Нет сомнений, что Слаповский, чью славу составляет в числе прочего богатый жанровый репертуар (для чего в его произведениях приняты подзаголовки: здесь это «поэма бунта», в «Дне денег» был «плутовской роман», в «Первом втором пришествии» – «повесть современных лет» и проч.), может написать памфлет не хуже других, но мы-то знаем, что Слаповский – не про это. Не игнорируя социальной действительности, он тем не менее всегда писал про простую жизнь человеческих людей. И «Поход на Кремль» в этом смысле не стал исключением, демонстрируя все приметы знакомого почерка. Это мозаика человеческих портретов, намеченных несколькими точными штрихами с обычным для Слаповского юмором и теплотой и объединенных с обычной же элегантностью простым и удачно найденным сатирическим сюжетом. Еще одна привычная черта: реализм в деталях, смонтированных вокруг абсурдистского образа. Здесь этот образ – современная Мадонна Пиета российского разлива, тренер спортивной школы Тамара Сергеевна. Ее сына, молодого поэта, случайно, «в рабочем порядке» забили насмерть в отделении милиции, и она, взяв труп на руки, несет его в Кремль. Зачем идет – сама не знает: то ли за праведным судом, то ли устыдить главных виновников делом рук их, то ли найти бросившего семью отца мальчика, чтобы он разделил ее горе. За ней устремляются друзья погибшего, за теми – либерал-патриоты, как раз собиравшиеся «замутить очередную акцию протеста против запрета акций протеста» и другие общественные силы, желающие использовать волну народного гнева в своих интересах; пенсионеры, решившие, что наконец-то бунтуют против жилищной реформы и монетизации льгот; корреспондент радио «Свобода», известный своей способностью делать репортажи о событиях, до того как они произошли. И сам милиционер-убийца, впервые задумавшийся, кто довел его до такой жизни. И просто москвичи – мимо их окна, так сказать, пронесли покойника, а они и решили: чем мы хуже, взяли своих дорогих усопших и понесли хоронить в Мавзолей. И гости столицы, которые были вообще ни при чем, а просто собирались встретиться у памятника Пушкину с целью предаться любви. Народ движется к Кремлю; заградительные отряды конной милиции и военная техника расступаются перед ним, как воды морские. В рядах демонстрантов стихийно образуются дисциплина и благолепие, хотя общий лозунг у них один, и тот неконструктивный: «Надоело!»

А что надоело? А каждому свое: кому жена, кому бездушная система. Но по большей части все-таки жена. Дойдя же до Кремля, ходоки наблюдают чудо воскресения, осознают, что бесноваться было совершенно не из-за чего, и расходятся по домам – все, включая главу государства, который кается и взывает, по обычаю, к «братьям и сестрам». Бездушная система как стояла, так и стоит, но все действующие лица стали по дороге немного лучше. Хеппи-энд, титры.

И вроде все есть, что положено. Фабула на ять. Язык приятный. Люди – вот они. Злоба дня вся на месте, вплоть до Шевчука. И все же «Поход на Кремль» разочаровал меня. Поддельная елочная игрушка: блестит, как настоящая, но не радует. В тщательном монтаже всех этих маленьких характеров чувствуется ловкая рука сценариста, который в зависимости от поворота сюжета множит сценически убедительных персонажей до бесконечности. И закрадывается иногда мысль о добивании экранного времени пассажами вроде такого: «...надоели охмурившие Россию хитрецы, хитрованы, хитроумцы, хитрюги, плуты, лукавцы, лицемеры, двоедушцы, надоела всеобщая отупелость, согласность, покорность, податливость, повадливость...». Понятно, в чем смысл художественного эффекта, но я процитировала три строчки, а там, как минимум, страница. Той же цели можно было добиться втрое меньшими затратами. В конце концов, и мы ведь заглядывали встарь в словарь синонимов.

То же самое со стихотворной пародией, изображающей творчество одной из героинь – молодой сетевой поэтессы: стихи текут, песенка поется, у автора не выходит затормозить, прежде чем перестанет быть смешно, а станет утомительно. Профессиональная сноровка – редкое, ценнейшее качество, которого мы ищем и не доискиваемся у огромного большинства современных прозаиков – в «Походе на Кремль» ее сколько угодно, но смотрится она автоматизмом. Вижу четкость, вижу молодцеватость – не вижу смысла. Это как в школе неравнодушные учителя говорили: «Иванову бы я за это сочинение поставила пять, а тебе, Петрова, ставлю три». Слаповский же все-таки.

Легко заподозрить причину в инертной читательской природе: известно же, что писателю, которого сильно любил в юности, трудно простить ход времени. Хочется, чтобы все было в точности как тогда, когда и трава была зеленее. Но ведь, в сущности, все и осталось как тогда – только выглядит теперь не мастерством, а ремеслом. Для меня. Нынешние старшеклассники с этим, возможно, не согласятся.

Алексей Слаповский. Поход на Кремль: Поэма бунта. М.: АСТ: Астрель, 2010.