Игорь Мальцев. Sinä

Оба героя книги гибнут на зимней войне, произнося одно и то же слово: sinä – «ты»

Имена:  Игорь Мальцев

В американском издательстве с французским названием Franc-tireur вышла книжка Sinä (это уже по-фински) русского журналиста Игоря Мальцева. Книжка не журналистская. Художественная. Игорь Мальцев написал повесть.

Издательство Franc-tireur (что в переводе означает «вольный стрелок»), основанное Мариной Ками и Сергеем Юрьененом, специализируется на том, что можно назвать андеграундом — литературе, которая в поисках нового художественного языка обращается к радикальным и экспериментальным эстетическим практикам, противостоит мейнстриму, не рассчитывает на коммерческий успех и не желает интегрироваться в сложившиеся культурные институции. Все это, конечно, достаточно условно, границы прозрачные, однако «мэйнстрим» издательства Franc-tireur именно таков. Книжки распространяются посредством современной маркетинговой технологии print-on-demand, то есть печатаются штучно по индивидуальным заказам.

Появление Игоря Мальцева в этом издательстве вполне закономерно. Яркая, колоритная личность, Мальцев и в своих журналистских текстах всегда отличался бескомпромиссностью суждений и радикальностью точки зрения. А уж в прозе, не скованной требованиями журналистского формата и представлениями редактора о правилах приличия, он развернулся в полную силу, выговорился до конца.

Он не то чтобы «режет правду-матку» (открывать глаза человечеству — не его забота), но с видимым удовольствием отбрасывает то, на чем вроде бы держится хрупкое социальное равновесие современного общества. Герой повести Sinä по имени Igor может быть обвинен по всем статьям западного политкорректного домостроя. Он мужской шовинист — каждый персонаж женского пола рассматривается им исключительно как сексуальный объект и, по воле автора, тут же втягивается в очередную секс-оргию. Расист — совершенно не желает сочувствовать эмигрантам из стран третьего мира и видит в них только социальных нахлебников с криминальными наклонностями. Разумеется, он исламофоб. А какой он русофоб! «Несогласные» могут набрать из него немало цитат для своих листовок. Правда, и Западу, даже горячо любимой Финляндии (где и происходит все действие повести) от него достается на орехи. Ну и вдобавок ко всему Мальцев — порнограф, описывающий вышеупомянутые сексуальные оргии с чувством, с толком, с расстановкой.

Однако же, когда читаешь повесть, почему-то ничто не оскорбляет ни твоего нравственного, ни эстетического чувства — если ты, конечно, не кисейная барышня и немного знаком с языком прозы ХХ века, хоть западной, хоть русской (не совписовской, разумеется). Понятно, что и сам Мальцев, и его главный герой (в общем-то альтер эго) — личности большого человеческого обаяния, и в повести это сразу чувствуется. Но важнее другое. Повесть самим своим внутренним устройством, художественной тканью покоряет читателя, не оставляет сомнений в том, что, во-первых, тут все не так просто, как может показаться, а во-вторых, все так и должно быть, как сказано, — не может быть иначе. И это уже чисто художественная заслуга обаятельного автора, показавшего себя незаурядным мастером слова.

«Я зарабатываю тем, что пишу слова. Это вовсе не мужское занятие. Как говорила моя мама, “твоими ручищами не по клавиатуре тюкать, а трактор водить”», — говорит автор во вступлении. Он любит слова. И обращается с ними соответствующим образом — даже со словами, которые в приличные словари и на порог не пустят. Слова в мальцевской фразе такие же, как произносящий их герой (повесть написана от первого лица), — крепкие, весомые, грубые, зримые. Неравнодушные. Ироничные и всегда внутренне напряженные, полные какого-то глубинного страдания.

Эта щемящая нота задана уже авторским эпиграфом к повести: «Иногда надо просто извиниться. Перед человеком, перед народом. Если ни у кого не хватило совести извиниться перед народом, придется это сделать мне». Но не стоит думать, что Мальцев написал свою повесть только для того, чтобы извиниться перед Финляндией за зимнюю войну 1940 года. Он написал повесть для того, чтобы написать повесть: создать свой художественный мир, который добавит нашему общему миру красоты и понимания — и себя, и мира.

В ироническом и полемически заостренном повествовании порнографические сцены, возникающие словно по расписанию, служат своеобразным контрапунктом, вариацией одного мотива, который по мере повторения приобретает все большую условность и, я бы сказал, декоративность (если уж у Мальцева и возможна декоративность, то только такая). Со стороны кажется, что все персонажи Мальцева какие-то сексуальные маньяки, практикующие секс преимущественно в извращенной форме. Но в мире Мальцева секс — элемент быта, такое же естественное и повседневное дело, как, скажем, выпить чаю. Ну или пива. Это какой-то дофрейдистский, внекультурный секс, ничем не вытесненный и ни во что не сублимируемый. И в своей внекультурности он абсолютно невинен, как до первородного греха. Не знаю, насколько это соответствует реальной сексуальной практике рокерской богемы города Хельсинки. Но то место, которое секс занимает и в самых культурных головах, скорее всего, вполне соотносится с местом, занимаемым порносценами в повести Мальцева.

В повести хватает тех самых полемических неполиткорректных рассуждений, из которых Мальцев-журналист мог бы наделать кучу хлестких и скандальных эссе. Но Мальцев —художник слова и, не побоюсь сказать, поэт не допускает линейных смыслов, обязательно открывая другую перспективу. Так, сирийский эмигрант Джихад, антисемит, не вызывающий никаких симпатий у такого расиста и исламофоба, как Igor, погибает в результате нелепой стычки с представителями финских правоохранительных органов и горько оплакивается героями повести, а вслед за ними — и читателем, с удивлением замечающим, как поменялось и его отношение к этому персонажу. А финские полицейские, еще недавно упоминавшиеся как абсолютные антиподы отечественных социально опасных «ментов», вдруг тоже оказываются не без греха. И так у Мальцева во всем.

Поэтому неудивительно, что центральный мотив повести — та самая зимняя война — получает точно такое же «двойниковое», «зеркальное» воплощение. На этой войне гибнут оба главных героя, русский Igor и финн Паси, произнося одно и то же последнее слово sinä («ты»). Причем сама зимняя война во вставной новелле о дозоре Пииспаярве обходится без боевых действий, оборачиваясь прямой проекцией беззаботной и безалаберной мирной жизни главных героев, а мирная беззаботность неожиданно приводит к танку на железнодорожной платформе и стрельбе на поражение. Так повесть приобретает характер философской притчи, создавая цельный образ нашей жизни — часто нелепой, порой трагической, но ведь и прекрасной.

В повести Мальцева много есть такого, о чем стоит поговорить и с чем можно поспорить. Есть в ней и недочеты: может, стоило чуть тщательнее редактировать текст (например, жаргонное употребление слова «реально» в значении «действительно» само по себе совершенно законно, однако не всякому читателю придется по душе, когда это делается пять раз на одной странице). Вообще, повесть далеко не всякому придется по душе. Это нормально. Но повесть может вызвать и подзабытое чувство удовольствия от чтения — у тех, кто, как и Игорь Мальцев, любит живые слова вне зависимости от их словарной репутации.

Игорь Мальцев. Sina. USA: Franc-tireur, 2009