Билл Брайсон. 100 % Америка, или Как я стал мужчиной

Простое описание пищевых привычек американской семьи пятидесятых на современный взгляд выглядит поэзией чистого абсурда

Имена:  Билл Брайсон · Леонид Парфенов

Всякие воспоминания о счастливом детстве отдают утопией. Но если верить Биллу Брайсону, он умудрился родиться в самое утопическое время и в самом утопическом месте в мировой истории. «Не могу представить более приятного для жизни времени и места, чем Америка 50-х годов»; «В Де-Мойне большинство вещей были лучшими в своем роде».

В своей автобиографической книге Брайсон — известный популяризатор науки, автор, помимо всего прочего, знаменитой «Краткой истории почти всего на свете» — описывает свое детство с подобной же занимательной объективностью. Скажем, каждую главу он предваряет выдержкой из провинциальных газет пятидесятых, хотя в реальность этих абсурдистских цитат трудно поверить. Но читатель, как бы он ни был осведомлен об эпохе, ассоциирующейся с «синдромом американских домохозяек» (женским алкоголизмом, попросту говоря) и прозой Ричарда Йейтса, закрывает книжку в полном убеждении, что жизнь маленького городка в штате Айова в разгар холодной войны была золотым веком и детством человечества. Это объясняется не одним только талантом автора — подобный эффект мы наблюдаем повсеместно. Закатом эпохи, описанной Брайсоном, заворожена была в прошлом году прогрессивная американская общественность, увлеченная сериалом Mad Men (в русском переводе «Безумцы»), о рекламщиках начала шестидесятых. Если взять пример, более близкий российскому читателю, любопытен огромный успех первого тома созданной Леонидом Парфеновым «энциклопедии советской жизни» — «Намедни. Наша эра. 1961—1970» — и сравнительно небольшой резонанс следующих двух томов: поколения, чье детство и юность пришлись на семидесятые — восьмидесятые — девяностые, еще не достигли возраста ностальгии, а указанные декады еще не обрели музейного статуса.

Общество, описанное Брайсоном, сочетает безграничный оптимизм, простодушие, веру в прогресс, беби-бум и радость потребления с коллективной паранойей по поводу коммунизма, негров, полиомиелита, НЛО и тинейджеров. И все это автор разглядывает по закону ностальгии даже не сквозь призму, а через лупу быта и материальной культуры. При этом добросовестное и энциклопедически доскональное описание, скажем, пищевых привычек американской семьи пятидесятых на современный взгляд выглядит поэзией чистого абсурда. Она не ест «супов, не благословленных у Кэмпбелла»; ничего, что считает пищей рабов и крестьян; никакой заграничной еды начиная с макарон; «ничего, что не было покрыто сахаром, одобрено знаменитым спортсменом или телезвездой или доставалось в виде бесплатного приза» — перечисление табуированных или вовсе неизвестных в семье Билла Брайсона продуктов заставляет невольно задаваться вопросом, что же они вообще ели. Ответ не замедлит себя ждать: во-первых, конечно, красители и консерванты в таких количествах, когда они уже, судя по всему, начинают быть питательными, во-вторых — «колбасный рулет, перевернутый с арахисовым леденцом и сыром, или что-то вроде того. <…> Движущей идеей, кажется, служило то, что ни одно блюдо не может быть перенасыщено специями или быть слишком необычным и что вся еда автоматически становится лучше, если ее перевернуть».

Испытания ядерного оружия в Неваде привлекают толпы туристов, съезжающихся полюбоваться грибовидными облаками и заодно, остановившись в отеле «Атомный пейзаж», сделать «атомную прическу», выпить «атомный коктейль» и посмотреть ежегодную коронацию «Мисс Атомная Бомба». В книге Брайсона не детское общество копирует мир взрослых. Наоборот, взрослые живут как дети, а непередаваемо нежная авторская интонация как будто добавляет: «…и их есть Царствие небесное». Вся Америка — один большой Диснейленд, начиная от лучших и единственных в своем роде атомных унитазов в ресторане “Бишоп” и заканчивая космической пиццей в тюбике.

И в каком-то смысле можно сказать, что их чаяния сбылись. Ракетоносная почта не падает на задний двор к среднему американцу, но его внутренние изменения в исторической перспективе впечатляют. В пятидесятые маленький Брайсон восторженно приветствует появление в Де-Мойне первых сетевых ресторанов и супермаркетов. В то же самое время, как отмечает автор, не ку-клукс-клановцы, а университетские власти города Геттисберга подкидывают «запрещенное к продаже спиртное и украденный мешок корма для домашней птицы» в машину темнокожего сержанта американской армии и сажают его на пять лет, раздраженные его повторной попыткой поступить в колледж Южного Миссисипи. Полвека спустя прогрессивные американцы клянут глобализацию, а политкорректность настолько навязла в зубах, что эти люди могут позволить себе ностальгию по шовинистической эпохе настоящих мужчин в шляпах, отпускающих сексистские шутки и не ведающих про холестерин. Торжество демократии, как ни печально, оказывается неразрывно связано со стремительной унификацией всего, и едва ли не главную роль в этом процессе сыграл телевизор. Брайсон, как и Парфенов (при всей разноплановости их книг), уделяет большое внимание отражению общественного сознания в выпуклой линзе старинного телевидения, о котором не упускает сообщить пару забавных подробностей. «Рекламодатели господствовали над передачами. Сценаристам, оплачиваемым фирмой “Кэмел”, запрещалось писать о курящих сигареты злодеях, упоминать о пожарах, поджогах или о кашле по любой причине. <…> Еще более памятно: в передаче “Приговор в Нюрнберге” спонсор, “Америкэн газ ассосиэйшн”, ухитрился изъять из сценария все упоминания о газовых печах и отравлении газом евреев».

Этот пассаж как будто целиком взят из Mad Men (хотя на самом деле все как раз наоборот), где одна из сюжетных линий связана с рекламной кампанией «Лаки страйк». В самой первой серии вообще трудно что-то разглядеть: герои там поголовно не выпускают сигареты изо рта, экран так густо заволочен табачным дымом, что у зрителя щиплет в глазах. Ну и не только от дыма.

Билл Брайсон. 100 % Америка, или Как я стал мужчиной. М., Geleos Publishing House; Кэпитал Трейд Компани, 2010

Перевод с английского В. Михайлова