Между тем не нужно далеко ходить за примерами бабушек, говорящих от первого лица.
Роман Елены Чижовой — это, говоря условно, бледная, через две поколенческие копирки реплика воспоминаний Натальи Трауберг и Лилианны Лунгиной
Читать!
«Время женщин» — вещь камерная, роман о том, как три старорежимные старушки растят дочку коммунальной соседки, простой заводской матери-одиночки. Пока мать впахивает на вредном производстве; мечется, доставая то костюмчик, то муку, три бабушки тайком крестят девочку, не пускают в детский сад, учат ее по-французски, рассказывают сказки — в общем, ограждают от калечащей реальности. Роман был опубликован в журнале «Звезда» — и более нигде, текст даже в сети не отыскать; можно сказать, что из всего шорт-листа именно эта книга до последнего времени оставалась не прочитанной публикой.
На пресс-конференции, объявив имя лауреата и выразив искреннюю радость по поводу победы Чижовой, председатель жюри Сергей Гандлевский заметил: «Я с известной прохладцей отношусь к самому институту литературного премирования, и вот почему: чем значительнее писатель, тем своеобразнее его законы. Скажем, если в культуре существует несколько значительных писателей, тем труднее найти общий знаменатель для их оценки». Однако не стоит забывать, что дело премии — не только и не столько поощрить талантливого автора, сколько направить текущий литературный процесс в нужное русло и выявить его самые насущные тенденции. С этой точки зрения выбор букеровского жюри представляется мне абсолютно верным: не самый очевидный и не самый оригинальный текст оказался наиболее точным выразителем самого важного течения в нашей литературе. Тенденция, о которой я говорю, давно и широко обсуждается, я тут Америки не открою. Речь идет об осмыслении и изживании травмы, нанесенной нам советской властью.
Чуть ли не все громкие романы последнего времени — на эту тему. И не важно, что результат, как правило, напоминает старый анекдот: «Больной, не занимайтесь самолечением! Врач сказал в морг — значит, в морг». Потребность поговорить об этом стала настолько острой, что цепляется за любой информационный повод. Наиболее выразительный пример — роман Александра Терехова «Каменный мост», который, помимо букеровского короткого списка, вошел в шорт-лист «Большой книги» и имел хорошие шансы стать одним из финалистов премии «Новая словесность», рассматривающей современную прозу под углом «новой социальности». Член жюри «НОСа» Елена Фанайлова призналась, что «ненавидит роман Терехова всеми силами своей души», выразив тем самым сложившееся общественное мнение: читать это очень тяжело, очень противно — но нужно. Беспрецедентная ситуация: большая литература частенько говорит об омерзительных вещах («Мелкий бес» там или «Виктор Вавич»), но чтобы критики считали омерзительным роман как таковой и при этом называли его большой литературой — это что-то новенькое.
«Каменный мост» проанализирован на OPENSPACE.RU Мартыном Ганиным. Добавлю только одно соображение: с точки зрения удовлетворения общественной потребности этот текст и подобные ему не работают. Наша самая тяжелая историческая травма — грехи отцов, ложащиеся на детей; об этом только начинают говорить — и не находят слов. В том, что русская интеллигенция повально теряет интерес к современной художественной литературе местного производства и переключается на нон-фикшн, стоит винить не безграмотность и засилье массовой культуры, а саму литературу, которая утратила корни, иными словами, больше не справляется со своей традиционной задачей — накоплением нравственного опыта нескольких поколений. За столько лет страха, отрицания (denial) и промывки мозгов связь времен (да нередко и поколений) распалась. Литература пытается искусственно ее восстанавливать путем механического перенесения времени действия (отсюда мода на ретро), но душевную невинность таким же образом не восстановишь.
Легко ненавидеть советскую власть, если весь твой род до седьмого колена составляют ее жертвы и борцы с режимом, — но кто может сказать это о себе с уверенностью? Огромной части населения нашей страны приходится строить семейную мифологию на оксюморонных словосочетаниях типа «кристальный большевик», которое в лучшем случае означает, что вытеснение правды происходит уже в третьем поколении. Для того чтобы пережить и осмыслить травматический опыт, необходимо уметь от него дистанцироваться. Иначе получается, как у того же Терехова, снафф-порно об изнасиловании человека советской властью, написанное от лица жертвы, идентифицирующейся с агрессором. Это нормальный механизм защиты: чтобы такого не происходило, свидетель должен иметь иммунитет. Попросту говоря, опыт нормальной жизни и представление о нормальной системе координат.
И вот тут мы возвращаемся к Елене Чижовой.
Отвечая во время пресс-конференции на вопрос журналиста, чем, по мнению автора, «Время женщин» подкупило букеровское жюри, Чижова сказала: «Тешу себя надеждой, что искренностью моей интонации. Потому что я говорила не от себя. Я говорила от своей прабабушки, от своей умершей в блокаду бабушки, от своих родных, которые погибали в Ленинграде в тридцать седьмом и тридцать восьмом году. <...> В моей семье каждое утро начиналось с того, что моя прабабушка и мама пили чай и между разговорами о том, что надо постирать или купить, говорили о том, что происходило в блокаду, о том, что происходило до войны, о том, как смольненские руководители жрали пирожные, в то время, как мы все умирали, и это был главный лейтмотив моего детства. Это всегда меня мучило, и я думаю, что если мне удалось передать их душевную боль, их мужество, их святость и их интонацию, — то я абсолютно счастлива».
Между тем не нужно далеко ходить за примерами бабушек, говорящих от первого лица. Этот год начался под знаком Натальи Леонидовны Трауберг, чьи мемуарные заметки под названием «Сама жизнь» вышли в издательстве Ивана Лимбаха осенью 2008-го, и завершился абсолютным триумфом «Подстрочника» Лилианны Зиновьевны Лунгиной, который стал без преувеличения одним из главных культурных событий последнего времени. Сначала стар и млад не отрываясь смотрели по телевизору документальный фильм Олега Дормана — пятнадцатисерийный монолог пожилой женщины, рассказывающей о своей жизни (вот вам и массовая культура!). Затем издательство Corpus выпустило книгу «Подстрочник. Жизнь Лилианны Лунгиной, рассказанная ею для фильма Олега Дормана» — на прошедшей недавно ярмарке non/fiction первый тираж смели еще до презентации. Книжка Трауберг, к сожалению, не привлекла к себе столь широкого общественного интереса, но это определенно явления одной природы. Неподдельный читательский восторг, разносимый сарафанным радио, объясняется просто: эти тексты действительно выполняют ту функцию, которая безуспешно приписывается книгам вроде «Каменного моста». «Омерзительный, но нужный» роман Терехова омерзителен — и бесполезен — именно потому, что рассматривает безвоздушную советскую жизнь непосредственно из ее потрохов, не подозревая, что бывает по-другому. Свидетельства Трауберг и Лунгиной прекрасны и действенны, потому что осмысляют ее со стороны — как только и можно это делать.
Как легко догадаться, эта инакость, чужеродность окружающей реальности, позволившая сохранить трезвый взгляд и твердое представление о нравственной норме, обернулась для обеих мемуаристок большим неудобством в повседневной жизни и переживалась ими как ущербность. Вот что пишет Лилианна Лунгина: «Мне все казалось, что я похожа на Кая из сказки “Снежная королева”: что мне осколок троллевского зеркала попал в глаз и я вижу то, что никто не видит, то есть вижу двойственность каждого положения, вижу вещи с другого бока, не как все — в едином цвете. И это меня очень заботило. Я думала, что во мне есть просто какой-то дефект взгляда на мир».
А вот как Наталья Трауберг формулирует в интервью одно из главных впечатлений, которое она хотела бы заронить в читателя своими заметками: «...восемьдесят лет отбухал человек, из коих шестьдесят не мог дышать. Только в семидесятые годы перестали об этом думать — стали как-то уродливо и странно жить. <…> Но у меня к тому времени уже накопилось ощущение, что я нахожусь в среде, для которой у меня нет органа — жабр каких-нибудь».
Причина этой инакости — в опыте «мирной жизни», пользуясь выражением Натальи Леонидовны Трауберг. Для Лунгиной таким психологическим убежищем стало детство в Европе, для Трауберг — домашнее воспитание и церковь. Вот Лунгина: «...и я тогда поняла, что нет, я не принимаю эту систему. <…> Просто заряд, ну, вольномыслия, что ли, свободы мнений, полученный в моем заграничном детстве, — вот что сработало. Я не лучше, не умнее и не дальше глядела, чем другие. Просто в меня были вложены, видимо, какие-то понятия, которые настолько крепко впились в душу, что их не могло стереть оболванивание, которому все-таки мы все подвергались. Поэтому процессы над “врагами народа”... я абсолютно в них не верила, я была решительно убеждена, что это сплошная инсценировка».
А вот Трауберг: «Так Бог же что сделал: с четвертого класса я не училась в школе, поучилась в университете только и работала один год! Меня выгнали как дочь космополита. Я никогда никуда не ходила».
Вообще, при всей своей очевидной разности обе мемуаристки имели довольно много общего. Они принадлежали (с разницей в восемь лет) к одному поколению, жили в одной стране, обе, по какому-то забавному совпадению, имели отношение к кинематографу: первая была дочерью известного советского кинорежиссера Леонида Трауберга, вторая — женой драматурга и сценариста Семена Лунгина. Обе принадлежали к благополучным, по советским меркам, семьям — и все же с детства не питали никаких иллюзий по поводу советской действительности. Не последнюю роль тут сыграло то обстоятельство, что обе были еврейками, «дочерями космополитов». Но главное — они занимались одним ремеслом.
Я уверена, что неслучайно и Лунгина, и Трауберг — переводчицы. Переводчик — это профессия, смысл которой состоит в понимании. Чем переводчик лучше, тем менее он заметен в тексте, даже если фактически создает оригинальное произведение и новый язык. Переводчик — это человек, который по самой природе своего дела тушуется и объясняет нам чужую действительность такой, какова она есть. В данном случае такой чужой действительностью уже стала для нас действительность советская: не только для молодых читателей, желающих понять, как это было, но часто и для современников мемуаристок, которые по разным причинам не могли позволить себе подобной честности и трезвого взгляда.
Читать!
Трауберг и Лунгина — из тех бабушек, которых мы теряем и от лица которых говорит Елена Чижова. Залогом нашего душевного здоровья оказываются сегодня люди, лишенные жабр: они выживали на берегу, как могли, и некоторые из тех, кому это удалось, оставили нам свои голоса. Голоса эти, даже и в не слишком выразительном пересказе, по сей день звучат так убедительно, что для жюри «Русского Букера» этого оказалось достаточно.
КомментарииВсего:9
Комментарии
- 29.06Стипендия Бродского присуждена Александру Белякову
- 27.06В Бразилии книгочеев освобождают из тюрьмы
- 27.06Названы главные книги Америки
- 26.06В Испании появилась премия для электронных книг
- 22.06Вручена премия Стругацких
Самое читаемое
- 1. «Кармен» Дэвида Паунтни и Юрия Темирканова 3451724
- 2. Открылся фестиваль «2-in-1» 2343359
- 3. Норильск. Май 1268590
- 4. Самый влиятельный интеллектуал России 897668
- 5. Закоротило 822095
- 6. Не может прожить без ирисок 782242
- 7. Топ-5: фильмы для взрослых 758692
- 8. Коблы и малолетки 740856
- 9. Затворник. Но пятипалый 471227
- 10. Патрисия Томпсон: «Чтобы Маяковский не уехал к нам с мамой в Америку, Лиля подстроила ему встречу с Татьяной Яковлевой» 403060
- 11. «Рок-клуб твой неправильно живет» 370462
- 12. ЖП и крепостное право 357848
Неприятно резануло: ни Трауберг, ни Лунгина ни за что бы не сказала "главный лейтмотив". Чижова - сказала. И небо на землю не упало. Литераторы, хвостом вас по голове...
Гораздо страшнее наше настоящее, изображенное в романе Сенчина "Елтышевы". Поэтому роман Сенчина для нас важнее, и именно он должен был получить букеровскую премию.
Об этом романе нужно больше писать и больше говорить. Семья Елтышевых - это символ современной России. Сыновья Елтышевых - это наша молодёжь. Елтышевы гибнут так же, как гибнет сегодня Россия.
"Елтышевы" - роман не великий, не гениальный, но значительный и важный, особенно на фоне современной литературной серости. В этом романе есть сверх-идея, что отличает настоящую литературу. В нем есть искренность и боль. В нем есть призыв - задуматься над нашей жизнью, над нашем будущем.
Странно, что жюри Букеровской премии ничего этого не заметило. Правда, жюри "Большой книги" оказалось еще более близоруким (если жюри что-нибудь решало): награжден посредственный роман "Журавли и карлики", написанный языком то ли советского журнального очерка, то ли провинциальной газеты. Но иногда даже с этим языком у автора проблемы: "Остервенело юзуя в талом снегу, машина вырулила со двора". Ну откуда это уродливое "юзуя"? Нет в русском языке такой формы. Главное, конечно, не в этом, а в том, что "Журавли и карлики" роман в целом бессмысленный. О самозванцах, если это кого-то интересует, лучше почитать настоящие исторические книги, даже в Интернете о них есть много информации.
Какой из этого можно сделать вывод? Обе премии никак не выявляют лучшее из текущей литературы. Ориентироваться на них нельзя, лучше доверять собственному чутью и вкусу.
Гораздо страшнее наше настоящее, изображенное в романе Сенчина "Елтышевы". Поэтому роман Сенчина для нас важнее, и именно он должен был получить букеровскую премию.
Об этом романе нужно больше писать и больше говорить. Семья Елтышевых - это символ современной России. Сыновья Елтышевых - это наша молодёжь. Елтышевы гибнут так же, как гибнет сегодня Россия.
"Елтышевы" - роман не великий, не гениальный, но значительный и важный, особенно на фоне современной литературной серости. В этом романе есть сверх-идея, что отличает настоящую литературу. В нем есть искренность и боль. В нем есть призыв - задуматься над нашей жизнью, над нашем будущем.
Странно, что жюри Букеровской премии ничего этого не заметило. Правда, жюри "Большой книги" оказалось еще более близоруким (если жюри что-нибудь решало): награжден посредственный роман "Журавли и карлики", написанный языком то ли советского журнального очерка, то ли провинциальной газеты. Но иногда даже с этим языком у автора проблемы: "Остервенело юзуя в талом снегу, машина вырулила со двора". Ну откуда это уродливое "юзуя"? Нет в русском языке такой формы. Главное, конечно, не в этом, а в том, что "Журавли и карлики" роман в целом бессмысленный. О самозванцах, если это кого-то интересует, лучше почитать настоящие исторические книги, даже в Интернете о них есть много информации.
Какой из этого можно сделать вывод? Обе премии никак не выявляют лучшее из текущей литературы. Ориентироваться на них нельзя, лучше доверять собственному чутью и вкусу.
Гораздо страшнее наше настоящее, изображенное в романе Сенчина "Елтышевы". Поэтому роман Сенчина для нас важнее, и именно он должен был получить букеровскую премию.
Об этом романе нужно больше писать и больше говорить. Семья Елтышевых - это символ современной России. Сыновья Елтышевых - это наша молодёжь. Елтышевы гибнут так же, как гибнет сегодня Россия.
"Елтышевы" - роман не великий, не гениальный, но значительный и важный, особенно на фоне современной литературной серости. В этом романе есть сверх-идея, что отличает настоящую литературу. В нем есть искренность и боль. В нем есть призыв - задуматься над нашей жизнью, над нашем будущем.
Странно, что жюри Букеровской премии ничего этого не заметило. Правда, жюри "Большой книги" оказалось еще более близоруким (если жюри что-нибудь решало): награжден посредственный роман "Журавли и карлики", написанный языком то ли советского журнального очерка, то ли провинциальной газеты. Но иногда даже с этим языком у автора проблемы: "Остервенело юзуя в талом снегу, машина вырулила со двора". Ну откуда это уродливое "юзуя"? Нет в русском языке такой формы. Главное, конечно, не в этом, а в том, что "Журавли и карлики" роман в целом бессмысленный. О самозванцах, если это кого-то интересует, лучше почитать настоящие исторические книги, даже в Интернете о них есть много информации.
Какой из этого можно сделать вывод? Обе премии никак не выявляют лучшее из текущей литературы. Ориентироваться на них нельзя, лучше доверять собственному чутью и вкусу.
Это предложение из романа «Журавли и карлики» в предыдущем своем комментарии я привела как пример плохого владения русским языком. Беллетрист Юзефович умудрился образовать деепричастие («юзуя») от несуществующего глагола!
Но приглядитесь пристальнее к этому предложению. Ничего не замечаете? Как вам это «остервенело»? Дело в том, что слова «остервенеть», «остервенелый», «остервенение» могут относиться либо прямо, либо косвенно только к одушевленному предмету. Машина не способна остервенеть, поскольку «остервенение» – это состояние крайней ярости, иступленной злобы, как поясняет нам толковый словарь. Автомобиль, как неодушевленный предмет, не может совершать какое-то действие «остервенело», т. е. «с остервенением». У Тургенева в романе «Накануне» есть фраза: «Шубин работал с остервенением». У Юзефовича, как видим, то же самое делает машина да ещё «юзуя»!
Но приглядитесь к фразе Юзефовича ещё пристальнее. Больше ничего подозрительного не замечаете? Напрасно. Как вам это «машина вырулила со двора»? Если бы автомобили умели рулить, то водители были бы не нужны. Но в том-то и дело, что автомобили рулить не могут, делать это могут только водители, то есть люди, ну, может быть, еще обученные обезьяны, но никак не сами машины. Однако у фокусника Юзефовича и это возможно.
Итак, что мы видим? Три непростительных для писателя, грубейших ляпа только в одном коротком предложении! То есть половина предложения – сплошная нелепица! А если потрясти основательно весь роман Юзефовича? Тогда, думаю, материала хватит на руководство для начинающих авторов под названием «Как писать нельзя».
И это сомнительное творение наша «литературная академия» (или как там её?) пропускает не только в длинный список, но и в короткий, а затем ещё и премирует!
Не буду подробно разбирать произведение, посредственность которого прет уже из первого абзаца (даже авторы журнала «Вокруг света» начинают свои статьи талантливее). Замечу лишь, что собрать в кучу нескольких самозванцев из разных эпох и плюхнуть их в современный роман – это признак дурного вкуса. Однако, если требуется разогнать объём произведения до приемлемого (как известно, «Большая книга» не жалует тонкие книжки), то такой прием становится понятным. К тому же он избавляет от длительного труда, ведь достаточно переписать биографии самозванцев из существующих книг. Ну, само собой, изменить их немного для приличия. Самозванцы ведь давно мертвы, возражать не будут. А было их в истории так много, что Юзефовичу для прокормления хватит этого добра надолго. Можно еще пару романов о них написать. Хотя зачем? Достаточно этот, уже существующий, переименовать лет через десять, добавить в него, опять же для приличия, новую главу, и, глядишь, еще какая-нибудь премия обломится. Жить-то на что-то надо стареющему, малограмотному беллетристу. Может, жюри какой-нибудь литературной премии и пожалеет беднягу, не пожурит – «прожюрит» как надо? Особенно если живы будут такие собратья по пилению всевозможных фондов и премий, как господа Урушадзе и Бутов. Эти-то всегда найдут себе какое-нибудь премиальное пристанище с сытной кормушкой.
Примечательно, что фамилию главного героя (Шубин) Юзефович берет у Тургенева (не вгоняет же в роман в угоду собственному редактору Елене Шубиной!) – зачем самому мозгами винтить, если классики уже потрудились? Позаимствовать фамилию у классика – это само по себе не криминал, да и мёртвый Тургенев уже не обидится (а был бы живой, наверно, обиделся бы). Однако эта характерная мелочь высвечивает нам метод работы Юзефовича. Как говорится, с миру по нитке – голому рубашка. Хорошо еще, что нитки выдергиваются из одежек мертвецов.
Юзефовича, конечно, можно понять. Если собственного (монгольского) опыта на роман не хватает, а писательское воображение отсутствует (заметьте, что и сыщика-то своего, Путилина, Юзефович, в отличие, скажем, от Акунина, не придумал, а извлёк из спирта в кунсткамере; Путилин написал книгу «Сорок лет среди грабителей и убийц», из которой Юзефович, очевидно, и черпал вдохновение, да и детективы о Путилине были написаны еще до революции Романом Добрым), то самозванцы просто необходимы. Метод переписывания биографий самозванцев (королей, царей, императоров, известных шулеров и т. п.) и извлечения из спирта сыщиков может пригодиться любому посредственному беллетристу. Берите его на вооружение, господа молодёжь! Особенно если у вас диплом учителя истории в кармане. Спешите в архив, сдуйте пыль с какой-нибудь папки, не поленитесь переписать её содержание. Не забудьте надергать красивых ниточек из чужих рубашек (годится все, что подвернется под руку). И бегом в редакцию! Там вы обнаружите, что за подобную «кройку и шитье» еще и деньги платят. Немедленно увольняйтесь из школы, вы теперь писатель! Как? Вы провинциал? Вот невезуха! Ничего, не тужите, перебирайтесь срочно в Москву. Без этого посредственному литератору никак нельзя. Здесь в Москве все деньги лежат. Здесь журналы, газеты, редакции, киностудии, премии, фонды и прочая, и прочая. Посредственному литератору необходимо подобраться ко всему этому поближе, иначе его без специальных оптических приспособлений не разглядеть. У вас проблемы с переездом? Не к кому? Не на что? Да вы не робейте, выход всегда найдётся. Ну, женитесь на худой конец на москвичке – где наша не пропадала! Или пару месяцев поворочайте кирпичи на стройке, а там и зацепитесь за какую-нибудь комнатенку. Короче говоря, молодые амбициозные литераторы со скромным талантом и хроническим косноязычием знают теперь, что им следует делать. Путь им указали старшие товарищи.
Ладно, не будем слишком придираться к немощному беллетристу Юзефовичу. Не наше это девическое дело. Однако куда смотрят литературные критики? Это же их прямая обязанность – придираться. Нет, они предпочитают гулять по поверхности, не углубляясь в суть. Своими острыми перьями они часто больно поддевают друг друга, иногда даже «остервенело» тычут этими перьями куда ни попадя, а вот тщательно и объективно, не «юзуя», проанализировать литературное произведение, разоблачить фальшивку, «вырулить» вторичность из темного двора на яркий свет, да хоть бы и по «талому снегу», эти легкомысленные господа почему-то не способны.
И, спрашивается, чем занималась наша стоглавая «литературная академия», когда «жюрила» «Журавлей»? Или все сто голов у нее, извините, пусты? Или они только путаются и мешают друг другу, и в результате никакого толку? Или академия просто-напросто отравилась не прожаренными журавлями в академической столовой (понимаю, сама ими поперхнулась) и не смогла должным образом выполнить свои обязанности? Или ей по какой-то другой причине было не до птиц и людей маленького роста?
Господа, возьмите меня к себе в академию! Хотя бы дворником. Или привратником. Я хоть и прогуливала порой лекции на филфаке, а всё же мой маленький «Шеврале» не выруливает сам себя со двора, не стервенеет и не «юзует». Я позабочусь о том, чтобы и ваши академические авто не рулили бесхозно, не стервенели без причины, не «юзовали» в остервенелом состоянии в талом снегу, да и вообще вели себя прилично. А юзефовичей буду отгонять от них метелкой. Пусть только попробуют покуситься на ваше академическое имущество! Уж я им...
Это предложение из романа «Журавли и карлики» в предыдущем своем комментарии я привела как пример плохого владения русским языком. Беллетрист Юзефович умудрился образовать деепричастие («юзуя») от несуществующего глагола!
Но приглядитесь пристальнее к этому предложению. Ничего не замечаете? Как вам это «остервенело»? Дело в том, что слова «остервенеть», «остервенелый», «остервенение» могут относиться либо прямо, либо косвенно только к одушевленному предмету. Машина не способна остервенеть, поскольку «остервенение» – это состояние крайней ярости, иступленной злобы, как поясняет нам толковый словарь. Автомобиль, как неодушевленный предмет, не может совершать какое-то действие «остервенело», т. е. «с остервенением». У Тургенева в романе «Накануне» есть фраза: «Шубин работал с остервенением». У Юзефовича, как видим, то же самое делает машина да ещё «юзуя»!
Но приглядитесь к фразе Юзефовича ещё пристальнее. Больше ничего подозрительного не замечаете? Напрасно. Как вам это «машина вырулила со двора»? Если бы автомобили умели рулить, то водители были бы не нужны. Но в том-то и дело, что автомобили рулить не могут, делать это могут только водители, то есть люди, ну, может быть, еще обученные обезьяны, но никак не сами машины. Однако у фокусника Юзефовича и это возможно.
Итак, что мы видим? Три непростительных для писателя, грубейших ляпа только в одном коротком предложении! То есть половина предложения – сплошная нелепица! А если потрясти основательно весь роман Юзефовича? Тогда, думаю, материала хватит на руководство для начинающих авторов под названием «Как писать нельзя».
И это сомнительное творение наша «литературная академия» (или как там её?) пропускает не только в длинный список, но и в короткий, а затем ещё и премирует!
Не буду подробно разбирать произведение, посредственность которого прет уже из первого абзаца (даже авторы журнала «Вокруг света» начинают свои статьи талантливее). Замечу лишь, что собрать в кучу нескольких самозванцев из разных эпох и плюхнуть их в современный роман – это признак дурного вкуса. Однако, если требуется разогнать объём произведения до приемлемого (как известно, «Большая книга» не жалует тонкие книжки), то такой прием становится понятным. К тому же он избавляет от длительного труда, ведь достаточно переписать биографии самозванцев из существующих книг. Ну, само собой, изменить их немного для приличия. Самозванцы ведь давно мертвы, возражать не будут. А было их в истории так много, что Юзефовичу для прокормления хватит этого добра надолго. Можно еще пару романов о них написать. Хотя зачем? Достаточно этот, уже существующий, переименовать лет через десять, добавить в него, опять же для приличия, новую главу, и, глядишь, еще какая-нибудь премия обломится. Жить-то на что-то надо стареющему, малограмотному беллетристу. Может, жюри какой-нибудь литературной премии и пожалеет беднягу, не пожурит – «прожюрит» как надо? Особенно если живы будут такие собратья по пилению всевозможных фондов и премий, как господа Урушадзе и Бутов. Эти-то всегда найдут себе какое-нибудь премиальное пристанище с сытной кормушкой.
Примечательно, что фамилию главного героя (Шубин) Юзефович берет у Тургенева (не вгоняет же в роман в угоду собственному редактору Елене Шубиной!) – зачем самому мозгами винтить, если классики уже потрудились? Позаимствовать фамилию у классика – это само по себе не криминал, да и мёртвый Тургенев уже не обидится (а был бы живой, наверно, обиделся бы). Однако эта характерная мелочь высвечивает нам метод работы Юзефовича. Как говорится, с миру по нитке – голому рубашка. Хорошо еще, что нитки выдергиваются из одежек мертвецов.
Юзефовича, конечно, можно понять. Если собственного (монгольского) опыта на роман не хватает, а писательское воображение отсутствует (заметьте, что и сыщика-то своего, Путилина, Юзефович, в отличие, скажем, от Акунина, не придумал, а извлёк из спирта в кунсткамере; Путилин написал книгу «Сорок лет среди грабителей и убийц», из которой Юзефович, очевидно, и черпал вдохновение, да и детективы о Путилине были написаны еще до революции Романом Добрым), то самозванцы просто необходимы. Метод переписывания биографий самозванцев (королей, царей, императоров, известных шулеров и т. п.) и извлечения из спирта сыщиков может пригодиться любому посредственному беллетристу. Берите его на вооружение, господа молодёжь! Особенно если у вас диплом учителя истории в кармане. Спешите в архив, сдуйте пыль с какой-нибудь папки, не поленитесь переписать её содержание. Не забудьте надергать красивых ниточек из чужих рубашек (годится все, что подвернется под руку). И бегом в редакцию! Там вы обнаружите, что за подобную «кройку и шитье» еще и деньги платят. Немедленно увольняйтесь из школы, вы теперь писатель! Как? Вы провинциал? Вот невезуха! Ничего, не тужите, перебирайтесь срочно в Москву. Без этого посредственному литератору никак нельзя. Здесь в Москве все деньги лежат. Здесь журналы, газеты, редакции, киностудии, премии, фонды и прочая, и прочая. Посредственному литератору необходимо подобраться ко всему этому поближе, иначе его без специальных оптических приспособлений не разглядеть. У вас проблемы с переездом? Не к кому? Не на что? Да вы не робейте, выход всегда найдётся. Ну, женитесь на худой конец на москвичке – где наша не пропадала! Или пару месяцев поворочайте кирпичи на стройке, а там и зацепитесь за какую-нибудь комнатенку. Короче говоря, молодые амбициозные литераторы со скромным талантом и хроническим косноязычием знают теперь, что им следует делать. Путь им указали старшие товарищи.
Ладно, не будем слишком придираться к немощному беллетристу Юзефовичу. Не наше это девическое дело. Однако куда смотрят литературные критики? Это же их прямая обязанность – придираться. Нет, они предпочитают гулять по поверхности, не углубляясь в суть. Своими острыми перьями они часто больно поддевают друг друга, иногда даже «остервенело» тычут этими перьями куда ни попадя, а вот тщательно и объективно, не «юзуя», проанализировать литературное произведение, разоблачить фальшивку, «вырулить» вторичность из темного двора на яркий свет, да хоть бы и по «талому снегу», эти легкомысленные господа почему-то не способны.
И, спрашивается, чем занималась наша стоглавая «литературная академия», когда «жюрила» «Журавлей»? Или все сто голов у нее, извините, пусты? Или они только путаются и мешают друг другу, и в результате никакого толку? Или академия просто-напросто отравилась не прожаренными журавлями в академической столовой (понимаю, сама ими поперхнулась) и не смогла должным образом выполнить свои обязанности? Или ей по какой-то другой причине было не до птиц и людей маленького роста?
Господа, возьмите меня к себе в академию! Хотя бы дворником. Или привратником. Я хоть и прогуливала порой лекции на филфаке, а всё же мой маленький «Шеврале» не выруливает сам себя со двора, не стервенеет и не «юзует». Я позабочусь о том, чтобы и ваши академические авто не рулили бесхозно, не стервенели без причины, не «юзовали» в остервенелом состоянии в талом снегу, да и вообще вели себя прилично. А юзефовичей буду отгонять от них метелкой. Пусть только попробуют покуситься на ваше академическое имущество! Уж я им...
Это предложение из романа «Журавли и карлики» в предыдущем своем комментарии я привела как пример плохого владения русским языком. Беллетрист Юзефович умудрился образовать деепричастие («юзуя») от несуществующего глагола!
Но приглядитесь пристальнее к этому предложению. Ничего не замечаете? Как вам это «остервенело»? Дело в том, что слова «остервенеть», «остервенелый», «остервенение» могут относиться либо прямо, либо косвенно только к одушевленному предмету. Машина не способна остервенеть, поскольку «остервенение» – это состояние крайней ярости, иступленной злобы, как поясняет нам толковый словарь. Автомобиль, как неодушевленный предмет, не может совершать какое-то действие «остервенело», т. е. «с остервенением». У Тургенева в романе «Накануне» есть фраза: «Шубин работал с остервенением». У Юзефовича, как видим, то же самое делает машина да ещё «юзуя»!
Но приглядитесь к фразе Юзефовича ещё пристальнее. Больше ничего подозрительного не замечаете? Напрасно. Как вам это «машина вырулила со двора»? Если бы автомобили умели рулить, то водители были бы не нужны. Но в том-то и дело, что автомобили рулить не могут, делать это могут только водители, то есть люди, ну, может быть, еще обученные обезьяны, но никак не сами машины. Однако у фокусника Юзефовича и это возможно.
Итак, что мы видим? Три непростительных для писателя, грубейших ляпа только в одном коротком предложении! То есть половина предложения – сплошная нелепица! А если потрясти основательно весь роман Юзефовича? Тогда, думаю, материала хватит на руководство для начинающих авторов под названием «Как писать нельзя».
И это сомнительное творение наша «литературная академия» (или как там её?) пропускает не только в длинный список, но и в короткий, а затем ещё и премирует!
Не буду подробно разбирать произведение, посредственность которого прет уже из первого абзаца (даже авторы журнала «Вокруг света» начинают свои статьи талантливее). Замечу лишь, что собрать в кучу нескольких самозванцев из разных эпох и плюхнуть их в современный роман – это признак дурного вкуса. Однако, если требуется разогнать объём произведения до приемлемого (как известно, «Большая книга» не жалует тонкие книжки), то такой прием становится понятным. К тому же он избавляет от длительного труда, ведь достаточно переписать биографии самозванцев из существующих книг. Ну, само собой, изменить их немного для приличия. Самозванцы ведь давно мертвы, возражать не будут. А было их в истории так много, что Юзефовичу для прокормления хватит этого добра надолго. Можно еще пару романов о них написать. Хотя зачем? Достаточно этот, уже существующий, переименовать лет через десять, добавить в него, опять же для приличия, новую главу, и, глядишь, еще какая-нибудь премия обломится. Жить-то на что-то надо стареющему, малограмотному беллетристу. Может, жюри какой-нибудь литературной премии и пожалеет беднягу, не пожурит – «прожюрит» как надо? Особенно если живы будут такие собратья по пилению всевозможных фондов и премий, как господа Урушадзе и Бутов. Эти-то всегда найдут себе какое-нибудь премиальное пристанище с сытной кормушкой.
Примечательно, что фамилию главного героя (Шубин) Юзефович берет у Тургенева (не вгоняет же в роман в угоду собственному редактору Елене Шубиной!) – зачем самому мозгами винтить, если классики уже потрудились? Позаимствовать фамилию у классика – это само по себе не криминал, да и мёртвый Тургенев уже не обидится (а был бы живой, наверно, обиделся). Однако эта характерная мелочь высвечивает нам метод работы Юзефовича. Как говорится, с миру по нитке – голому рубашка. Хорошо еще, что нитки выдергиваются из одежек мертвецов.
Юзефовича, конечно, можно понять. Если собственного (монгольского) опыта на роман не хватает, а писательское воображение отсутствует (заметьте, что и сыщика-то своего, Путилина, Юзефович, в отличие, скажем, от Акунина, не придумал, а извлёк из спирта в кунсткамере; Путилин написал книгу «Сорок лет среди грабителей и убийц», из которой Юзефович, очевидно, и черпал вдохновение, да и детективы о Путилине были написаны еще до революции Романом Добрым), то самозванцы просто необходимы. Метод переписывания биографий самозванцев (королей, царей, императоров, известных шулеров и т. п.) и извлечения из спирта сыщиков может пригодиться любому посредственному беллетристу. Берите его на вооружение, господа молодёжь! Особенно если у вас диплом учителя истории в кармане. Спешите в архив, сдуйте пыль с какой-нибудь папки, не поленитесь переписать её содержание. Не забудьте надергать красивых ниточек из чужих рубашек (годится все, что подвернется под руку). И бегом в редакцию! Там вы обнаружите, что за подобную «кройку и шитье» еще и деньги платят. Немедленно увольняйтесь из школы, вы теперь писатель! Как? Вы провинциал? Вот невезуха! Ничего, не тужите, перебирайтесь срочно в Москву. Без этого посредственному литератору никак нельзя. Здесь в Москве все деньги лежат. Здесь журналы, газеты, редакции, киностудии, премии, фонды и прочая, и прочая. Посредственному литератору необходимо подобраться ко всему этому поближе, иначе его без специальных оптических приспособлений не разглядеть. У вас проблемы с переездом? Не к кому? Не на что? Да вы не робейте, выход всегда найдётся. Ну, женитесь на худой конец на москвичке – где наша не пропадала! Или пару месяцев поворочайте кирпичи на стройке, а там и зацепитесь за какую-нибудь комнатенку. Короче говоря, молодые амбициозные литераторы со скромным талантом и хроническим косноязычием знают теперь, что им следует делать. Путь им указали старшие товарищи.
Ладно, не будем слишком придираться к немощному беллетристу Юзефовичу. Не наше это девическое дело. Однако куда смотрят литературные критики? Это же их прямая обязанность – придираться. Нет, они предпочитают гулять по поверхности, не углубляясь в суть. Своими острыми перьями они часто больно поддевают друг друга, иногда даже «остервенело» тычут этими перьями куда ни попадя, а вот тщательно и объективно, не «юзуя», проанализировать литературное произведение, разоблачить фальшивку, «вырулить» вторичность из темного двора на яркий свет, да хоть бы и по «талому снегу», эти легкомысленные господа почему-то не способны.
И, спрашивается, чем занималась наша стоглавая «литературная академия», когда «жюрила» «Журавлей»? Или все сто голов у нее, извините, пусты? Или они только путаются и мешают друг другу, и в результате никакого толку? Или академия просто-напросто отравилась не прожаренными журавлями в академической столовой (понимаю, сама ими поперхнулась) и не смогла должным образом выполнить свой долг? Или ей по какой-то другой причине было не до птиц и людей маленького роста?
Господа, возьмите меня к себе в академию! Хотя бы дворником. Или привратником. Я хоть и прогуливала порой лекции на филфаке, а всё же мой маленький «Шеврале» не выруливает сам себя со двора, не стервенеет и не «юзует». Я позабочусь о том, чтобы и ваши академические авто не рулили бесхозно, не стервенели без причины, не «юзовали» в остервенелом состоянии в талом снегу, да и вообще вели себя прилично. А юзефовичей буду отгонять от них метелкой. Пусть только попробуют покуситься на ваше академическое имущество! Уж я им...
Это предложение из романа «Журавли и карлики» в предыдущем своем комментарии я привела как пример плохого владения русским языком. Беллетрист Юзефович умудрился образовать деепричастие («юзуя») от несуществующего глагола!
Но приглядитесь пристальнее к этому предложению. Ничего не замечаете? Как вам это «остервенело»? Дело в том, что слова «остервенеть», «остервенелый», «остервенение» могут относиться либо прямо, либо косвенно только к одушевленному предмету. Машина не способна остервенеть, поскольку «остервенение» – это состояние крайней ярости, иступленной злобы, как поясняет нам толковый словарь. Автомобиль, как неодушевленный предмет, не может совершать какое-то действие «остервенело», т. е. «с остервенением». У Тургенева в романе «Накануне» есть фраза: «Шубин работал с остервенением». У Юзефовича, как видим, то же самое делает машина да ещё «юзуя»!
Но приглядитесь к фразе Юзефовича ещё пристальнее. Больше ничего подозрительного не замечаете? Напрасно. Как вам это «машина вырулила со двора»? Если бы автомобили умели рулить, то водители были бы не нужны. Но в том-то и дело, что автомобили рулить не могут, делать это могут только водители, то есть люди, ну, может быть, еще обученные обезьяны, но никак не сами машины. Однако у фокусника Юзефовича и это возможно.
Итак, что мы видим? Три непростительных для писателя, грубейших ляпа только в одном коротком предложении! То есть половина предложения – сплошная нелепица! А если потрясти основательно весь роман Юзефовича? Тогда, думаю, материала хватит на руководство для начинающих авторов под названием «Как писать нельзя».
И это сомнительное творение наша «литературная академия» (или как там её?) пропускает не только в длинный список, но и в короткий, а затем ещё и премирует!
Не буду подробно разбирать произведение, посредственность которого прет уже из первого абзаца (даже авторы журнала «Вокруг света» начинают свои статьи талантливее). Замечу лишь, что собрать в кучу нескольких самозванцев из разных эпох и плюхнуть их в современный роман – это признак дурного вкуса. Однако, если требуется разогнать объём произведения до приемлемого (как известно, «Большая книга» не жалует тонкие книжки), то такой прием становится понятным. К тому же он избавляет от длительного труда, ведь достаточно переписать биографии самозванцев из существующих книг. Ну, само собой, изменить их немного для приличия. Самозванцы ведь давно мертвы, возражать не будут. А было их в истории так много, что Юзефовичу для прокормления хватит этого добра надолго. Можно еще пару романов о них написать. Хотя зачем? Достаточно этот, уже существующий, переименовать лет через десять, добавить в него, опять же для приличия, новую главу, и, глядишь, еще какая-нибудь премия обломится. Жить-то на что-то надо стареющему, малограмотному беллетристу. Может, жюри какой-нибудь литературной премии и пожалеет беднягу, не пожурит – «прожюрит» как надо? Особенно если живы будут такие собратья по пилению всевозможных фондов и премий, как господа Урушадзе и Бутов. Эти-то всегда найдут себе какое-нибудь премиальное пристанище с сытной кормушкой.
Примечательно, что фамилию главного героя (Шубин) Юзефович берет у Тургенева (не вгоняет же в роман в угоду собственному редактору Елене Шубиной!) – зачем самому мозгами винтить, если классики уже потрудились? Позаимствовать фамилию у классика – это само по себе не криминал, да и мёртвый Тургенев уже не обидится (а был бы живой, наверно, обиделся). Однако эта характерная мелочь высвечивает нам метод работы Юзефовича. Как говорится, с миру по нитке – голому рубашка. Хорошо еще, что нитки выдергиваются из одежек мертвецов.
Юзефовича, конечно, можно понять. Если собственного (монгольского) опыта на роман не хватает, а писательское воображение отсутствует (заметьте, что и сыщика-то своего, Путилина, Юзефович, в отличие, скажем, от Акунина, не придумал, а извлёк из спирта в кунсткамере; Путилин написал книгу «Сорок лет среди грабителей и убийц», из которой Юзефович, очевидно, и черпал вдохновение, да и детективы о Путилине были написаны еще до революции Романом Добрым), то самозванцы просто необходимы. Метод переписывания биографий самозванцев (королей, царей, императоров, известных шулеров и т. п.) и извлечения из спирта сыщиков может пригодиться любому посредственному беллетристу. Берите его на вооружение, господа молодёжь! Особенно если у вас диплом учителя истории в кармане. Спешите в архив, сдуйте пыль с какой-нибудь папки, не поленитесь переписать её содержание. Не забудьте надергать красивых ниточек из чужих рубашек (годится все, что подвернется под руку). И бегом в редакцию! Там вы обнаружите, что за подобную «кройку и шитье» еще и деньги платят. Немедленно увольняйтесь из школы, вы теперь писатель! Как? Вы провинциал? Вот невезуха! Ничего, не тужите, перебирайтесь срочно в Москву. Без этого посредственному литератору никак нельзя. Здесь в Москве все деньги лежат. Здесь журналы, газеты, редакции, киностудии, премии, фонды и прочая, и прочая. Посредственному литератору необходимо подобраться ко всему этому поближе, иначе его без специальных оптических приспособлений не разглядеть. У вас проблемы с переездом? Не к кому? Не на что? Да вы не робейте, выход всегда найдётся. Ну, женитесь на худой конец на москвичке – где наша не пропадала! Или пару месяцев поворочайте кирпичи на стройке, а там и зацепитесь за какую-нибудь комнатенку. Короче говоря, молодые амбициозные литераторы со скромным талантом и хроническим косноязычием знают теперь, что им следует делать. Путь им указали старшие товарищи.
Ладно, не будем слишком придираться к немощному беллетристу Юзефовичу. Не наше это девическое дело. Однако куда смотрят литературные критики? Это же их прямая обязанность – придираться. Нет, они предпочитают гулять по поверхности, не углубляясь в суть. Своими острыми перьями они часто больно поддевают друг друга, иногда даже «остервенело» тычут этими перьями куда ни попадя, а вот тщательно и объективно, не «юзуя», проанализировать литературное произведение, разоблачить фальшивку, «вырулить» вторичность из темного двора на яркий свет, да хоть бы и по «талому снегу», эти легкомысленные господа почему-то не способны.
И, спрашивается, чем занималась наша стоглавая «литературная академия», когда «жюрила» «Журавлей»? Или все сто голов у нее, извините, пусты? Или они только путаются и мешают друг другу, и в результате никакого толку? Или академия просто-напросто отравилась не прожаренными журавлями в академической столовой (понимаю, сама ими поперхнулась) и не смогла должным образом выполнить свой долг? Или ей по какой-то другой причине было не до птиц и людей маленького роста?
Господа, возьмите меня к себе в академию! Хотя бы дворником. Или привратником. Я хоть и прогуливала порой лекции на филфаке, а всё же мой маленький «Шеврале» не выруливает сам себя со двора, не стервенеет и не «юзует». Я позабочусь о том, чтобы и ваши академические авто не рулили бесхозно, не стервенели без причины, не «юзовали» в остервенелом состоянии в талом снегу, да и вообще вели себя прилично. А юзефовичей буду отгонять от них метелкой. Пусть только попробуют покуситься на ваше академическое имущество! Уж я им...