Михаил Гиголашвили. Чертово колесо

На анатомическом образце перестроечного Тбилиси показаны универсальные процессы, протекающие в разлагающемся советском организме

Имена:  Михаил Гиголашвили

«Чертовым колесом» назывался аттракцион в Луна-парке, существовавший задолго до появления американских горок и колес обозрения. Устроен он был просто и элегантно: полированный деревянный диск, на котором вповалку устраивалась публика, после чего диск начинал вращаться со всевозрастающей скоростью и центробежная сила разбрасывала людей во все стороны. Чем ближе к центру устроишься, тем дольше удается продержаться.

Еще Аркадий Аверченко сравнивал с «чертовым колесом» февральскую революцию. В романе Михаила Гиголашвили этот выразительный образ не педалируется, но смысл всё тот же — только на сей раз перед нами горбачевская перестройка, стремительный развал Советского союза. Особенно ценным в этом и вообще хорошем романе представляется взгляд на разлагающуюся империю под необычным углом зрения — с ее периферии. Обычно художественная литература смотрит на перестройку из центра, оттуда, где проходит ось вращения. В современной русской прозе перестройка обычно изображается или как некий условный Шервудский лес, где разворачивается авантюрная интрига с бандитским беспределом и быстрыми деньгами, или как сплошной богемный вернисаж и повод порассуждать о судьбах России на сломе. Двадцать лет спустя головокружение наконец прошло, настало время разобраться: что же тогда, собственно, происходило с людьми?

В романе Михаила Гиголашвили нет рассуждений о судьбах, зато есть сами судьбы. Писатель поместил под увеличительное стекло достаточно герметичное грузинское общество и с хирургической точностью показал на этом анатомическом образце универсальные процессы разлагающегося советского организма.

Роль системы общественного и экономического кровообращения и сюжетного двигателя в «Чертовом колесе» играет наркотрафик. Хранение, употребление и распространение — не только историческая реальность романа, но и совершенно универсальная метафора, позволяющая дать срез всех социальных слоев, вскрыть общество изнутри.

Перед ломкой все равны: нищий художник, инструктор райкома, журналист, бандит, директор магазина вместе перемогаются «на хате» в ожидании «лекарства». Инспектор угрозыска расследует дело о наркотиках. Для него это настоящая золотая жила: после объявленной из центра борьбы с коррупцией суммы взяток за прекращение дел взлетели в разы, а «вещдоки» выгодно продаются обратно барыгам, причем эту операцию можно провернуть несколько раз. Директор текстильного комбината в счет оплаты сделок получает из Узбекистана опиум и распространяет в розницу. Для доставки особо крупной партии приходится прибегнуть к услугам Большого Чина, имеющего свой интерес в деле. Большой Чин посылает наркокурьера — инспектора угрозыска, которого в свое время облагодетельствовал и устроил работать в милицию. Инспектор угрозыска, связанный узами родства и благодарности, бросает золотую жилу — дело по борьбе с наркотиками — и мчится в Узбекистан, чтобы под защитой своего служебного удостоверения привезти в Тбилиси чемодан с тридцатью килограммами опиума. Круг замкнулся, еще одно чертово колесо.

Сюжетные линии цепляются одна за другую, как шестеренки; любовно прописанные истории множества персонажей складываются в общую мозаику. Общий смысл этой мозаики: Советский Союз рушится, утягивая за собой в воронку людей без различения чинов и званий. Здесь, на периферии, свободе не рады, да никто и не ощущает этой свободы, оплакивая старую систему. Какая-никакая, она была отлажена и работала, опираясь на круговую поруку, кровные и дружеские связи, воровской закон. То, что из центра выглядит свободой, здесь называется словом «беспредел». Перестройку хором клянут все, и победа коммунизма тут ни при чем: «Будь проклята эта перестройка! <…> Какая разница, кто в Доме Правительства заправляет? Эти уйдут — другие придут и будут жрать вдвое больше, брать втридорога, драть в три шеи… Эти хоть под масками коммунистов, а новые какими окажутся?..».

В том и беда, что новых людей нет, да и откуда бы им взяться — разве что дети. Что касается старых, то они в ломке. Новая жесткая реальность разрушила их наркотический сон в прямом и переносном смысле. В романе есть символическая и смешная сцена (я не сказала, что «Чертово колесо» — смешная книжка?): два тбилисских бандита в бегах добираются до Ленинграда, где оказывается, что теперь ничего не стоит по туристической визе попасть в Голландию. За деньги теперь можно всё. И вот они в Амстердаме:

«Сатана восхищенно потянул носом. И тут перед ним возник худющий негр:
— Хероин? Хаш? Грас? Кока? Крэк?
— Морфий, — ответил ему Нугзар.
— Морфий? — переспросил негр и развел руками. — Ноу морфий!
— Очень жаль, тогда иди, — сказал ему Нугзар, а Сатана дернулся следом:
— Куда ты его отпускаешь? Это же барыга!.. У него есть кайф!.. кинуть надо!
— Этих барыг вон сколько, — засмеялся Нугзар, указывая на негров с косицами, которые возле моста предлагали прохожим свой товар. — А ты не верил Лялечке!
— Мы в Раю, Нугзар! — прошептал пораженный Сатана, глядя, как кто-то спокойно покупает пакетики и тут же, у парапета, стоят два величественных полицейских с гвоздиками в петлицах и дымят ароматными трубками».

К свободному рынку советский человек оказывается не готов. На родине он привык кайфовать чем придется, например кодеином, голь на выдумки хитра. А тут и героин, и кока — нет, ему морфий подавай. В общем, рад бы в рай, да грехи не пускают.

Михаил Гиголашвили. Чертово колесо. М.: Ad marginem, 2009