А. К. Опять же вспомню Дубай и британского архитектора Тома Райта, построившего гостиницу «Бурж Аль-араб», который сказал так: «Если ты можешь спроектировать такое здание, которое можно нарисовать парой росчерков, и каждый узнает, что это за здание и где оно находится, — значит, тебе удалось создать настоящий символ города». У него это получилось — этот профиль в виде паруса теперь красуется на всех открытках. То есть, если я правильно понимаю, у «архитектуры рекордов» есть как минимум одна четкая роль — повышать узнаваемость того места, где она строится, и в будущем эта роль не ослабнет.

П. Ж. Да, это, конечно так, но стоит учесть, что в таких случаях сталкивается множество интересов. Есть много людей, которые хотят построить такой дом, чтобы именно он стал символом города. В результате расходуются громадные ресурсы и получается полный винегрет.

Н. В. В итоге это становится совсем смешным, как в Подмосковье, когда люди покупают себе 6 соток и на них строят замок. Одному нравится в стиле Кремля, другому — в стиле итальянской классики. И то и то прекрасные стили. Но когда они стоят друг напротив друга… Это ведь вопрос городского ансамбля. Как нас учили, существуют городские ансамбли трех типов, вернее, даже четырех. Первый — хаотично не сложившийся, второй — хаотично сложившийся, третий — запланированный, но не сложившийся, и четвертый, довольно редкий, когда все спланировано и сложилось удачно.

А. К. Ну, с первыми двумя все примерно понятно, мы их каждый день видим, а можно пример удачных городских ансамблей?

Н. В. Да пожалуйста! Рим, например, площадь перед собором Святого Петра.

А. К. А из современных?

Н. В. Потсдамерплац в Берлине. Очень удачный пример жизненного пространства, при том что там высокие дома, очень плотная структура города. Но в этом городском пространстве себя чувствуешь очень комфортно.

П. Ж. Правда, по-настоящему удачные проекты встречаются довольно редко. Пожалуй, только в последнее время стали появляться такие эксперименты с городским пространством, в связи с экономическим ростом. Было несколько проектов городов «с нуля», но в целом каких-то сверхновых революционных идей в этой области в XX веке практически не появилось.

Н. В. Были проекты кварталов — собственно, тот же Потсдамерплац. До того времени это ведь был, считай, пустырь — демаркационная зона между Западным и Восточным Берлином, которая была полностью уничтожена. И они на этом пустыре создали абсолютно новую городскую структуру. Безусловно, и у нее свои проблемы, но эта — одна из наиболее удачных. В 20-е годы было много смелых проектов в Советском Союзе, но немного с другой стороны — разрабатывались планы промышленных городов. Или, скажем, город при ГЭС — проектируется Днепропетровская ГЭС, и при ней город. И там тоже есть очень удачные примеры городской планировки. Восстановленные после войны города — тоже очень гуманный подход, и, как ни странно, повернутый лицом к человеку.

А. К. То есть проекта настоящего «города будущего» пока нет?

П. Ж. Ну как, в последнее время было несколько удачных решений, в Китае, например.

Н. В. Та же их Олимпийская деревня, скажем.

П. Ж. Но это все-таки коммерческие застройки, в них нет чистоты идей, там совершенно другой расчет.

А. К. А московские районы типа Зеленограда и Чертаново, с их необычной нумерацией домов, опять же формой зданий, их расположением?

Н. В. В 70-е годы велась очень интересная исследовательская работа по городскому планированию в мастерской Гутнова при НИиПИ Генплана, и Зеленоград и Чертаново — это в каком-то смысле отражение тех идей. Можно поспорить о внешней привлекательности зданий, но никто не будет спорить, что это очень удобные для жилья кварталы. Ясная, четкая планировка, комфортное пространство для жизни. Но тут, опять-таки, откуда ноги растут? Зеленоград — это структура римского военного лагеря. Две дороги, одна с севера на юг, другая с запада на восток, и квадратные кварталы вокруг них.

А. К. Сколько, по-вашему, осталось жить традиционной структуре европейского города, с маленьким историческим центром, узкими мощеными улочками и прочим?

Н. В. А до тех пор, пока кафедральный собор на главной площади стоит. А они долго простоят, строили хорошо. Мы вообще в этом смысле традиционалисты — мы не за то, чтобы все сломать и заново построить. Все равно ничего хорошего из этого не выйдет.

А. К. Ну вон Наполеон III ведь перестроил Париж — и ничего, до сих пор все работает.

П. Ж. У него были веские причины.

Н. В. Да и то перестройка-то шла в несколько приемов. Потом, насколько я помню, в Париже помимо Лувра как центра притяжения есть еще несколько таких ядер, агломератов.

П. Ж. Тот же Дефанс.

Н. В. Опять же отличный пример современного квартала.

А. К. То есть, если подытожить и попытаться перенести текущую ситуацию с учетом имеющихся тенденций в будущее, получается, что у нас будет прагматичная, недорогая архитектура, которая при этом интерактивна, и небольшой процент ярких, но неэкономных проектов, которые и будут служить собственно лицом городов.

Н. В. Ну, это в идеале, если люди смогут договориться. А если нет, то будет хаотичное изменение. Сейчас оно у нас медленное, а в будущем может сильно ускориться, и тогда картинка начнет осыпаться. В любом случае останутся некие статичные вещи, которые не могут никуда деться, например дороги. И не важно, будем мы по ним ходить, летать или плавать.

А. К. А вот что касается интерактивности, она имеет какое-нибудь отношение к модульной архитектуре, которая сейчас тоже очень активно разрабатывается? Такие дома из кубиков, их сейчас делают в формате обычного контейнера, чтобы можно было погрузить на железнодорожную платформу или грузовик. Очень высокотехнологичные, между прочим: на крыше солнечные батареи, антенна для беспроводного интернета, внутри кондиционированное пространство и прочее.

Н. В. Да, есть такое, но в этом случае мы говорим скорее о пригороде, чем о настоящей городской среде. Город, конечно, может достраиваться и кубиками в высоту, но это уже было где-то в 70-х. У тех же японцев было такое течение метаболистов — они выращивали города как на грядках. Мы говорим немного о другом, о такой свободной трансформации.

П. Ж. Нас в основном интересует новый принцип подхода к архитектуре, а будет ли она сделана из модулей или вообще выращиваться в пробирке — это не так важно.

А. К. А как вам идея таких мини-городков на самообеспечении? Есть такой принцип sustainable community, когда у каждого поселения своя солнечная или ветряная электростанция, гидропонная ферма и так далее, и это рассчитано на сравнительно небольшую группу людей. Основная идея в том, что у современных городов нет будущего, они перенаселены и осыпаются под собственным весом, поэтому надо осваивать незаселенные пространства.

П. Ж. Ну это опять же зависит от того, хватит ли у людей коллективной воли, чтобы об этом договориться.

Н. В. А если не хватит, то все закончится войной за ресурсы и жизненное пространство. Вон одних японцев 120 миллионов, а когда их станет 250 и они поймут, что уже вообще никак не помещаются на своем острове, вот тут-то и будет самое время начать маленькую победоносную войну против России, где плотность населения 1 человек на 300 квадратных километров.

П. Ж. Да и Китай чего стоит.

Н. В. Утешает только то, что, даже когда будет война, мы не останемся без работы. Будем взрывать то, что построили. Маскировать или взрывать.

А. К. По шпееровской «теории руин», чтобы остовы изящные остались?

Н. В. Ничего подобного! Все очень разумно. Вот у нашего друга есть дедушка, академик архитектуры. Он до войны проектировал гидроэлектростанции, огромные заводы — короче, такой роскошный пром. А когда началась война, они маскировали Кремль и другие правительственные объекты и минировали то, что они сами же построили. Потому что никто лучше их не знал, как это здание снести наверняка. А потом восстанавливать будем.

А. К. В этом смысле очень показателен пример Лас-Вегаса — там все эти высотные гостиницы растут и падают, как однолетние растения по осени. Пару лет простоит, бюджет отобьется, а дальше его проще и дешевле взорвать и заново построить еще что-нибудь.

Н. В. Кстати, отличный пример той самой «быстрой архитектуры», о которой мы говорили. Только мы надеемся, что когда-то технологии позволят не взрывать, а трансформировать.

П. Ж. Например, на молекулярном уровне.

А. К. И что же нас отделяет от будущего архитектуры?

Н. В. Только технологии!

П. Ж. Да, все только в это упирается. Потому что недостатка идей нет вообще, человечество придумало уже столько, что просто бери да воплощай.

Н. В. Но нужен качественный скачок. Мы ведь сейчас находимся в середине века эклектики, когда стиля как такового уже нет. Все перепробовано, перестроено, а система-то осталась та же самая, стоечно-балочная. Но благодаря тому что у нас появились полимерные материалы, стала возможна, например, бионическая архитектура, повторяющая природные формы. Если бы у нас не было полимеров, мы бы никуда не продвинулись, потому что какую бы революционную идею ни родил архитектор, все равно нужны стойки и балки, потому что надо куда-то передавать нагрузку. Появятся, например, гелиевые структуры — можно будет строить безопорные мосты.

А. К. То есть фактически от будущего нас отделяет только железобетон?

П. Ж. От будущего нас отделяет коринфская колонна, которая стоит и держит. Материалы меняются, но принцип остается прежним. Ну и земное притяжение никто не отменял пока.

Н. В. А если отменят, будет вообще все по-другому.

П. Ж. Да, сейчас ведь есть уже архитекторы, проектирующие для космоса. Там совершенно другие законы.

Н. В. А так, посмотреть ту же Заху Хадид или Фрэнка Гэри. Снаружи футуристические здания, а внутри решается все та же задача — как распределить нагрузку от перекрытия на стойки.

А. К. То есть фактически меняется только форма, а содержание — нет?

П. Ж. Именно так. Поэтому нужно дождаться появления каких-то принципиально новых материалов — например, которые висят в воздухе и которые надо, наоборот, притягивать к земле. Будущее архитектуры наступит, когда поменяются правила.


Другие материалы рубрики:
Константин Аникин. Ссылка в будущее, 05.05.2009
Михаил Лейкин и Мария Сумнина: «Будущее уже наступило», 05.05.2009
Артем Гриневич. Абсолютный мир, 03.05.2009