От «Клыка» до «Аттенберга»

Греческое кино на «Оскаре»: гротеск, лекарство от отчуждения, министерство глупых походок и Q&A Афины Рейчел Цангари

Имена:  Афина Цангари · Йоргос Лантимос

В воскресенье, 27 февраля состоится вручение премий Американской киноакадемии. И хотя «Оскар» – это действительно не очень интересно, но как минимум один сюжет предстоящей церемонии заслуживает внимания: в номинацию «Лучший фильм на иностранном языке» впервые с 1977 года попала греческая картина – «Клык» Йоргоса Лантимоса. OPENSPACE.RU рассказывает о новом греческом кино и публикует материалы Q&А режиссера фильма «Аттенберг» Афины Рейчел Цангари, в начале февраля отвечавшей на вопросы зрителей в Гетеборге.


«Клык» два года назад победил в каннской программе «Особый взгляд» и превратился в ползучую фестивальную сенсацию. В нем изящно доводится до абсурда идея семьи как основной формирующей среды: трое половозрелых детей живут в замкнутом пространстве загородного дома, никогда не выходят на улицу и узнают о мире со слов родителей – авторитарного отца и матери-коллаборантки. Перед обедом они повторяют свои регулярные мантры: дети смогут водить машину, когда у них выпадет клык; когда клык снова вырастет, они смогут выйти за ворота. Незнакомое, излишнее и опасное трактуется старшими в произвольном ключе («Море? Это вид мебели»). Искажение реальности вызывает у аудитории смех, но утверждение отца «Кошка очень опасное животное» – не большее преувеличение, чем «Дед Мороз принес подарки», «Господь все видит», «Нельзя есть мясо свиньи» или «Неверные должны умереть». Лабораторный проект по созданию цивилизации в пробирке оказывается под угрозой, когда в семью вторгается посторонний – женщина, нанятая для оказания сексуальных услуг сыну; случайно принесенные ею видеокассеты («Рэмбо», «Челюсти») становятся информационной бомбой, взрывающей герметичный мир. И это тоже рабочая модель в миниатюре: закрытая система не справляется с новыми вводными, и мы видим, как в эпоху «Гугла» традиционные автократии смывает информационной волной. В «Клыке» отец находит решение: наемная работница уволена, отныне потребности сына будут удовлетворять его сестры. Закрытость системы достигла предела – дальше (уже не в кадре) инцест, вырождение и коллапс.

«Клык», к изумлению своих создателей попавший в оскаровский шорт-лист, стал первым громким проектом компании Haos Film; следующая работа студии – картина Афины Рейчел Цангари «Аттенберг» – прошлой осенью была показана в венецианском конкурсе.

Цангари изучала литературу в Университете Аристотеля (Салоники), современное искусство в школе Tisch (Нью-Йорк) и кинорежиссуру в Университете Техаса; она впервые появилась в кино в маленькой роли в «Бездельнике» Ричарда Линклейтера, а ее полнометражным дебютом стал фильм с труднопроизносимым названием The Slow Business of Going (2001) – снятый в девяти городах мира роуд-муви, который попал в список лучших картин 2002 года по версии газеты Village Voice. За время учебы и работы в США Цангари также стала основателем фестиваля экспериментального кино Cinematexas, занималась постановкой видеошоу и вернулась в родную Грецию в качестве видеодиректора церемонии открытия летних Олимпийских игр 2004 года. Haos Film, которую они с Лантимосом основали в 2005 году, так же как и шведская студия Atmo, стала удачной попыткой независимых кинематографистов защитить и реализовать свои идеи. Цангари стала продюсером «Клыка» и «Кинетты» (2005), режиссерского дебюта Лантимоса, он спродюсировал «Аттенберг» и сыграл в нем одну из ролей.

Трейлер фильма «Аттенберг»


Премьера «Аттенберга» в венецианском конкурсе и последующее его путешествие по мировым фестивалям сопровождались невероятным, но несколько оскорбительным для режиссера ажиотажем: публика отчаянно пыталась увидеть второй «Клык». Искали сходство, говорили о «новой греческой волне» – и то и другое Лантимос и Цангари яростно отрицают.

Марина, героиня «Аттенберга», сыгранная не говорящей по-гречески француженкой Арианой Лабед (венецианский Кубок Вольпи за лучшую женскую роль), живет в депрессивном индустриальном городе на берегу моря со своим умирающим отцом и близкой подругой – официанткой в пустующем ресторане. С отцом Марина смотрит фильмы знаменитого британского натуралиста, сэра Дэвида Аттенборо (Аттенберг – искажение его фамилии), с подругой – дурачится, подражая повадкам животных. С приезжим, командированным инженером (Лантимос), она впервые начинает изучать свое тело – так же как Дэвид Аттенборо изучает природу. После смерти отца Марине предстоит выполнить его последнюю волю – воспользоваться услугами агентства, помогающего совершить кремацию за рубежом (в Греции ее легализации препятствует православная церковь).

Отрицать некоторое сходство между «Клыком» и «Аттенбергом» бессмысленно. Оба фильма сняты идеологически близкими художниками, выходцами из экспериментального театра; они намеренно противопоставили себя архаичному греческому киноконтексту и стали снимать изощренное, неочевидное, но все-таки политическое кино.

И «Клык», и «Аттенберг» – две абсолютно разные производные одной и той же реальности и одного и того же намерения: предложить собственный критический взгляд на патриархальное общество, законы которого во многом определяются влиянием ортодоксальной церкви.

Но предельно герметичный «Клык» – очевидный гротеск, сатира. «Аттенберг», открытые пространства которого напоминают о вестернах, – скорее мечта, расстояние до которой совсем не кажется непреодолимым. Это не утопия – это позитивная программа.

Видеопроекция Афины Р. Цангари на церемонии открытия Нового музея Акрополя


Журналист Cinema Scope в своей беседе с Цангари указал на то, что обе картины рассказывают о детях, воспитанных в необычных условиях. И если в «Клыке» речь идет скорее об «обычных», но доведенных до абсурда, то в случае «Аттенберга» «необычные» следует заменить на «идеальные».

Во время первого диалога Марины с отцом Цангари двумя-тремя репликами создает представление о феноменальной близости, абсолютно лишенной инцестуального подтекста. Дочь говорит, что представляет отца голым, и спрашивает, испытывает ли он по отношению к ней эротические чувства. Тот отвечает, что нет: природа позаботилась о предохранителе, сознание мужчины подавляет сексуальные импульсы, направленные на детей. С такой же прямотой и нежностью Марина общается с двумя другими своими визави.

Главная героиня «Аттенберга» оказывается планетой, вокруг которой на своих орбитах вращаются трое других – отец, подруга и инженер, – и ее близость с каждым из них становится отдельным огромным миром.

В этом смысле «Аттенберг» отличается не только от греческого кино, малоизвестного за пределами страны, но и от всего современного кинематографа отчуждения, на разные лады и с разной степенью убедительности сигнализирующего об отсутствии коммуникации. Мир «Аттенберга» – это мир тончайших душевных настроек, совпадающих шестеренок и прозвучавших слов, которые мы хотели бы, но часто не решаемся произнести вслух.

{-page-}
   

После премьеры «Аттенберга» на фестивале в Гетеборге Афина Рейчел Цангари ответила на вопросы зрителей.

– Почему у вас в фильме всего четыре персонажа? Откуда такой минимализм? Это влияние античной трагедии?

– Античная трагедия повлияла на фильм. Ничего не поделаешь – я из Греции, много времени посвятила ее изучению. Я впервые снимала дома. Раньше, начиная со студенческих лет, делала что-то только в Америке. И это было серьезное решение – написать сценарий на родном языке и снять картину, действие которой может происходить только в Греции.

Знаете, в античных трагедиях много прагматизма. В них постоянный торг. В конечном итоге не важно, кто из героев умер, а кто выжил. Важно, кто из них достиг катарсиса. Внутренне очистился.

Мне хотелось, чтобы герои присутствовали в картине как бы сами по себе, чтобы экран не был перегружен натуралистическими бытовыми подробностями, второстепенными персонажами. Отношения персонажей – абсолютный приоритет, они на первом плане. «Аттенберг» – еще и очень личное посвящение моему отцу, и я не хотела, чтобы лишние детали отвлекали от главного.

Это важная тема для Греции, да и для всего остального мира. В нашем патриархальном обществе подобные диалоги дочери с отцом, которых у меня никогда не было; подобная близость – мечта, которая пока не осуществилась.

«Аттенберг» снимался в моем родном городе, где отец работал инженером. Там большая фабрика. В 1970-х, во времена моего детства, город был полон жизни, но сейчас он дает полное представление об общем экономическом и социальном упадке. В «Аттенберге» вы видите пустые пространства, что сближает его с вестернами. Вестерн ведь (как и опера, и голливудский мюзикл) – мутация античной трагедии, так что во всем этом есть некоторая логика.

– В фильме есть история отношений мужчины и женщины: главной героини и приезжего инженера. Но это не делает «Аттенберг» мелодрамой.

– Греция страшно мелодраматическая страна, и я обожаю мелодраму. Но я еще и страстный синефил. И я предпочитаю самостоятельно решать, где плакать, где смеяться, а не быть жертвой эмоциональной манипуляции. И, как режиссеру, мне хочется, чтобы у моей аудитории тоже был выбор. Придумывая конструкцию фильма, я была абсолютно уверена, что хочу сделать именно так: вначале он выглядит как научно-популярное кино, но не о животных, а о людях; потом героиня начинает исследовать свое тело и чувствует пробуждение желаний.

(Пауза)

Давайте, у вас же должны быть другие вопросы!

©  Haos Films

Кадр из фильма The Slow Business of Going

– Кто актеры?

– Главную героиню играет молодая французская актриса Ариана Лабед, ее подругу – Евангелина Ранду, очень известная в Греции танцовщица (я выбрала ее потому, что она очень естественно произносила реплики, и из-за ее пластики). Инженер – Йоргос Лантимос. Отец – Вангелис Мурикис, очень хороший киноактер.

– Ваши герои коммуницируют друг с другом через игру. Обговаривают условия, дурачатся, подражают животным...

– У меня был очень четкий сценарий, и мы от него не отступали. Я никогда не работаю по системе, которую называют «методом», мы не обсуждаем с актерами психологию героев. Они просто репетировали, повторяли реплики. Арина вообще не говорила по-гречески. Мы начали с того, что заучили весь ее текст, фонетически. И, повторяя его бесконечно долго, она смогла создать свой персонаж. Однажды Ариана – жизнерадостная, элегантная французская девушка, просто стала Мариной, своей героиней, совсем другим человеком. И еще мы смотрели документальные фильмы сэра Дэвида Аттенборо – про зверей, изучали их поведение. Актеры работали со своими инстинктами, импровизировали, апеллируя к своему внутреннему животному. Не грубый натурализм, нет. Мы искали способ показать, как две героини, подруги, создают свой собственный маленький подвид животного мира – у них собственный язык и способ коммуникации. Они носят эти старомодные вещи, они договорились: «Давай будем чудить!» Потому что есть удивительная свобода – позволить себе быть странным. И мы играли в пингвинов, фламинго и шимпанзе. А еще мы играли в «Монти Пайтон», в «Министерство глупых походок», которое я очень люблю. Кое-что мы копировали буквально.

У фильма будет премьера в Лондоне, в конце апреля. Мы пригласили туда и сэра Дэвида Аттенборо, и людей из «Монти Пайтона». Надеюсь, они придут.

– Как фильм приняли в Греции?

– Хорошо. Он вышел в прокат в начале декабря и до сих пор не сошел с экранов – что редкость для артхаусного кино, особенно для национального, потому что греки не смотрят греческие фильмы (кроме комедий).

Но для меня важен был даже не бокс-офис, а дискуссия, которая началась в связи с «Аттенбергом». Много говорят о семье, о необходимости более открытых отношений между родственниками. Девочки в Фейсбуке обсуждают своих отцов.

И еще – дискуссия о кремации. Газеты начали печатать огромные статьи в поддержку ее легализации: «Что за дикость, какой-то третий мир!» Люди должны получить право умирать так, как им хочется. Церковь категорически против, но к обсуждению снова подключился парламент. Возможно, что-то изменится.

– Расскажите о саундтреке.

– Мы использовали песни группы Suicide, Франсуазы Арди… Я хотела использовать музыку, которая была бы не слишком известной, слишком модной. Что-то между попом, роком и экспериментом. «Аттенберг» ведь немного мюзикл. В античной драме есть хор, который выходит и прерывает действие. Вот это мне очень нравится. Вообще, я бы хотела снять настоящий мюзикл.

– Можно ли сказать, что благодаря «Аттенбергу» и «Клыку» появилась «новая греческая волна»? Вы видите сходство между этими двумя фильмами?

– Так, о сходстве с «Клыком». Конечно, оно есть, потому что мы с Йоргосом работаем вместе уже семь лет. Я была продюсером его первого фильма, «Кинетта». Он был продюсером «Аттенберга» и сыграл там одну из четырех ролей. И мы оба пришли из театра. Но о сходстве наших картин мы не очень любим говорить – ни он, ни я.

Никакого течения нет. Мы работаем вместе, поэтому у нас появился свой собственный язык, непохожий на язык остального греческого кино. Мы основали компанию  для режиссеров, мы не зависим от продюсеров и сами продюсируем картины друг друга. Нам пришлось сделать это потому, что в Греции нет людей, которых называют «креативными продюсерами», – тех, кто понимает и хочет разбираться в чужих идеях. У нас так: сидит человек при фонде, распределяет деньги, и на этом все. Работая над фильмом, ты должен чувствовать себя защищенным; знать, что есть кто-то, кто позаботится о твоих делах. Тот, кто любит твой замысел и способен предостеречь тебя от ошибок. Конечно, я мечтаю, что в один прекрасный день я найду себе настоящего продюсера. Сейчас мы заканчиваем работу над новой картиной Йоргоса, производство которой началось после премьеры «Аттенберга». А когда закончим его фильм, начнем снимать мой следующий. Мы как семья. И сейчас мы начали понемногу помогать другим молодым кинематографистам.

Сейчас в Греции нет денег на кино. В прошлом году, когда мы начали снимать «Аттенберга», случился финансовый коллапс, вся жизнь замерла. Не на что было закончить съемки, приходилось выкручиваться. Ни государство, ни частный капитал не вложили в «Клык» ни цента. Но мы как-то обошлись подручными средствами.

– Вы удивились, когда узнали, что «Клык» получил номинацию на «Оскар»?

– Конечно, я удивилась! Решила, что это какая-то ошибка. Такие фильмы обычно не номинируют. И в мыслях не было, что он может продвинуться так далеко. Но Йоргос – режиссер с уникальным видением, люди не могут не оценить его, особенно американцы. Посмотрим, чем все закончится. ​