Как хохлы и москали Гоголя делили

Вместо повести о суровой эпохе — длинный патриотический ролик. Вместо эпоса — пафос

Фильм Бортко атакует потенциальных оппонентов по всему фронту лихим казацким наскоком, какому позавидовал бы и сам старый Бульба. Под знаменем Гоголя он захватывает новые рубежи, доказывая, например, что Запорожская Сечь тоже часть истории и культуры именно России, но никак не Украины.

Вообще-то сражаться за права на Гоголя с российской стороны глупо. Гоголь считал Малороссию и Россию разными частями единой Руси, украинцев и русских — представителями единого народа с общей историей. Он обожал украинскую степь, хутора, избы, песни, запахи, еду, использовал вкуснейшие украинские слова, но писал именно по-русски и другой участи для русского писателя не представлял. Именно в случае с Гоголем, после известных посмертных легенд о нем, стало штампом то и дело повторять «он перевернулся бы в гробу», но он и впрямь перевернулся бы в гробу, если бы узнал о тех мелких политических дрязгах, о том расколе, которые возникли внутри прежде единой страны и единой нации. Он никогда бы не предположил, что его «Бульбу» станут использовать как идеологическую дубину. Режиссер Бортко явно об этом знает, о чем свидетельствуют его интервью. Он, будучи, как многие из нас, представителем и русской, и украинской, и белорусской и еще каких угодно кровей, тоже повторяет, что русские и украинцы (восточные — не западные, подчеркивает он) — одна нация. Но смотрите, что он делает в фильме.

Тут напомним, что постраничных экранизаций — даже классики — не бывает. На постраничную может решиться только чудак, ничего не понимающий в кино. «Тарас Бульба» — достаточно аккуратная экранизация гоголевской повести. В таких случаях бывает любопытно заметить даже не то, что сокращено режиссером в классическом тексте, а что в нем акцентировано, что в него добавлено. И постараться понять почему.

Почему, например, фильм начинается не памятной всем, кто читал «Бульбу», фразой: «А поворотись-ка сын (в другой редакции Гоголя — сынку. — Ю. Г.)», а менее памятным, пусть и тоже знаменитым обращением Бульбы к запорожскому войску по поводу товарищества: не было, мол, в других землях такого товарищества, как в Русской земле? Потому что сразу должна прозвучать тема Руси. Тупой молодой зритель, если сподобится пойти на «Бульбу», должен сразу понять, что запорожцы — свои. Начальная сцена в итоге закольцуется с финальной, когда погибающий в огне Бульба будет кричать о том, что ляхи (читай: весь мир) еще узнают о том, что такое православная русская вера; и что подымается из Русской земли свой царь и не будет в мире силы, которая бы не покорилась ему.

Обе эти сцены в современной ситуации, когда Россия, как убеждают наши телеястребы, окружена врагами, выглядят еще и актуальным напоминанием о том, что так было всегда и неча поддаваться бусурманскому влиянию.

Слова «православная Русская земля» звучат в фильме вообще часто. Сохранены, кажется, все монологи и диалоги из «Тараса Бульбы», в которых говорится о Руси. Во время главной трагической битвы славу Русской земле поют, перед тем как помереть от смертельных ран, пять казаков подряд. Да, так у Гоголя! Но у него эта битва описана в стилистике былинного эпоса, подобные слова положено произносить перед гибелью былинным патриотам. В фильме же непрерывные здравицы Русской земле выглядят пропагандой. Тем более что большинство других диалогов-монологов пропущены или сокращены.

Зато слово «Украйна» употребляется ровно три раза, и все три — в негативном контексте. Когда сын Тараса Андрий предает своих ради красивой полячки, то говорит: «Кто сказал, что моя отчизна Украйна?» Надо же: все хорошие герои постоянно дают понять, что они русские. А как нашелся предатель, так сразу вспомнил, что он с Украины. «Так тоже у Гоголя!» — сердито возразит Бортко. Да. Но у Гоголя до того — три страницы длинных слезных монологов Андрия и панянки. И слово «Украйна» не торчит из этих монологов, словно голова преступника, справедливо заслужившего гильотину.

Короче, запорожцы — русские. Кем на самом деле были казаки, которые поначалу именовались днепровскими (были и другие — донские), потом запорожскими и, наконец, стали кубанскими, — вопрос сложный. Очевиднее всего, и об этом тоже есть у Гоголя, они были конгломератом разных наций, избравшим в качестве объединяющей идеологии православие. Вспомним и о том, что многие казаки считали и считают себя отдельной нацией. Поскольку я вырос в Краснодаре, то с детства помню, что, когда местная «Кубань» играла в футбол с клубом из центральной России, трибуны скандировали: «Казаки, топчи кацапов!» А когда приезжала команда с Украины, орали: «Казаки, топчи хохлов!» Так что украинские ученые, объявляющие запорожцев истинными украинцами, тоже немного заблуждаются.

Но в фильме они однозначно русские. Причем не просто наши предки, а всем пример. Смелы, благородны. Войной на ляхов они идут в отместку. Потому что те — гады, убийцы. После фильма понимаешь, отчего именно Польша решила разместить у себя систему ПРО: она всегда была такая! Добавлено к Гоголю: ляхи после отъезда Тараса с сыновьями в Сечь уничтожают его хутор, полк и убивают его жену. Добавлены: варварские натуралистические пытки запорожцев в Варшаве, прежде всего сына Бульбы Остапа. Это чтобы мы все прониклись патриотической ненавистью к врагу? Зато ни намека на то, что в повести о Бульбе описано так: «А Тарас гулял по всей Польше с своим полком, выжег восемнадцать местечек, близ сорока костелов… <…> Не уважали козаки чернобровых панянок, белогрудых светлоликих девиц; у самых алтарей не могли спастись они: зажигал их Тарас вместе с алтарями. Не одни белоснежные руки поднимались из огнистого пламени к небесам, сопровождаемые жалкими криками, от которых подвигнулась бы самая сырая земля и степовая трава поникла бы от жалости долу. Но не внимали ничему жестокие козаки и, поднимая копьями с улиц младенцев их, кидали к ним же в пламя».

«Это у Гоголя!» — сердито скажу я режиссеру Бортко.

В результате вместо повести о суровой эпохе — длинный патриотический ролик. Вместо эпоса — пафос. Вместо характеристики диковинных героев и обычаев, каких никогда больше не будет на земле, не важно, русской или нет, — сплошная идеология. Фильм кажется прямолинейно пропагандистским еще и потому, что вкусный сочный текст Гоголя звучит с экрана с неестественными театрализованными интонациями. В итоге пафос вызывает хихиканье — в тех трагических местах, когда Гоголь никакого смеха не предполагал, — и что может быть для фильма более убийственным? Коллега Роман Волобуев зло, но точно заметил в своем блоге на сайте «Афиши»: «Никогда раньше сцена сожжения на костре пожилого человека не вызывала такой искренний смех и такие бурные аплодисменты в зале».

Интересно, чем ответят на выпад Бортко украинские идеологи? Как сумеют доказать, что Гоголь все-таки их писатель, а запорожцы — ридны украинцы? У них есть адекватный ответ. На Украине по закону все фильмы, даже те, которые демонстрируются в восточной части страны, переводят на украинский. Но то-то будет забавно, если ради доказательства украинской принадлежности Гоголя и его персонажей-запорожцев все русские диалоги «Тараса Бульбы» переведут на мову.


Другие коолнки Юрия Гладильщикова:
Болеть за кино как за футбол — глупость, 27.02.2009
Остров стиляг, 15.12.2008
О киношоке, 21.11.2008