Жако Ван Дормель: Лекарство от смерти

OPENSPACE.RU предлагает вашему вниманию главу из готовящейся к печати книги кинокритика Антона Долина «Уловка XXI. Очерки кино нового века»

Имена:  Антон Долин · Жако Ван Дормель

Кинокритик Антон Долин известен как автор книг «Ларс фон Триер: Контрольные работы» (НЛО, 2004, 2007) и «Такеси Китано: Детские годы» (НЛО, 2006). Его новая работа, «Уловка XXI. Очерки кино нового века», — три десятка портретов актуальных кинематографистов, которых Долин делит на постмодернистов, реалистов и идеалистов (отдельно выделяя в прологе и эпилоге Мануэла ди Оливейру, старейшего и интереснейшего режиссера планеты). В своих рассуждениях о каждом из героев автор отталкивается от одного фильма, помещая его как в контекст личной фильмографии, так и в общекинематографический, общекультурный контекст. Герои книги — от Дэвида Линча до Михаэля Ханеке — становятся и ее соавторами, в своих интервью подтверждая или опровергая интерпретации критиков.

OPENSPACE.RU публикует главу об «идеалисте» Жако Ван Дормеле, снявшем в 2009 году свой opus magnum — фильм «Мистер Никто», который выйдет в российский прокат в феврале.


В 1912 году французский композитор Эрик Сати, известный шутник и парадоксалист, написал текст о своей творческой стратегии с заголовком-оксюмороном «Memoires d’un amnesique» — то есть «Воспоминания потерявшего память». Почти столетие спустя в фильме «Мистер Никто» эту идею экранизировал бельгиец Жако Ван Дормель, один из самых необычных европейских режиссеров нового времени. Его герой потерял не только память, но и имя — его зовут Немо Никто (то есть, собственно, «Никто Никто»). Дряхлым стариком в 2092 году он пытается под гипнозом своего психотерапевта — а также под прицелом микрофона скучающего журналиста — вспомнить прожитую жизнь. И вспоминает, только не одну, а сразу десятки жизней: в фильме Ван Дормеля бесконечным ресурсом возможностей становится не будущее, а прошлое. Если бы я совершил не тот поступок, а этот, сказал не ту фразу, а эту, что изменилось бы? Вопреки правилам параллельных прямых, линии жизни Немо Никто вихляют и пересекаются друг с другом. Выход из этого лабиринта лишь один: смерть, которая никак не наступит. Сегодня (точнее, завтра) он, самый прославленный склеротик планеты, знать не знает о том, что стал героем сверхрейтингового реалити-шоу «Последний смертный»: весь мир, затаив дыхание, ждет минуты, когда он испустит дух. Но для него самого прошлое сомкнулось с будущим в единую ленту Мёбиуса, и он погружается в былое. Там он надеется отыскать желанную точку разрыва, с которой началось расслоение жизней и судеб.

Эта точка — на перроне маленькой провинциальной железнодорожной станции с неслучайным названием «Шанс», где расстаются навеки родители девятилетнего Немо. Мама уезжает от папы в далекую Канаду. Она садится на поезд, и в эту секунду мальчик должен принять решение: остаться с отцом или уехать с матерью? Он бежит за поездом, он оглядывается назад, время останавливается в бесконечной точке невозможного выбора, а за кадром звучит завораживающая фортепианная музыка Эрика Сати.

Десятки миллионов бюджета, двенадцать лет работы над картиной — от первого варианта сценария до финального монтажа. Ван Дормель построил сложнейший, многослойный, невероятно амбициозный для Европы фильм на абсурдном детском парадоксе, выраженном в известном вопросе: «Кого ты любишь больше — папу или маму?» Развивая его, режиссер-сценарист пошел дальше: предложил своему герою десятки вариантов развития событий, не выделив ни один в качестве «правильного», основного, осевого. Подобно герою продвинутой компьютерной игры, Немо может выбрать страну проживания, любимую женщину, профессию, продолжительность жизни. Как, в сущности, каждый из нас. В этом — элементарный месседж фильма, моментально выводящий его за рамки формального эксперимента.

«Мистер Никто» построен на такой же очаровательной игре деталей, как «Амели» Жан-Пьера Жене, но начисто лишен уютной неомещанской морали. «Мистер Никто» так же лукаво исследует границы между мечтами и реальностью, как «Вечное сияние чистого разума» Мишеля Гондри, но возводит личную драму маленького человека в ранг вселенского эпоса. «Мистер Никто» так же смело выворачивает наизнанку представления о биографическом жанре, как «Загадочная история Бенджамина Баттона», но обходится без изнурительных клише. «Мистер Никто» так же отважно разрушает представления о реальности (экранной и внеэкранной), как «Матрица», но избегает претенциозной псевдофилософии. Когда 34-летний Немо Никто в промежуточном пространстве сна-транса вступает в диалог с самим собой — старым и мудрым, то узнает о человеке, управляющем событиями: его зовут Архитектор. Кто он такой? Неужто Бог? Нет, разъясняет Немо-старик, Архитектор — это девятилетний мальчик на платформе, поставленный перед невозможным выбором. Следует ли из всего вышеизложенного глубокомысленный вывод? Дряхлый мудрец с удовольствием выдаст трюизм: каждая жизнь заслуживает того, чтобы ее прожить, каждая тропа — чтобы быть пройденной. И затыкает рот зрителю, уже приготовившемуся возмущенно обвинить старца в шарлатанстве: «Теннеси Уильямс».

«Жизнь — это история, рассказанная идиотом, наполненная шумом и яростью и не значащая ничего» — другая крайность, еще цитата от непреложного авторитета. Хотя многое зависит от угла зрения: смотря кого считать идиотом. Те, по отношению к кому европейская цивилизация нередко употребляла это обидное слово, — объекты пристального внимания Жако Ван Дормеля. Единственный исполнитель, объединяющий все его фильмы, — Паскаль Дюкенн, театральный актер с синдромом Дауна. Родной брат интроверта-протагониста в «Тото-герое» (1991), его второе (и лучшее) «я», он становится собратом и ближайшим товарищем Гарри, бизнесмена на грани нервного срыва в «Дне восьмом» (1996).  Если в дебютном фильме Ван Дормеля Дюкенн — лишь второстепенный герой-спутник, то во второй картине режиссера он — идейный и эмоциональный центр сюжета; недаром Дюкенна в Каннах наградили актерским призом, разделенным наравне с партнером по картине, Даниелем Отоем. Мелькает артист-талисман и в «Мистере Никто»: у него нет ни одной реплики, но именно он воплощает альтер эго Немо, еще одну возможность его параллельного бытия. Дюкенн — ничуть не спекулятивный рычаг, он для Ван Дормеля важнейший художественный элемент, уводящий как персонажей, так и зрителей из рационального мира социальных мотиваций в поля чистейшего, безоблачного иррацио. Его участие в каждом фильме режиссера равноценно манифесту, упрямой присяге на верность тем ценностям, которые во взрослом мире считаются инфантильными и несерьезными.

Даун — вечное дитя; дети — непременные и важнейшие герои фильмов Ван Дормеля, в их актерской игре и поведении никогда не ощущается ни малейшего оттенка фальши или натянутости. Тото проживает длинную насыщенную жизнь, исход которой предопределен его детским предрассудком — уверенностью в том, что в роддоме его подменили, и его судьба украдена мальчиком из соседнего дома. Гарри при помощи умственно отсталого ангела Жоржа проваливается в детство, забыв о решении тех невыполнимых задач, которые еще неделю назад сводили его с ума. Старик Немо Никто твердо помнит, каким он был до рождения, легко восстанавливает в деталях раннее детство — как учился ходить и говорить. Лишь в момент принятия первого «взрослого» решения его личность раздваивается и дробится по ходу лет на частицы все меньшие, ускользающие из памяти.

Идиотизм Жако Ван Дормеля — тоже осознанный и последовательный. Пережив тяжелую родовую травму и чудом оставшись в живых, всю свою судьбу он принимает как неоправданный и прекрасный дар. Будущий режиссер начинал карьеру как профессиональный клоун, и долгое время не желал лучшего, кроме как веселить детей. Снимал короткометражки, не надеясь на этом заработать. Тридцати четырех лет от роду все-таки дебютировал причудливым «Тото-героем», которого никто не решился вписать в какую бы то ни было актуальную тенденцию — однако, вопреки логике, фильм взял «Золотую камеру» за дебют в Каннах, и режиссер стал знаменитым. Следующий фильм, «День восьмой», он снял, однако, лишь пять лет спустя. Опять успех, каннские трофеи для актеров и номинация на «Золотой глобус». И… десять лет полного молчания, а потом — несуразно дорогой и амбициозный англоязычный проект «Мистер Никто». А его по какому ведомству провести? На этот вопрос даже толерантное жюри Венецианского фестиваля с Ангом Ли во главе не придумало ответа, на всякий случай отдав специально учрежденный приз за техническое совершенство художнице-постановщице фильма Сильви Оливе.

Жако Ван Дормель последователен и упрям, как ребенок — или идиот. Идею картины о судьбе, природе времени и сути выбора он сформировал еще в 1980-х, когда снял короткометражку о мальчике на перроне. А потом вышли «Осторожно, двери закрываются» Питера Хоуитта и «Курить / Не курить» Алена Рене, другие фильмы о неисчерпаемых возможностях. Жако остановился, затаился, выдержал немаленькую паузу. И все-таки сделал свое главное кино — о Немо-герое.

{-page-}


* * *

©  Premium Film

Жако Ван Дормель во время съемок фильма «Мистер Никто»

Как писался сценарий, конструкция которого настолько изощренна и непроста?
Я записывал отдельные сцены и эпизоды на карточках, а потом помещал в общую картотеку и перемешивал в свободном порядке. Из сочетаний рождалась финальная версия сценария.
Помните, что было на первой карточке?
Уже нет. (Смеется.) Может, первая давным-давно потерялась. Но ведь и единой идеи в основе фильма тоже не было — идей было очень много, они рождались одна за другой, наслаивались друг на друга. А началось все с короткометражки, которую я снял двадцать пять лет назад — именно там впервые появлялся мой герой: мальчик на перроне, который не знает, кого из родителей ему выбрать. Похоже, я бесконечно повторяюсь… Но та идея не отпускает меня до сих пор. Я убежден, что каждый из нас, совершая выбор, выбирает не из двух возможностей, а из бесконечного множества. Значит, не бывает «правильного» и «неправильного» выбора. Я не знаю, по каким причинам совершаю тот или иной выбор, но когда я его совершаю, могу ли я назвать его свободным? Возможно, причины существуют — просто мне они неведомы. Влюбляясь, я выбираю одну женщину из множества, но почему я влюбляюсь именно в нее? Самый важный выбор в жизни, как правило, находится вне зоны нашего контроля. Обычно фильмы дают простые ответы на сложные вопросы. Я хотел бы этого избежать. У меня свои вопросы. Ответов на них я не нашел и притворяться не хочу.
Какой из многочисленных мистеров Никто ближе вам самому?
Все они — это я! И в то же время каждый — всего лишь плод воображения. Я, как сценарист, создаю персонажей-призраков, а потом место фантомов занимают реальные люди, актеры. Персонажи на экране — нечто среднее между созданным мной призраком и плотью актера.
Мистер Никто — не персонаж, а все персонажи вместе взятые. Такого написать, очевидно, сложнее всего. Или нет?
Такого героя создавать забавнее. Ведь он показывает, как наш опыт влияет на личность, изменяет ее в ту или иную сторону. Работа любого сценариста состоит из бесконечных «Что, если…». Все, что мне недоступно в реальной жизни, я проживаю на бумаге. Но вот как воплотить это перед камерой? Джаред Лито выполнил невероятную работу. Все сыгранные им мистеры Никто — разные, они по-разному дышат и ходят.
Что объединяет их всех?
Все они — ветви одного дерева. У них общие корни. В каждом скрыт ребенок, родители которого расстались. А потом — уже два разных тинейджера: один уехал в Канаду, другой остался в Англии. Из двух тинейджеров рождаются восемь разных взрослых. Влюбится, не влюбится? Соблазнится, не соблазнится? Скажет правильное слово или неправильное? Будет счастлив или несчастлив? Каждая из возможностей скрыта в ребенке.
А вы сожалеете о каких-либо возможностях, упущенных в жизни?
Нет. Даже самые печальные моменты содержали в себе какую-то внутреннюю красоту, с которой мне не хотелось бы расставаться. Хотя разнообразные «Что, если…» преследуют меня, как каждого. Особенно в вопросах любви. Однако даже неудачный выбор может привести к неожиданно счастливым последствиям. Запланировать это невозможно. Мой герой страдает из-за того, что его жена находится в перманентной депрессии — но если бы он выбрал другую женщину, у него не родились бы дети, которых он обожает!
Политики не способны объяснить, что такое реальность, а ученые, которых вы нередко цитируете в «Мистере Никто»?
Они тоже не способны, но, по меньшей мере, пытаются. Им хватает на это любопытства, а любопытство — прекрасное качество. Готовясь к этому фильму, я тесно работал с ученым, лауреатом Нобелевской премии Ильей Пригожиным, который исследовал феномен времени. Он написал массу книг о том, что такое время, — я не понял ни слова ни в одной из них… А перед смертью издал книгу под названием «Конец уверенности», где разоблачил все свои теории и заключил: «Возможно, я ошибался». Потрясающе. Вот это по-настоящему научный подход: сказать «Я ошибался». Я тоже ни в чем не уверен.
То есть вы сами не знаете, о чем «Мистер Никто»?
Понятия не имею. До сих пор задаю себе этот вопрос.
Что такое для вас «кинематограф Жако Ван Дормеля»?
Три фильма, сделанные одним и тем же человеком, не более того. Я не мог бы сделать их иначе, но анализ мне не по силам. Когда я стану дедушкой, то в один прекрасный вечер, сразу после обеда, усажу внуков на колени и покажу им все три фильма, что я снял. Они спросят: «Что, и это — все, чем ты занимался всю свою жизнь?» А я отвечу: «Да, извините уж». {-page-}




* * *

«Мистер Никто» начинается со смерти главного героя. Он лежит в морге, широко раскрыв удивленные голубые глаза, и произносит за кадром: «Что я сделал, чтобы заслужить такое?» Казалось бы, модель задана: теперь непременно возникнет титр «За несколько дней (часов, недель, лет) до того», и ретроспективно мы узнаем, что именно привело Немо к столь удручающему финалу. Или не узнаем. Путаница настигает зрителя сразу, захлестывает с головой. Одну за другой мы видим взаимоисключающие смерти героя (он тонет в машине, упавшей с моста; выстрелом в голову его убивает гангстер; он погибает в момент взрыва космического корабля), а затем — его самого, уже старцем, весьма дряхлым, но, безусловно, живым.

Жизни, прожитые Немо Никто, складываются в головоломный лабиринт с множеством кончин-тупиков, в сад расходящихся тропок. Время в этом саду нелинейно, и прямое развитие от причины к следствию, от поступка к финальной смерти, априори невозможно. Скорее уж, существуют две точки отсчета. Первая — младенец Немо, обитатель мира нерожденных детей, подозрительно напоминающего рекламу памперсов. Его одного случайно миновал Ангел Забвения (в роли ангелов две дочери Ван Дормеля), и теперь Немо знает все о своей грядущей судьбе. Вторая точка — старик-маразматик из далекого будущего, для которого возможное и реальное давно бесповоротно смешалось и слилось. Переходя из гипотетического мира в зримый, мальчик Немо ныряет с головой в нежно-белое молоко, всеобщую плаценту. Умирая, старик Немо развоплощает окружающую действительность до белой пустоты.

Между двумя белыми точками — разноцветные возможности. Девятилетний Немо идет домой мимо скамейки, на которой сидят три девочки, будущее в кубе: Джин в желтом платьице, Элиз в синем, Анна в красном. Миг счастья и детства, когда выбор еще можно отложить на потом. Но невинности приходит конец, когда родители Немо расходятся, и мать уезжает на другой континент, навстречу новой судьбе. Немо остается с отцом, который от горя покидает работу и теряет рассудок. Он — любящий и надежный сын, интроверт, пишущий в стол научно-фантастические романы, безнадежно влюбленный в Элиз — которая, в свою очередь, любит нечуткого мачо Стефана. Он может добиться Элиз, жениться на ней, завести троих детей и терпеть истерические срывы жены, пока та не уйдет из дома, разбив его сердце. Он может махнуть рукой на Элиз, женившись на первой встречной, Джин. Та родит ему детей и будет его любить, а он ее — нет. Он может так и не повзрослеть, лишить себя будущего. Сбежать от невозможной дилеммы, нестись на мотоцикле по ночному шоссе, врезаться в дерево, впасть в кому — и над его неподвижным телом снова встретятся родители.

Не исключено, однако, что девятилетний Немо уедет с матерью. Анна, дочь ее любовника, будет ходить в одну с ним школу. Однажды он нагрубит ей на пляже, и их пути навсегда разойдутся — годами позже, случайно встретившись на вокзале, они едва узнают друг друга. Или он признается, что не умеет плавать, и она сядет рядом, а потом, вопреки обстоятельствам, станет единственной любовью его жизни; они будут жить долго и счастливо… если только Немо в один ужасный день, возвращаясь домой с работы, не попадет в ужасную аварию и его машина не погрузится навсегда на дно озера.

Это не только разные жизни, а разные фильмы. Этюд в красных тонах — Немо и Анна (Диана Крюгер). Романтическая история взаимной любви, идеальная мелодрама о подростковом увлечении, многолетней разлуке и счастливой встрече у маяка. О чудесной вере в благополучную развязку, об эйфорическом взлете над землей — снятая оператором Кристофом Бокарном в ярких, однозначных тонах, практически отрицающих разницу между чувством влюбленных тинейджеров и позднейшим романом повзрослевших людей. Этюд в синих тонах — Немо и Элиз (Сара Полли). Жесткая семейная драма об одиночестве и невозможности понять друг друга. Кристоф Бокарн подчеркивает отчужденность супругов, помещая в каждой общей сцене одного из них в фокус, а другого — вне фокуса. Сильви Оливе позаботилась о доминировании холодных сине-голубых цветов не только в одежде, но и в интерьерах. Немо здесь — очкарик с испуганным взглядом, озабоченный только собственным автомобилем. Этюд в желтых тонах — Немо и Джин (Лин-Дан Пхам). Яркое солнце, богатый дом, бассейн, престижная работа — роскошная жизнь без любви, по расчету, выливается в абсурдистский триллер, в котором скучающий глава семейства прикидывается в чужом аэропорту гангстером и гибнет от рук неизвестных преступников. Подчеркивая неуместность мнимой идиллии, камера ловит героев не сразу, движется до тех пор, пока лицо наконец не попадает в кадр. Немо — самоуверенный красавчик-плейбой.

Однако «Мистер Никто» — нечто значительно большее, чем виртуозная мешанина из стилей, жанров и форм, чем очередной клубок искусно спутанных сюжетов. Концептуальное единство головокружительному зрелищу придает герой — не случайно вынесенный в заголовок. Пусть его всеотрицающее имя не обманывает зрителя, как Полифема когда-то обвел вокруг пальца хитроумный Одиссей, назвавшийся «Никто». Скорее уж герой Ван Дормеля — «Мистер Все», everyman, душа человеческая из средневековых или барочных мистерий. Его ближайший родственник — земляк Ван Дормеля, самый знаменитый европейский комикс-персонаж ХХ века: брюссельский репортер Тэнтэн из альбомов писателя и художника Эрже. Бессмертный и неизменный, всегда готовый отправиться в новые авантюры, он проживает десятки различных судеб (точнее, 24 судьбы, по числу изданных книг), каждый раз подстраиваясь под обстоятельства. Он превращается то в пирата, то в ученого, то в военного, то в политика, но всегда соблюдает свое неуловимо-постоянное «я» — выраженное, кажется, лишь в обезоруживающей улыбке и белобрысом чубчике.

Главное свойство мистера Никто — его безнадежное и упорное движение против течения времени, вспять. В сторону вожделенного, обоготворяемого Ван Дормелем детства: когда предчувствия еще не сменились фактами, когда все возможно, а человек всемогущ. В войне со временем режиссер применяет собственную стратегию — он отменяет сиюминутное и актуальное, очищая персональную судьбу (или судьбы) своего героя от ненужной шелухи. Исчезают профессия, социальный бэкграунд, профессиональное благополучие, политический контекст — все то, без чего себя не мыслит сегодняшний «фестивальный» кинематограф. Остаются любовь, забвение, смерть, рождение.

Раз за разом свершается чудо превращения Никто в Кого-то. Мы узнаем точную дату его рождения (4 февраля 1974 года) и смерти (12 февраля 2092 года, 05:50 утра). Профессию его отца (синоптик). Цвет платья его подружки (красный, синий, желтый). Его любимый анекдот («Что это — маленькое, зеленое и прыгает? Ответ: Горошина в лифте»). За считанные секунды, демонстрирующие нам мир будущего, мы узнаем, какова мода конца XXI века и что любимое домашнее животное его обитателей — свинья. Именно это — вроде бы излишнее — знание делает Немо живым. Ван Дормель действует по прустовской модели, воскрешая ушедшую на дно Атлантиду при помощи кексов «мадлен». Колоссальный космический корабль, доставляющий Немо на Марс, состоит из тех же простейших колес, что и обыкновенный велосипед («велосипеды теперь собирают на Марсе, Китай стал слишком дорогим»), который режиссер с непередаваемым наслаждением изобретает вновь. Его герои учатся любить и дышать, каждый раз открывая для себя незнакомые нюансы знакомых чувств, будто новые аранжировки знакомых наизусть мелодий Сати, или подражающего ему кинокомпозитора Пьера Ван Дормеля.

«Мистер Никто» — фильм о лекарстве от смерти, о простейшем рецепте бессмертия. Фантазия всемогуща, она создает и разрушает вселенные, создает бесчисленные альтернативы. Ее извечный источник, человек, не подвержен забвению и тлену. Это единственный неизменный закон — идет ли речь о недюжинном таланте, вроде Жако Ван Дормеля, или об обычном ребенке, который стоит на перроне и готовится сделать свой первый выбор. Пока для него еще все возможно.