Станислав Говорухин: «Все стало другим!»

Легендарный режиссер и злодей из «Ассы» против новых Банананов

Имена:  Станислав Говорухин

В российском кино есть святые и праведники, козлища и агнцы, партизаны, юродивые и успешные функционеры, апологеты народного кино и тихие художники — все они конкурируют друг с другом за государственные бюджеты, поскольку лишь единицы отваживаются искать альтернативные источники финансирования. Крест у кинобюджетников общий, но методы, поступки и публичные проявления отличаются. В своей колонке журналист КСЕНИЯ ПРИЛЕПСКАЯ, хорошо знакомая с российским кинопроизводством изнутри, постарается понять священных чудовищ российского кинематографа, тех, кто вызывает у наблюдателей самую противоречивую реакцию — от иронии до негодования.

Весь год кинематографическое сообщество трещало по швам — после «Кинотавра» к расколу на сторонников и противников Михалкова прибавился так называемый «конфликт поколений». На июньских слушаниях в Комитете по культуре Государственной думы Станислав Говорухин обвинил своих молодых коллег (в частности, Алексея Мизгирева, Василия Сигарева, режиссеров альманаха «Короткое замыкание») в непрофессионализме, очернительстве российской действительности на потребу западной публике и злоупотреблении ненормативной лексикой. В стенах парламента легендарный создатель фильмов «Место встречи изменить нельзя», «Приключения Тома Сойера и Гекльберри Финна», «Так жить нельзя», «Россия, которую мы потеряли» в некотором смысле снова сыграл Крымова из соловьевской «Ассы» — взрослого сильного человека, с легкостью устраняющего помеху в виде молодого чудака с сережкой в ухе («Ну уж нет, мы не Банананы!» — воскликнул недавно один из молодых кинематографистов в частной беседе). Ксения Прилепская попыталась узнать о классике позднесоветского и перестроечного кинематографа больше и поговорила с Говорухиным вскоре после выхода его собственного фильма — экранизации повести Станюковича «Пассажирка», про одинокую женщину, плывущую из Америки в Россию на военном корабле. Кроме того, своим мнением о товарище и оппоненте по просьбе OPENSPACE.RU поделились Сергей Соловьев, Алексей Мизгирев, Светлана Ходченкова, Ситора Алиева и Кирилл Разлогов.

— Куда сейчас движется русское кино и какая его главная проблема?

— Кино, не только русское, движется, мне кажется, в никуда. Потому что кино снимается таким, каким его хочет видеть потребитель. А кто сегодня потребитель? Кто на 90% составляет публику в кинотеатрах? Тинейджеры, небольшой процент студенческой молодежи, иногда грамотной, иногда безграмотной, и откровенные дебилы — попкорновая публика, которая уходит за пивом, возвращается, спрашивает, что там произошло за это время, громко разговаривает по мобильному. Они не в состоянии следить за остроумной вязью диалогов, их не интересует логика, им нужно, чтоб все двигалось, стреляло, взрывалось. Пока такой зритель сидит в кинотеатрах, ему будут продолжать делать такие фильмы. И не только в России. Американские режиссеры не стесняясь говорят, что снимают кино для цветного подростка четырнадцати лет. И мы снимаем кино для аналогичного подростка. Продюсер идет на поводу у зрителя, потому что хочет заработать. Публика в кинотеатрах, да и вся ситуация изменятся, только если государство возьмется за ум. Произойдет это не раньше чем через несколько лет. Сначала государство должно понять, что главное — дети, что их нужно кормить качественной материальной и духовной пищей, что они должны расти не на криминальной улице и учиться в нормальной школе с учителями, которые не бедствуют... Страна, где нищенствует учитель, вообще не имеет права на выживание.

— То, что называется артхаусом сейчас, вы как оцениваете?

— Я слышал такое слово, но не могу понять его этимологию. Артхаус. Хаус — дом. Арт — это искусство. Ну и что?

— В частности, этим словом принято обозначать противовес мейнстриму, попкорновому кино, о котором вы говорите.

— Это не противовес. Это то же самое, только нечестное. Вот и все. Та же пакость, еще более вонючая, этот артхаус. Я уже не могу видеть эту живопись современную, эти селедки бесконечные, вытянутые уродливые дебильные лица... А они же ничего иного на Западе уже не понимают. Если мы заговорили о живописи — вы думаете, у нас существует школа пейзажа? У нас кто-нибудь может написать пейзаж так, как писали Коровин, Серов, Куинджи, Репин, Шишкин, Федор Васильев? Никто! И все сразу — в артхаус.

— Ну а как же, новое время — новые формы.

— Какие «новые»? Я недавно был в Париже, огромная очередь на «малых голландцев». Крохотные миниатюрки, написанные тонкой кисточкой, — кто это может сейчас сделать? Даже художников таких нет. Сейчас полотно — огромное! Потому что все это рассчитано на новых русских. Для больших патио, для огромных залов. Гигантское полотно, а на нем что-то в необычном ракурсе, с вытянутыми лицами... В общем, что-то а-ля Пикассо или Матисс. Ничего своего, абсолютно.

— Может быть, просто разрыв поколений сказывается? Ведь еще в V веке до нашей эры писали: «Молодежь не понимает старших, делает странные вещи, и куда все катится, непонятно...»

— И это тоже, конечно. Но для того чтобы я так рассуждал, есть и объективные причины. Например, наша страна пережила две тяжелейшие революции за последние 20 лет и нравственную революцию. Более-менее недавно была еще нормальная школа — ну лет тридцать назад, так точно. Нормальные учителя, у которых было призвание быть учителем. Мужчины-учителя. Вчера еще парень с девушкой могли по улице гулять спокойно, целоваться всю ночь. А сегодня даже на улице нельзя показаться человеку с неугодным для этой шпаны разрезом глаз или цветом кожи. Вчера еще все читали книжки, у людей были великие духовные педагоги — сегодня же все сидят в интернете, не знают, с какого конца книга открывается, не знают запаха переплета. Все стало другим! Вчера еще все понимали музыку, а сегодня ничего, кроме ритма! Молодые люди даже простую мелодию уже не ловят, только ритм, как туземцы. А еще кольцо в нос и бой тамтамов — всё! Меня одна девица искренне и удивленно спрашивала: да неужели вам нравится, неужели это может нравиться, имея в виду Чайковского, Бетховена, Моцарта...

— Сейчас как раз хотят больше уроков физкультуры ввести в школе — за счет других предметов, естественно...

— Да. Была великая шахматная держава. Весь мир изучает шахматы. Индия, Китай — все играют в шахматы. Шахматы изучают в школе, потому что они развивают мышление, мозг начинает работать, развивают память, а память — это вечная молодость. А у нас сегодня не знают, как фигуры ходят! В бывшей шахматной державе, где играли все, вся страна играла, везде — в таксопарках, в научно-исследовательских институтах, на бульварах, в самолете, в поезде, всюду! Сейчас никто не умеет даже двигать фигуры.

— А почему же так мало снимают детского и юношеского кино сейчас в России? Если вообще снимают.

— Снимают, но мало, а если и снимают, то его никто не прокатывает. Я вот, например, потратил полгода жизни, снимался в потрясающем детском фильме, назывался он «Радости и печали маленького лорда». Кто его видел? Потрясающая картина, потрясающая! Он и на экранах-то не был толком. Может, и был, всего в двух кинотеатрах, потому что кто его пойдет смотреть? Ни рекламы, ничего... Сегодня, чтобы заставить пойти посмотреть детский фильм, нужно столько же денег, сколько и на взрослый. Во-первых — чтобы снять, а во-вторых — на рекламу. Недавно в прокат вышел мой фильм «Пассажирка» — кто на него пойдет? Один плакатик на всю Москву! Здесь-то нам Лужков помог, а в Смоленске, Калининграде, других городах не будет и плакатика, никто не пойдет на это кино, никто! А на «Маленького лорда» нужно было те же 5—10 миллионов долларов — только на рекламу. Так что... никакого детского кино у нас не будет, как не будет детской литературы. И чем быстрее мы все это поймем, тем быстрее государство перестроится.

— Что должно произойти, чтобы государство взялось за ум?

— Оно не возьмется. По крайней мере, в обозримом будущем. Потому что я еще даже и намека не слышал на понимание главной проблемы. А главная проблема — дети.

— А с правительством Москвы отношения у вас хорошие?

— Хорошие. С Лужковым мы, можно сказать, одной крови. Я его понимаю. Он понимает меня.

— Что будет к следующему «Кинотавру», ваш прогноз?

— Я на следующий «Кинотавр» просто не поеду, мне этого вот так хватило! Я столько нахлебался этого дерьма, сидя в кинозале, что сказал — нет. Если вот это и есть новое кино, то я проживу на старом. Лучше посмотрю два раза «Я шагаю по Москве», чем буду глядеть этот изворот и пакость, «Волчок» какой-нибудь...

— При всем при этом молодых режиссеров зовут на международные фестивали, высоко оценивают их работу...

— Пра-авильно! Потому что это специальный поток кинематографа, рассчитанный на западные кинофестивали. Потому что западные интеллектуалы, которые сидят в залах фестивалей, хотят видеть Россию такой, какой они себе ее представляют, — невежественной, грубой, агрессивной, дикой азиатской страной! Это они и видят, потому что в таких фильмах все герои — дебилы!

{-page-} — То есть, по-вашему, все эти молодые режиссеры — это какой-то антироссийский заговор?

— Безусловно!

— Но это же люди из разных городов, разных возрастов, как это они ухитрились, не сговариваясь, начать делать такое похожее и однонаправленное, на ваш взгляд, кино?

— Потому что это выгодно! Кататься по фестивалям, получать призы и славу... К попкорновому кино у меня и то меньше претензий, чем к тому, о котором мы с вами сейчас говорим. Потому что оно честнее. А это — бесчестное, грязное кино, клеветническое.

— То есть ни в «Кислороде», ни в «Волчке», далее по списку, по-вашему, нет ни капли правды?

— Ну, капля-то всегда есть. Но — поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан! Если ты забываешь о том, что ты гражданин своей страны, — тогда все позволено.

— А то, что у вас в «Пассажирке» так табуируется тема мата, мата в присутствии женщины, что это, полемический ход в отношении молодого российского кино?

— Нет, мы просто с этим матом замучались. Матросы ведь всю жизнь ругались, а поскольку у нас кино реалистическое, значит, они могли ругаться и здесь. Но как сделать мат, чтобы он был благозвучным да еще и старинным? Вот была задача. Мы пытались как-то поматериться благопристойно — так и получилось. Женщина-то — на корабле, и она может услышать. Исторически, конечно, матросы матерились не так, как в нашем фильме, они матерились по-настоящему, там были мужской орган, и женский, и все остальное. А мы придумали литературный мат.

— А почему сейчас почти никто не снимает политическую документалистику, как вы снимали в свое время?

— А кто это будет смотреть и кто будет показывать? И кому это надо? У нас что, сейчас такое общество, что все побегут смотреть политический фильм? Какая публика, какие прокатчики в этом заинтересованы?

— Ну, может, не ради коммерческого успеха, а ради правды какой-то?

— А тогда кому показывать, Западу? Он отвергнет такое кино. У него свое представление об этом. Как о войне в Осетии. Кинотеатры это смотреть не будут. Телевизионные каналы это не покажут. Западу это не надо, они отвергнут это сразу, я уже с этим сталкивался, еще на фильме «Так жить нельзя».

— Вы же сами говорите, что они сами видят Россию чернушной, несчастной. А актуальный документальный фильм о России противоречил бы концепции западного представления о нас?

— Конечно, потому что документалистика — это правда. А правда — это путь к исправлению. А они хотят видеть слабую Россию, зачем им сильная?

— Тем не менее проблем сейчас действительно много. Вы сами писали в «Московском комсомольце» в марте, что и так, как сейчас, жить тоже нельзя, перечисляли все те причины, по которым Россия сейчас в кризисе. Особенно мне запомнился пассаж про блядей, которых в Куршевеле обливают дорогим шампанским как раз на те деньги, которые должны были пойти на образование, культуру и на повышение благосостояния народа. Неужели никто больше этого не видит, не считает долгом озвучить, как вы в свое время?

— Кто-то не понимает, кто-то не хочет портить карьеру. Большинство людей, которые имеют влияние, связаны с бизнесом. Ну попробуй он залупись против власти... Мне-то ничего не будет. Мне они так и говорят: «Послушайте, мы рассуждаем и мыслим абсолютно так же, как вы. Но вы же понимаете, что мы не имеем права залупаться. Я завтра скажу десятую долю того, что говорите вы, и у меня отнимут бизнес мгновенно».

— А к вам почему иное отношение?

— А мне же нечего терять-то, что у меня можно отнять?

— А вы от пиратов в интернете страдаете? От незаконных скачиваний ваших фильмов?

— Я, во-первых, не знаю даже, как нажимается кнопка, как включить компьютер. Интернетом абсолютно не пользуюсь и не собираюсь. А пираты — все равно же избежать этого нельзя, поэтому я даже не хочу по этому поводу расстраиваться. Зачем?

— А о правах человека в России вы что думаете?

— Одни из самых противных людей в России — это правозащитники.

— Почему? Дело-то неплохое.

— Дело-то неплохое, но если бы вы знали, как их ненавидят наши солдаты. Всех этих Ковалевых, Пономаревых... Потому что они много вреда принесли во время чеченской войны. Но это отдельная история. Я сам с этим сталкивался, я был председателем первой парламентской чеченской комиссии.

— Какие ваши ближайшие планы?

— Хорошо было бы снять кино какое-нибудь. Но это становится все тяжелее и тяжелее в смысле добывания денег. Боюсь, что ничего не получится.

— А господдержка как же?

— Сейчас все это вроде бы отдается в фонд Михалкова, все деньги. А они будут распределять.

— А критерии какие?

— Я даже говорить об этом не хочу.

— Что вы делаете в свободное время?

— Рисую. Маслом, живопись. Работы дарю, у меня были и выставки — последние две в Академии художеств. Или играю в шахматы. Или на бильярде. {-page-}

О СТАНИСЛАВЕ ГОВОРУХИНЕ

АЛЕКСЕЙ МИЗГИРЕВ, режиссер («Бубен-барабан»)

Я считаю, что задача режиссера — снимать картины. Выступать с трибуны партсобрания, под видом нравственного беспокойства привлекать общественное внимание — все это наследие советских времен. В нашем кино конфликта поколений не существует. Я знаю, что во время выступления Говорухина в Госдуме вставали люди его же поколения и тут же говорили, что он не прав. Когда я читал выступление Говорухина, мне хотелось пожать плечами и спросить: а о ком вы говорите? Разве вы знаете меня, чтобы обвинять в необразованности или продажности? Говорить так: не знаю, не видел, но поддерживаю общее мнение — все это тоже наследие прошлого.

Что касается меня, то я равнодушен к понятию артхаус и большинство из того, что у нас снимают, не люблю. Я вижу, что не все понимают, что задача режиссера — не в том, чтобы понравиться фестивалю или соответствовать направлению, а в том, чтобы фильм стал твоим высказыванием. Именно твоим, не похожим ни на что. Высказыванием на кинопленке, а не в курилке или с трибуны.


СЕРГЕЙ СОЛОВЬЕВ, режиссер

Я замечательно к нему отношусь, это мой старый товарищ. Со Славой Говорухиным мы познакомились в институте кинематографии. Он был тогда одним из самых уважаемых людей в нашей среде, мало того — к его мнению все прислушивались. Я до сих пор помню и считаю одной из лучших пьес, что я видел в жизни, «Аптекаршу» Чехова в его постановке во ВГИКе. Это феноменальное произведение искусства! Произведение искусства ведь оценивается прямым воздействием на душу человека, и ничем иначе. С точки зрения логики его не оценить. Следствием уровня его мастерства был наш всегдашний интерес к тому, что думает Слава по тому или иному поводу.

Одна из главных черт Станислава Сергеевича — он настоящий мужчина. И вот эти сила, ясность, определенность, присущие ему, — это свойства настоящего мужчины, которые в обществе сейчас размыты. Сейчас каждый говорит одно, делает другое, думает третье... Вокруг — какие-то неопределенные темнилы. А он говорит то, что думает, и делает то, что говорит. Это удивительная, основательная, сильная, настоящая мужская натура! Исчезающий тип человека. Он никогда в жизни не темнил.

Еще одно замечательное свойство Говорухина — круг его общения. Самым знаменитым из самых его близких друзей был, конечно, Высоцкий. И я был свидетелем того, насколько не фальшивой, не рассчитанной на чьи-то глаза или оценки была эта дружба. Они глубочайшим образом уважали и ценили друг друга. И то, что сделано в картине «Место встречи изменить нельзя», — свидетельство этой настоящей дружбы и внутреннего взаимопонимания.

Кроме всего прочего, он замечательная артистическая личность, человек, на которого интересно смотреть, что бы он ни делал, ни говорил. Я очень рад, что обстоятельства жизни сложились таким образом, что он сыграл главную роль в моем фильме «Асса» и я имел счастье общаться с этой замечательной артистической стороной его натуры.

Он исключительно ответственно и профессионально работал актером на съемках, хотя профессия его совсем другая, режиссерская.

Все это вместе и создает мое, совершенно отдельное, личное отношение к нему как к очень близкому человеку, другу и товарищу. Мне всегда интересно то, что он делает.

Вспомним бурную общественную дискуссию по поводу «Ворошиловского стрелка» — а ведь это удивительная, феноменальная роль Михаила Александровича Ульянова! Я считаю, «Ворошиловский стрелок» — одна из самых сильных и чудесных картин новейшей истории. Я очень верю в то, что очень многое, важное и настоящее, у Славы еще впереди.


СИТОРА АЛИЕВА, программный директор фестиваля «Кинотавр»

В 2006 году кинофестиваль «Кинотавр» наградил Станислава Говорухина за вклад в развитие отечественного кинематографа и тем самым выразил свое к нему отношение.


СВЕТЛАНА ХОДЧЕНКОВА, актриса («Благословите женщину»)

Это человек способствовал моему рождению как актрисы. Именно с его картин я начинала. Как показывает практика, именно первый режиссер задает тон всей последующей жизни актера. В этом смысле мне очень повезло. Благодаря Станиславу Сергеевичу я узнала, что такое съемочная площадка, узнала о ее этикете, познакомилась с замечательными актерами, которые были моими партнерами в его фильмах. После этого опускать планку уже не хотелось и не моглось. В какой-то момент он даже сказал, что меня «увнучеряет» — я по праву считаю его своим крестным дедушкой в кино.


КИРИЛЛ РАЗЛОГОВ, киновед

Резкое неприятие так называемого художественного авангарда, в том числе «арт-кино» — явление далеко не новое. Массовая культура на экранах, представленная попкорновым кино, безусловно, господствует в глобальном масштабе. А вот между субкультурами идет неистовая борьба за место под солнцем. С одной стороны — работы молодых режиссеров, основанные на идеях и представлениях русской классической литературы о «свинцовых мерзостях русской жизни», которые смакуются критиками разных стран, но лишены перспектив коммерческого успеха без побед на двух-трех ведущих фестивалях. С другой — искусство для пенсионеров, жизнеутверждающей советской традиции, нередко побеждающее, но исключительно на телевидении. Эта последняя тенденция ярко представлена в талантливых фильмах и филиппиках Станислава Сергеевича.