Парик по делу срочно

«Закон Гэрроу» – собрание судебных казусов из XVIII века, в котором чувствительный адвокат фактически изобретает современное право

Недавно один остроумный зритель в своем сетевом дневнике пожаловался, что, дескать, серии «Тюдоров» кончились, а производители, как назло, не так уж часто радуют историями из любезного его сердцу XVI века. И предложил довольно остроумный план по переносу в данное столетие действия нескольких наиболее успешных телепостановок. Например, Boston Legal, переименованный в London Legal, мог бы, по мнению веселого и находчивого пользователя, рассказывать о том, как законы, а также войны, конфискации и опалы обеспечивают хлебом и каплунами сотни английских юристов. Отдавая должное чужому остроумию, предлагаем потихоньку и без лишних потрясений продвигаться все-таки вперед по временной шкале, используя уже снятые сериалы.

Вот, скажем, подходящий случай: совсем недавно BBC1 закончила показ второго четырехсерийного сезона «Закона Гэрроу» (Garrow’s Law). Место действия — уголовный суд Олд-Бейли, время — конец XVIII века. Главный герой — Уильям Гэрроу, начинающий барристер, который в щенячьем запале берется перекроить суровые порядки королевского правосудия. Как бы между делом молодой человек формулирует презумпцию невиновности и заставляет шевелиться не очень-то привыкших к перекрестным допросам обвинителей.

Гэрроу — герой не вымышленный. Он и правда жил и действовал в Лондоне указанного периода, выступал в суде в веке восемнадцатом, делал политическую карьеру в начале девятнадцатого, видел Французскую революцию, взлет и падение Наполеона, умер в возрасте восьмидесяти лет. Читал, наверно, Лоренса Стерна, был современником Джейн Остин… Однако исторический фон в «Законе Гэрроу» сильно растушеван, фактически до полной неразличимости: право слово, если хотите исторических миниатюр, посмотрите лучше третий сезон «Черной гадюки». Сделано это, чтобы зритель усвоил главную сюжетную посылку: наш герой действительно довольно серьезно продвинул британскую юридическую технологию по пути к просвещенному гуманизму и справедливости. Сериал, если верить начальным титрам, основан на архивных материалах реальных судебных разбирательств. И особенности островного правосудия 250-летней давности завораживают так сильно, что невольно соглашаешься: у авторов фильма попросту не было особой нужды в фактурных декорациях, многочисленной массовке и прочих атрибутах большого исторического кино в современном его понимании, когда создание среды превыше всего. Чего ради, когда в центре внимания такие правовые курьезы?

Серые стены зала судебных заседаний в Олд-Бейли, немигающие (компьютерные, что ли?) свечи, кофейня с газетой; пройдет иногда пара статистов в напудренных париках — вот тебе и весь XVIII век.

Амбициозному идеалисту Уильяму Гэрроу в этом веке не то чтобы очень легко. Прецедентное британское право туманно, формулировки законов и положений витиеваты, судьи консервативны и прожорливы, присяжные ленивы и скоры на расправу, адвокатура отсутствует как класс, а права, которые мы сегодня считаем априори присущими каждому человеку, еще только предстоит выдумать. Вот уж действительно открытие, которое цивилизованного человека (граждане России, закаленные местным правосудием, не в счет) должно повергнуть в задумчивость — оказывается, ничего само собой разумеющегося в этом мире не бывает. Часто дела, за которые берется Гэрроу, можно было бы счесть абсурдными и даже комичными, если бы не виселица, маячащая за каждым решением жюри. Поймали человека в лесу, назвали грабителем — виселица. Другой человек повадился тыкать ножичком лондонских дам, а судят мало того что невиновного, так еще и не за членовредительство — по обвинению в порче дорогостоящего сукна. За имущественный ущерб дают больше, чем за телесные повреждения. Или, скажем, один заплутавший в море английский шкипер решил выкинуть за борт груз черных невольников, чтобы сэкономить запасы воды, а страховая компания ему — иск. За убийство? Нет, за причинение убытка.

История Гэрроу — это история чувствительного человека, погружающегося в мир казуистики. Первый, и важнейший урок он выучивает на первом же своем заседании, решив прикрикнуть на судью — и проиграв. Кардинально менять систему можно, только встроившись в нее и поняв изнутри рамки. Постепенно Гэрроу заковывает в броню разума свое теплое, не застуженное оксфордскими занятиями сердце. Он влезает в футляр, чтобы со временем его разносить: надевает парик и мантию; выходит, как и полагается барристеру, к барьеру; учится не перебивать обвинителя, слушаться своего наставника-солиситора. И заставляет прислушиваться к себе шумных присяжных, чопорного судью, неустанно насаждая вызывающие, но довольно здравые идеи. А англичане, как известно, большие охотники именно до здравомыслия.

Историки утверждают, что Гэрроу не только добился того, чтобы право на адвоката получили все подсудимые (до него оно гарантировалось лишь заговорщикам), и преуспел в перекрестных допросах свидетелей (иного рода деятельности для защитника в британских судах того времени не подразумевалось), но еще и заставил серьезнее относиться к вещественным доказательствам и задействовал в заседаниях на правах свидетелей сторонних экспертов.

И тут, отступая чуть в сторону от «Закона Гэрроу», кажется, самое время напомнить всем о том, что через пару лет (если ничего не испортится в 2012 году) грядет 150-летний юбилей судебной реформы Александра II. Пожалуй, самого отважного и удачного из государственных преобразований его правления. В связи с этим хотелось бы обратиться к отечественным сериальщикам: друзья, а не замахнуться ли вам на златоуста Федора Никифоровича Плевако или блестящего Михаила Григорьевича Акимова? Ей-богу, это было бы весьма занятно и наверняка поучительно — посмотреть на процесс Веры Засулич или на дело «Народной расправы». Особенно в обстоятельствах современной нам судебной системы.