— Может быть, теперь немного о себе?

— Да, собственно, это я все о себе, ибо родом я — из всего этого! Но если хотите, десятилетку я окончил в 1956 году и должен был куда-то податься. Мне было шестнадцать лет, а во ВГИК и другие вузы принимали с семнадцати, так что формально шансов поступить я не имел. Но почему-то, довольно неожиданно для себя, я решил поступать именно во ВГИК, на режиссерский факультет. Надо сказать, что по поводу будущей профессии у меня имелись определенные сомнения (что-то я честно про себя понял, о чем-то догадывался). В детстве меня учили музыке, немного — изобразительному искусству, по рекомендации академика Соколова-Скаля я посещал замечательную художественную студию московского Дворца пионеров. Короче говоря, «учился понемногу» (не могу сказать, что «как-нибудь», — наоборот, с определенным усердием). Тем не менее могу себя удовлетворенно погладить по головке за то, что не питал иллюзий и трезво оценивал свои возможности, понимая, что музыка — не моя стезя, а лишь любовь на всю жизнь, что живопись — также не то, для чего я рожден на свет. Актерское искусство меня очень привлекало и соблазняло, но я понял, что и это не мое, хотя родился я и жили мы в Мансуровском переулке, в доме, который назывался «Домом Малого театра». Это был старый доходный дом с пристройкой, где проживали многие театральные звезды. Он стоит наискосок от домика, описанного в «Мастере и Маргарите».

Там же жил замечательный режиссер, ректор Щепкинского училища Вениамин Иванович Цыганков. Он, бывало, говорил моему отцу: «Вот ваш подрастет — милости прошу, я его приму с удовольствием». На что отец отвечал: «Как?! Вы его даже не прослушали, не знаете — есть у него способности или нет!» — «Видите ли, батенька, я знаю одно: из любого мальчика из хорошей семьи я могу сделать актера. А может быть даже и очень талантливый молодой человек, но без определенных культурных навыков, багажа-с — этот материал для нас потрудней будет».

Однако я от этого приглашения уклонился, а родители не настаивали. Но отец понимал, что актерская деятельность представляет для меня определенный интерес, и в один прекрасный момент он, как говорится, меня к себе «подгреб». Надо сказать, что отец выступал во всех знаменитых елочных программах в Колонном зале, впоследствии — в Кремле, в ЦДРИ и т.д. У него был свой номер, в первом варианте поставленный тем же Эрастом Гариным. Номер назывался «Разговор человека с собакой» — по рассказу Чехова. Принимая всевозможные модификации — иногда в обработке Эрдмана, иногда в каких-то других вариантах, этот номер просуществовал десятилетия. И отец десятилетиями с ним выступал, а в какой-то момент вместе с отцом начал выступать и я.

И вот, был такой замечательный актер Ханов — актер Театра имени Маяковского. Он играл на елках Деда Мороза (главного Деда Мороза страны, который едет из Великого Устюга!). И, видимо, подговоренный отцом, народный артист Советского Союза Ханов вдруг спрашивает меня в гримерной: «Ну, молодой человек, кем быть желаете? Не артистом ли?» А я мялся, жался и не знал, что ответить. — «Вот что я хочу вам сказать, молодой человек. Ежели желаете быть артистом, то ответьте мне на такой вопрос: а как у вас насчет нахалина?» Я думал, что ослышался, потому что слово вроде бы похоже на нафталин, хотя понимал: вряд ли артист интересуется тем, как у меня обстоят дела с наличием нафталина в гардеробе. «Да-да, вы не ослышались, именно «нахалин». Вы что, разве не знаете, что такое нахалин?» — «Нет, не знаю», — говорю. «Так вот, это такое вещество. Константин Сергеевич Станиславский говорил, что актеру необходимо иметь в составе крови нахалин. Есть у вас такое вещество или нет? Отвечайте!»

Не знаю, было во мне достаточно нахалина или нет, но когда я поступал во ВГИК на режиссерский факультет и сдавал экзамены, преподаватели цокали языком и говорили: «Что ж ты, братец, на актерский факультет не пошел? Ты же прирожденный комик!» Позднее, когда я уже учился во ВГИКе, студенты старших курсов часто приглашали меня участвовать в качестве актера в своих отрывках. Можно сказать, за мной даже охотились.

Короче говоря, я поступил, написав за одну ночь режиссерскую работу по «Портрету» Гоголя. На экзамен явился на костылях, так как за неделю до того сломал ногу. С той поры каждое предстоящее крупное дело — будь то институт или новый фильм — начиналось у меня со сломанной ноги или руки. Конечно, очень хочется еще поработать и затеять что-нибудь новенькое, но было бы хорошо, если бы традиционного моего жертвоприношения по таким поводам больше не происходило.

На учебу к себе в мастерскую нас набирал Григорий Львович Рошаль (милейший был человек — Царство ему небесное). В мастерской обучалось тридцать с лишним человек. В основном это были посланцы союзных республик и братских народов (вьетнамцы, китайцы…). После первого семестра нашу мастерскую разделили. Меня к себе взял Лев Владимирович Кулешов, он же «дедушка русской кинематографии» и создатель знаменитого эффекта в монтаже. Вернее, взял даже не он, в его мастерскую меня отобрала его жена Александра Сергеевна Хохлова, которая в первом семестре преподавала на нашем объединенном курсе актерское мастерство и имела возможность к нам присмотреться. Была она дамой оригинальной, экстравагантно носила на животе, словно кулон, огромный компас. Непонятно, для чего он ей служил, но она частенько на него поглядывала — как люди смотрят на часы. А когда мы спрашивали: «Александра Сергеевна, а по какому принципу вы поделили мастерскую?» — она отвечала: «А по компасу, по компасу».

Таким образом, судя по всему, именно по компасу, я попал к Кулешову и, ругаясь с ним и ссорясь, претерпевая различные приключения, описание которых мною уже опубликовано, дошел до окончания института. Надо сказать, что Кулешов был очень доволен тем, что, когда пришло время идти на практику, я выбрал студию документальных фильмов; он считал, что будущее кинематографа за документальным кино и телевидением (Кулешов уже тогда представлял себе их размах). И когда я сделал на пробу очень ему понравившийся мультипликационный фильм «Жил-был Козявин», Кулешов пришел в восторг от того, что я занимаюсь мультипликацией. На самом же деле на студию «Союзмультфильм» я попал совершенно случайно, не вполне представляя себе, чем эта затея может закончиться. Просто данной студии требовались молодые режиссеры, к тому же предлагалось сделать фильм, который зачтут как дипломную работу. А дожидаться такой возможности на игровой студии — риск потратить месяцы и годы, и еще неизвестно, с каким результатом. Здесь же была гарантия того, что диплом сделаешь в срок. Да и говорили мне: «Чем черт не шутит: попробуй, не понравится — уйдешь, будешь искать свою судьбу в другом месте». Гарин тоже одобрил: «Это искусство грандиозное, к нему надо иметь особое расположение, но — пробуй, пробуй».