— В сценарии уже ведь была заложена кафкианская тема?

— Наташа Репина при его написании совсем не опиралась и даже не оглядывалась на творчество Кафки. Честно говоря, снимая фильм, я тоже не думала о Кафке. Да, сценарий был отдаленно созвучен романам писателя — в том числе совершенно открытым финалом. Были схожие элементы, но не более того. Отсылка к Кафке была сделана мною в финале лишь для того, чтобы напомнить, что природа кафкианского конфликта процветает в современном обществе. Ничто никуда не ушло. Равнодушие, отстраненность, неопределенность, обреченность, в конце концов, остаются нашей общей болезнью, которая за прошедший век, скорее всего, только обострилась. Кроме того, в финальной цитате из Кафки есть некоторое противоречие, столь свойственное абсурдизму, элементы которого заложены в картине. Но фильм отличается от любого из романов Кафки: его герой всегда представлен как жертва обстоятельств; а наш герой отчасти сам виноват в том, что с ним приключилось. Поэтому не стоит столь буквально соотносить этот фильм с творчеством Кафки.

— Когда вы снимали игровой дебют, у вас не происходило сознательного отталкивания от телевизионного формата, не пытались ли вы снять специально не так, как обычно снимают на телевидении?

— Нет, я не пыталась намеренно отречься от опыта, полученного мною на телевидении. По одной простой причине — все, то есть абсолютно все свои телеработы я старалась снимать как кино. Другое дело, что средства и время производства были ограничены, и, соответственно, меньше возможностей, чем на кинокартине. В работе над фильмом мы исключили единственный принцип, который можно считать телевизионным, — собирать материал с большим запасом, когда сцена — вся целиком — снимается на разных планах. Когда имеешь дело с кинопленкой, транжирить ее таким образом просто неразумно. Но, честно говоря, и на телефильмах, где цифровой носитель позволял снимать больше материала, я этого принципа не придерживалась. Мы с оператором всегда имели раскадровки и понимали, что конкретно нам необходимо снять. Сценарий «Пропавшего без вести» тоже был полностью раскадрован.

— Вы планируете дальше снимать кино или работать на телевидении? Иначе говоря, вы не устали от телевидения?

— Я не работала на телевидении, я работала для телевидения. Когда-то снимала программу «Куклы», которая была мне интересна, — в ее основе тоже лежали элементы абсурда. Сняла несколько документальных фильмов — хотя, опять же, телевизионного формата, но и это стало для меня дополнительным опытом. На самом деле я с удовольствием снимала телефильмы и не считала их для себя какой-то малозначительной работой. Но, разумеется, в первую очередь я хотела бы снимать кинофильмы, поскольку в них больше возможностей, у них больше перспектив. Начиная работу над «Пропавшим без вести», я, конечно, переживала, боялась, что мне трудно будет преодолеть узость телевизионного мышления.

— Вас не напрягают ограничения, которые задает телевидение?

— Я считаю, что и в этих рамках можно решать интересные задачи. Главное — не растерять при этом творческую свободу. Хотя, если я не утратила ее за десять лет работы на телепроектах, значит, можно совмещать. Режиссура — это моя единственная профессия, и с ее помощью нужно зарабатывать на хлеб. Такова жизнь. Но всякий раз я стараюсь ставить перед собой какую-то новую задачу, и каждую свою работу, если уж я за нее берусь, делаю искренне и настолько хорошо, насколько позволяют условия. Я никогда не считала, что можно что-нибудь состряпать по-быстрому, только бы денег сорвать. Такой подход, на мой взгляд, унизителен для режиссера.

— А если бы вам предложили снять сериал?

— Нет, я бы не согласилась, хотя не раз предлагали. Даже в период безработицы и безденежья я отказывалась от таких предложений. Берусь только за штучную работу и не могу стоять на конвейере. Это мое отношение к профессии, моя принципиальная позиция. Я человек педантичный, а в сериалах режиссер должен идти на жесткие компромиссы, решать задачи каким-то примитивным способом. Я все равно стремлюсь к совершенству, хотя и понимаю, что оно недостижимо, сериалы же изначально не дают такой возможности. Потом, это довольно энергозатратно: приходится работать в очень трудных условиях. Когда люди снимают по полгода, по 16 часов в сутки, выдавая 35 минут полезного материала в день, и чуть ли не с гордостью говорят, что на съемочной площадке падают в обморок, — это же просто катастрофа. Это молотиловка, и люди ведь не зарабатывают там каких-то бешеных денег, ради которых стоило бы так гробить себя. Правда, сериал сериалу рознь. Есть дорогостоящие проекты, с хорошими условиями, но мне таких никогда не предлагали. И вряд ли уже предложат, ведь я дискредитировала себя в глазах потенциального заказчика, сняв, как это сейчас говорят, артхаусное кино.

— А к работе на «Куклах» вы не относились как к серийной? В чем было ее отличие?

— Дело в том, что каждая из программ была самостоятельной, то есть, по моему определению, штучной работой. По большому счету, это были отдельные короткометражки, для каждой из которых строилось по шесть новых объектов в огромном павильоне на «Мосфильме». И в каждой из программ стояла своя стилистическая задача. Довольно часто сценарии опирались на известные фильмы, но интерпретировались они, разумеется, в пародийном ключе. К примеру, в основе снятых мною программ лежали такие картины, как «Сердце ангела» и «Маленькая Вера». Это же совершенно разные фильмы, и программы, соответственно, решались в индивидуальном порядке — ритмически, стилистически и по звучанию. Конечно, в работе с куклами имелась своя специфика: их было довольно сложно перемещать в кадре, поскольку за каждой из них, как правило, работало два актера. Именно поэтому в программе было довольно много статичных кадров, как это часто бывает в сериалах. То, что действительно делало процесс создания «Кукол» схожим с сериальным, — это строго ограниченное время на каждом из этапов работы. И это естественно, ведь мы работали «под эфир». В субботу вечером проходило звуковое сведение, а уже в воскресенье вечером программа была на телеэкране. Но даже при таком лимите времени режиссер проходил через все стадии создания программы: подготовка, речевое озвучание, съемка, монтаж и сведение. То есть не было вот этого сериального разделения труда, когда один снимает, а другой монтирует.

— На самом деле многим молодым режиссерам приходится идти на телевидение, чтобы заработать деньги? Как это сказывается на их творчестве?

— Мне кажется, что это нормальная практика: многие американские и европейские режиссеры работали на телевидении. Другое дело, что ты будешь зажат какими-то рамками, но почему бы нет? Конечно, если человек долго работает в телевизионном формате, он может занизить свою планку, но, на мой взгляд, развиваться можно в любом формате. Я думаю, что сознательному человеку это только поможет стать профессионально крепче. Просто не нужно браться за все подряд. Если человек хочет остаться в профессии, он вынужден так или иначе в ней работать. Если есть возможность укрепить свои навыки, то нужно ею пользоваться.

— Уже прошло некоторое время после вашего участия в программе Берлинале. Скажите, оно вам чем-то помогло? Почувствовали ли вы, например, что как-то изменилось отношение к вам?

— Пока я совершенно не заметила никаких перемен. Наверное, еще рано. На меня не посыпались предложения, я не почувствовала повышенного внимания или особого уважения. Все мое нынешнее взаимодействие с продюсерами опирается на договоренности, которые были достигнуты еще до Берлина. Кроме того, сейчас не очень благополучный период для производства: оно только начинает просыпаться, и все радуются любой возможности снять фильм.