Новый фильм Сэма Мендеса

В «Дороге перемен» любовная лодка Кейт Уинслет и Лео Ди Каприо разбивается о быт. Но на этот раз их не жалко — то ли дело «Титаник»!

Фильм Сэма Мендеса, пожалуй, стоило бы назвать Bad Taste. Так назывался ранний фильм Питера Джексона, пародия на хорроры. Там у персонажей, чинно сидящих в гостиной за обеденным столом, вдруг ненароком взрываются головы. По степени достоверности и в смысле чувства меры у Мендеса происходит примерно то же самое — дикие аффекты на ровном месте, но совершенно всерьез.

Формула дурновкусия очень проста, ее точно сформулировал Фрэнсис Скотт Фицджеральд в письме к юной дочери: «никогда ни в чем не будь слишком». В фильме Мендеса все наоборот — именно «слишком». Он до того хочет быть правильно понятым, что начинает общаться со зрителем как с недоумком. Допустим, ему нужно донести до реципиента давно ставшую банальной идею офисной рутины (персонаж Ди Каприо, неразличимый в толпе клерков, потерял индивидуальность). Что делает Мендес? Он транслирует эту несложную мысль буквально: наряжает сотню статистов в одинаковые шляпы и помещает среди них Ди Каприо. Теперь режиссер может быть уверен, что его поняли.

Он очень хочет сделать свои и без того немудреные посылы еще более доходчивыми. По театральному принципу — чтобы было слышно даже в последнем ряду. Кстати, у Мендеса как раз театральный бэкграунд, что очень заметно в работе с актерами: они всю дорогу аффектированно переигрывают, особенно в эпизодах ссор. В одной из этих сцен, ближе к финалу, персонажи отыгрывают драматический стандарт — довольно популярный диалог, где героиня говорит партнеру: «Если ты меня тронешь, я закричу!» Кажется, уж настолько очевидное клише, что дополнительных разъяснений не требуется. Но режиссер считает нужным подбавить жару: Уинслет действительно начинает визжать как пожарная сирена.

Самое смешное — тот контекст, которому, как Мендесу кажется, он следует. В одном из интервью режиссер сказал, что, изображая таким образом семейную драму, он ориентировался на Бергмана и фильм Майка Николса «Кто боится Вирджинии Вульф?». Но на фоне действительно тонкого и сложного фильма Николса, где ничто не проговаривается прямо и страсти нарастают исподволь, игра мендесовских актеров и его примитивные коллизии выглядят провинциальным драмкружком. Ди Каприо, в свою очередь, тоже озвучил свое понимание принципов актерского мастерства по Станиславскому: в одном из интервью он признался, что доводит себя до нужного в кадре аффекта, представляя, что кто-то обижает его маму. Это воспринимается совершенно как анекдот, если вспомнить кадры, где он со зверским лицом и выпученными глазами шарахает стулом о стену.

И дело тут не столько в старательном переигрывании, сколько в избыточности режиссерских приемов. На 29-й минуте фильма героиня Уинслет садится перед камерой и со всей искренностью рассказывает — как бы герою Ди Каприо, а на самом деле бестолковому зрителю — про что кино. Про то, что муж некогда подавал надежды, а теперь все их общие мечты увязли в мещанском болоте. Иными словами, «живу я как поганка, а мне летать охота». Метафорой полета (и идолом унылой домохозяйки — неудавшейся актрисы) становится поездка в Париж. То есть содержание фильма — на голубом глазу — разъясняется для слепых словесно в первые полчаса действия.

Но Мендесу и этого мало. Появляется вдобавок некий официальный сумасшедший, который режет в кадре правду-матку, рассказывая персонажам, кто они такие и какое болото их жизнь. Хотя они и сами только тем и занимаются. И делают это так назойливо, что становится невыносимо. Никогда ни в чем не будьте слишком.

Однако и это еще полбеды. А беда на самом деле в том, что данное произведение старательно апеллирует к эмпатии зрителя (это когда зрителя вдруг «неожиданно» осеняет, что персонажи очень похожи на него самого и он как бы проникается сочувствием к персонажам, а на самом деле к самому себе). Вроде бы кино о том, о чем без конца талдычит Уинслет, — что среда заела. Что мужу не развернуться, она его полюбила за задатки, а где они теперь? Давай скорее их расшевелим. Только муж при этом и так неплохо себя чувствует, ему «глубоко плевать, какие там цветы». Так про что тогда кино? Выходит, про то, что героиня Уинслет — глупая истеричка. Она сама не знает, какого рожна ей надо, и устраивает мужу этот утомительный марафон просто потому, что ей что-то показалось при первой с ним встрече. Мужа она игнорирует, если он отказывается участвовать в ее фантазиях. То есть оказывается, что на самом деле мы два часа наблюдали не за семейной драмой, а скорее за глупой истерикой. Устроенной на ровном месте, но поданной под некогда модными ярлыками «отчуждение» и «разочарование». Вот ради чего взрывались головы и старательно втолковывались банальности. Вот ради чего из фильмов Дугласа Сирка был заимствован антураж «мещанского пригорода 50-х», а у Билли Уайлдера из «Квартиры» — лифт, набитый клерками в одинаковых шляпах, и сама их унылая контора.

Впрочем, настоящее время, похоже, отличается зрительской амнезией. Наивный и чувствительный зритель, которому все будто бы в новинку, совершенно не против, чтобы с ним разговаривали как с ребенком, надували щеки и пугали словом «Бу!». Как будто никогда не было режиссеров-виртуозов вроде Кассаветиса, а киноязык изобрели вчера, чтобы такие, как Мендес, использовали из него только самый примитивный слой, букварь.




Смотреть галерею полностью


Другие материалы раздела:
Виктория Никифорова. Том Круз показал «Валькирию», 27.01.2009
Константин Бронзит: «Самое радостное в этой ситуации, что победить может любой», 26.01.2009
Виктория Никифорова. «Дикое поле»: премьера, 19.01.2009