Альтернативная эстрада

Петер Риппл, автор фильма о русской блатной сцене «Не верь, не бойся, не проси», проводит придирчивый анализ отечественных шансонье, отделяя real blatnoy от унылых попутчиков

Имена:  Петер Риппл

После снятой несколько лет назад комической агиографии Сергея Шнурова «Мужчина, который поет» немецкий документалист Петер Риппл

Читать!

• 4 года с OPENSPACE.RU: Best of the Best
• Юровский об опере «Мастер и Маргарита»
• Заветные желания наших авторов и коллег
• Сергей Жадан. Ворошиловград
• Лена Катина: «Эти песни надо петь пожизненно»

ударился в субъективную историю блатной песни от Аркадия Северного до Ноггано и Стаса Барецкого. Правда, не в формате повествования, а в виде портретов основных ее исполнителей. Набор персонажей самый разношерстный: начиная с отечественного Малькольма Макларена — подпольного продюсера, открывшего, а отчасти и придумавшего в свое время Аркадия Северного, — Руди Фукса и заканчивая культуртрегером Гариком Осиповым; от вальяжного единоросса, завсегдатая Дней города и Дней народного единства Александра Розенбаума до откинувшегося зека, исполняющего свои песни под гитару. В интервью ИВАНУ ЧУВИЛЯЕВУ Риппл рассказал, почему не включил в фильм Шуфутинского и Стаса Михайлова и почему ему было неинтересно снимать русский «Прошу, убей меня!»


— Я знаю, что между «Мужчиной» и «Не верь...» была какая-то непосредственная связь.

— Да, там в каком-то из разговоров Шнуров сказал, что «Ленинград» вырос из блатняка. Я говорю: а что это такое? Он как-то странно отреагировал: говорит, не доебывайся, вон иди спроси у кого-нибудь, кто знает лучше меня. Я как-то с этим долго ходил, думал и в итоге наткнулся в магазине на диск, который так и назывался. Это был альбом питерской группы «Ля Миноръ», и я как раз в процессе съемок с этими парнями — со Славой Шалыгиным и другими — познакомился. И стал у них это все спрашивать — они тоже сказали, что, мол, не знают, что это такое. И вообще они не говоруны, а певцы — а название альбома продюсер придумал, чтобы он продавался. Ну а для примера, чтобы я успокоился, спели мне пару классических блатных песен. Я их как раз решил вставить в «Мужчину» — они спели вместе со Шнуровым «Миллион алых роз», еще что-то такое... Но они уже не влезли просто по смыслу. И я решил, что не пропадать же материалу — и взялся снимать этот фильм.

— А как вы героев находили для фильма?

— Да как-то по цепочке. В Германии вышла хорошая книжка про блатняк — в частности, про Руди Фукса. Я на него вышел как на человека, который знает о блатняке больше всех, потому что он его сделал. И на Гарика Осипова тоже через эту книжку вышел. Руди уже посоветовал Маклакова — еще одного подпольного продюсера и меломана. Но он все-таки старый уже очень, больной. И то он не хотел сниматься, то не мог — но в итоге мы тоже через Руди вышли на Сергея Соколова, который в 70-е годы работал в милиции, делал большинство фотографий Северного и знал его очень хорошо. И уже только вместе с Соколовым мы смогли прийти к Маклакову и снять его. Ну и так дальше уже пошло. В итоге, конечно, да, компания получилась пестрая. И разная даже по манере говорить — Розенбаум и Шнуров все-таки персоны публичные, они умеют говорить со всеми, кто их снимает, как с журналистами. Коротко, информативно, на все вопросы ответы готовы. Просишь спеть — поют. А вот с Руди — это был ад какой-то. Я его реально снимал четыре дня без остановки. Потому что ты ему задаешь вопрос — он отвечает два часа. А первый день мы вообще потратили на то, что он меня посадил на стул и заставил слушать свою гигантскую фонотеку. О, говорит, начать надо с Утесова. И всю дискографию Утесова в меня вливает. Ну и так дальше — включая то, что к блатняку вообще никаким боком не относится... Так, погоди, о чем я? А, да, про героев. Ну, Барецкого понятно как я нашел — я его полюбил на съемках «Мужчины» еще.

— А Ноггано откуда взялся?

— Мне хотелось как-то это все свести к гангста-рэпу современному русскому. И я искал в YouTube просто по тегу russian gangsta-rap подходящего персонажа. Многих перебрал — но это все была какая-то туфта, копирка с негров. И сначала я хотел снять рэпера... Блин, как его, который в Перми живет?

— Сява.

— Да, вот Сяву. Но он оказался каким-то труднодоступным — то его не было, то еще что-то. И я нашел Ноггано. И мне он просто в музыкальном плане понравился: там есть что-то такое от блатняка. Тот же ля минор там присутствует в мелодии. Слов я, естественно, не понимал — но по музыке почувствовал что-то близкое к блатняку. В общем, мне очень понравилось — это такой арт-проект, по-моему, и крутой достаточно. Поначалу это простенько, конечно, а потом вникаешь — и начинает нравиться. Я потом текст смог наконец перевести — и тоже круто показалось.

— Ведь есть во всех музыкальных фильмах и фильмах про музыкантов одна проблема — как не удариться в фильм-концерт или в мюзикл?

— Ну да, но здесь мне было несколько проще. Я просил героев сыграть что-то такое характерное, с их точки зрения, для блатняка. И они просто играли то, что сами любили. Так что это было скелетом фильма, разные темы и истории нанизывались на него. Мне было неинтересно делать просто антологию — так что музыки, как можно заметить, там совсем не так много, как могло бы быть. Конечно, была проблема с качеством записи песен и репертуара — тут у меня какие-то опасения, наверное, были. Скажем, Руди — он не слишком хорошо поет, ну и возраст дает о себе знать. Но в фильме это выглядит фантастически! Хотя бы потому, что это круто — вот он сидит, что-то рассказывает, а потом — бац! — петь начинает. Или бежит к проигрывателю показывать, как записывались пластинки на рентгеновские снимки. А с другой стороны, важно было подобрать такой репертуар, чтобы он был разным. В этом смысле Гарик Осипов был очень ценным — он же пел не блатные песни, воровские, а студенческие, малоизвестные.

— А по форме повествования — есть же такая стабильная форма изложения историй каких-то андерграундных движений а-ля «Прошу, убей меня!»

— Как-как? Please Kill Me? Не читал...

— Понятно, вопрос отпадает... Хотел спросить, сознательно ли уходили от этого стандартного повествования от первых лиц.

— Я не рассказчик — и не слишком хотел бы им быть. Мне кажется скучным и занудным этот формат изложения конкретной истории разными людьми. Тут нужно иметь свое четкое мнение о предмете. А я все-таки был профаном с самого начала — и не имел четкой точки впереди, к которой собирался вести героев. И все мне, кроме того, давали разные ответы на одни и те же вопросы. Да и все остальные — просто мои русские знакомые — отвечали на вопросы о блатняке совершенно разные вещи. Моей задачей было, скорее, создать какой-то образ блатняка. Что это такое и что за люди им занимались. Я здесь отстраняюсь и передаю слово им, чтобы составить в итоге коллаж из фигур и мнений.

— Если говорить о драматургии и героях — откуда взялась вообще идея с персонажами, сидящими в тюрьме?

— Поначалу я просто хотел, чтобы были такие эпизоды, где нынешние зеки бы рассказывали истории своей жизни и это были бы такие перебивки — как антитеза собственно блатным песням с их сюжетами про ошибки юности, побеги и прочее. В общем, показать, чем эта самая романтика отличается от реальности. Но для нас было проблемой найти real blatnoy. И оказалось, что общаться с руководством русских тюрем по поводу съемок — большая проблема. То они говорили «хорошо, приезжайте», то требовали каких-то бешеных денег за съемки... Ну и потом, мне было реально страшно ехать по зонам снимать: черт его знает, что у блатных на уме. В итоге эта эпопея закончилась тем, что я просто редактора фильма попросил как-то уломать их разрешить съемки — и он мгновенно все решил. И real blatnoy мы все-таки нашли — в Москве, и тоже просто в сети обнаружили, что вот есть такой парень, раньше сидел, теперь от дел отошел и песни пишет. Очень крутой парень — он меня особенно впечатлил тем, как иронично относится к тому, чем занимается. И только его сняли для фильма — сразу буквально его пристрелили какие-то бывшие подельники. Bratva poreshila. Дерьмово это было.

— Вы говорили, что на премьере во Франкфурте зал был битком — и наполовину состоял из русских эмигрантов, которые ностальгируют по СССР и Розенбауму, а наполовину — из немцев, которым это все интересно. А кто для вас, что называется, приоритетный зритель?

— Не знаю. С одной стороны — да, есть эти вот ностальгирующие персонажи. Но когда я говорю своим русским знакомым про блатняк — они воротят нос, дескать, ну что такое, Шуфутинский, Люба Успенская... Ни про Руди, ни про Северного они вообще никогда ничего не слышали. Для них блатняк — это вот такая синтезаторная музыка, исполненная хриплым голосом. Мне не нужен был тот блатняк, который под этим словом чаще всего понимают в России. Вот Стас Михайлов, я знаю, эталоном считается. Я его не стал бы просто снимать.

— А он вроде и так интервью не дает.

— Да? Ну и круто. Хотя я знаю, что он вроде любимый певец Путина. Но это мне просто неинтересно — в этом нету стиля, нету эстрадности той, с шиком. Ему еще надо денег заплатить, чтобы снять его просто, — а у нас бюджета вообще, считай, не было. Ну и потом, это все не наши герои. Руди все верно сказал: блатняк — это такая народная эстрада. Творческий зуд обычных людей — в этом его прелесть и кайф. Руди пишет для таких же, как он. И правильно делает, я думаю, — мне это в нем страшно нравится, и мне хочется как-то его принципам соответствовать. Мне неинтересно писать сценарий и четко ему следовать. Куда интереснее просто ходить к разным людям с камерой, снимать их и таким образом двигаться на ощупь, когда сюжет сам за тебя складывается просто из жизни, из материала.

— В фильме очень странная штука, кстати, из-за этого получается — там, скажем, зеки говорят, что для них блатняк уже не значит особенно ничего, они его не поют друг другу в камерах. Это как литература почти. С другой стороны, есть эти наследники блатняка — Ноггано и Барецкий. А с третьей — в финале Руди и «Ля Миноръ» идут по двору и поют...

— Никакой логической нестыковки — если вы о том, жив блатняк или нет. Просто он не мейнстрим и живет для очень небольшой аудитории. А поют они в финале, скорее, такую еврейскую песню с русскими словами («Крутится-вертится шар голубой…»). Так что все на месте... Однако я действительно от многих больших вещей в фильме отказался — вот Розенбаум меня, например, убеждал, что надо ехать в Одессу снимать всех, кто там есть. Но мне это правда не было нужно — то, как блатняк живет сейчас и как его там в караоке и кафе поют местные жители. И я хотел, кстати, закончить фильм по-другому — интервью с тем blatnoy и титром, что его убили сразу после съемок. Но это было бы слишком мрачно и слишком про сегодня. Мне это было не нужно. И вещи вроде тех, которые Шнуров делает, — тын-тын-тын, роковые — тоже не хотел. И нашел эту ретро-песенку, Руди с «Ля Минорами» ее спели... Что-то я уже сам как Руди — отвечаю по часу на каждый вопрос. Сейчас буду тебе давать слушать Утесова.

— Да, а понять, что такое блатняк, удалось-таки?

— Да все просто: эстрада это. Альтернативная эстрада — в России, видимо, всегда что-то такое было нужно. Ну и потом, это единственная аутентичная российская поп-музыка, какая есть, — тоже круто. Странно, что ее так все не любят — это ж как блюз, это все должны любить!

Ссылки

• Денис Бояринов. Страна проигравшего шансона, 13.03.2012
• Стас Барецкий: «Без мата – не пишется», 25.11.2011