Рубен Остлунд: «Интересно, что смуглая кожа заведомо делает тебя потерпевшим»

Режиссер фильма «Игра» о шаблонах социального и антисоциального поведения, которые спят в каждом

Имена:  Рубен Остлунд

На прошлой неделе в прокат вышел новый фильм шведского режиссера-социолога Рубена Остлунда «Игра» (подробнее о картине читайте здесь). Как и все прочие

Читать!

• 4 года с OPENSPACE.RU: Best of the Best
• Юровский об опере «Мастер и Маргарита»
• Заветные желания наших авторов и коллег
• Сергей Жадан. Ворошиловград
• Лена Катина: «Эти песни надо петь пожизненно»

фильмы Остлунда, «Игра» — не что иное, как игровая реконструкция реально случившихся событий (здесь речь идет о группе толковых детей иммигрантов из Африки, силой убеждения конфискующих гаджеты и кроссовки у своих белых сверстников). АЛИНА ФИСЕНКО встретилась с Рубеном Остлундом и поговорила с ним о потребительской активности иммигрантов, страхе шведов потерять лицо, предрассудках начитанных женщин и о разрыве шаблона.


— Ваш фильм называется Play. Вы имели в виду детскую игру или сценическое представление?

— Оба значения. Конечно, это представление, пьеса, в которой герои постоянно меняют маски, играют отведенные им роли, но в то же время они еще и дети, так что для них это по сути игра, и частью мотивации этих ребят была просто забава. У слова play, кстати, есть еще значение, близкое к «безделью», что тоже в общем-то точно характеризует происходящее в фильме.

— Каждый участник этого представления действует достаточно предсказуемо. А вот женщина, которая в самом конце фильма защищает от взрослых мужчин негритенка-хулигана, — она тоже действует стандартным образом или все же выходит из шаблона?

— Женщина каким-то образом следует шаблону. Когда она начинает отчитывать белого мужчину, то говорит: «Понимаешь, я вижу перед собой двух больших белых мужиков, которые начинают наезжать на маленького черного мальчика», — а они ей в ответ: «Погоди, какое значение имеет то, что он черный, — этот парень ограбил наших сыновей!» Интересно, что для женщины, которая действовала из лучших побуждений, смуглая кожа парня заведомо делала его потерпевшим.

— И мальчики-эмигранты выступают как симулянты. Один из них слезливым тоном умоляет парня в автобусе: «У меня нет денег на плеер — дай послушать, дай».

— Конечно, мальчик заинтересован в том, чтобы использовать имидж жертвы и манипулировать с его помощью. То есть он считает, что если есть возможность сыграть угнетенного, значит, ей надо обязательно воспользоваться! Это может сравниться с отношениями между мужчинами и женщинами: тут, как правило, роль жертвы заранее достается женщине — и она готова ее играть.

— Почему отцы мальчиков не обратились в полицию? Из-за недоверия к полиции в обществе?

— В Швеции, начиная со среднего класса и выше, полиции все доверяют. Но что произошло в этой истории на самом деле: этих бандитов было очень сложно найти, потому что, во-первых, они маленькие, то есть еще неподсудны, а во-вторых, сами жертвы стеснялись того, что так легко отдали все свои вещи. Поэтому мальчики немножко преувеличивали рост и возраст тех парней, и полиция искала вообще несуществующих людей. Думаю, фрустрация пап связана еще и с тем, что они давно обратились в полицию, которая по их запросу делала много чего, но найти парней не могла.

— В фильме женщины выступают в роли пылких либералов, а мужчины, наоборот, более консервативны в своих действиях. Это условность фильма или истинное положение в Швеции?

— Во многом это действительно отражает ситуацию в Швеции. Главные потребители культуры — это женщины определенного возраста, а те, кто потребляет больше культуры, более склонны к либеральным воззрениям. Хотя для этой сцены я специально искал мужчин, настроенных гораздо более консервативно. Конечно, либералов полно и среди мужчин.

— А как вы подбирали героев-мальчиков? Они из неблагополучной среды? И это был намеренный прием — сохранить их настоящие имена?

— В любом случае, когда начинаешь искать ребят на роль черных, надо ехать в эмигрантские бедные районы. Но, что интересно, Кевин, самый активный из грабителей, — из очень обеспеченной семьи, наверное, его родители были богаче, чем родители всех остальных моих актеров. А насчет сохранения имен — я так делаю всегда. Не хочу, чтобы актер действовал через персонажа, придумывал, как бы его герой повел себя в этой ситуации. Мне нужно, чтобы он опирался на самого себя, думал: «А как бы повел себя я?» Все эти модели поведения заложены во всех нас, и они проявляются в соответствующих обстоятельствах. Грабители кажутся достаточно экстремальными, но, наверно, их черты есть в каждом из нас. Не надо играть персонажа, достаточно просто изменить обстоятельства и найти это в самом себе.

— Какие отношения друг с другом сложились у детей на съемках?

— Я сперва боялся, думал, что возникнут разные группировки, так как они играют разных людей, и между группировками будут конфликты и противоречия, но все произошло совсем по-другому. Они были как одна футбольная команда, которая объединена общей целью. Это хорошо видно в фильме о фильме: была дружеская атмосфера, никакой иерархии. Единственный, кто всех задирал и всех доставал, был Юн, игравший корейского приемного ребенка — самого трусливого из всех мальчиков.

— Эпизод в трамвае, когда сначала толпа эмигрантов наезжает на белых мальчиков, а потом этих эмигрантов избивают клюшками другие, — это же такая трансляция закона джунглей, что на каждого хищника находится еще более сильный. То есть люди не сильно ушли от животных?

— Я думаю, что по законам джунглей дети живут в гораздо большей степени, чем взрослые, тем более у детей есть ощущение, что законы взрослых не действуют в их мире. Я понимаю, что ситуации, которые возникают в фильме Play, в некотором роде экстремальны, но они существуют.

— Как восприняла Швеция фильм, исходя из того, что вы представили не самую красивую картину: в обществе автоматической вежливости нет места защите детей? И это, кстати, подтверждает эпизод, в котором мужчина подает визитку мальчику уже после его избиения, предлагая, чтобы тот, если обратится в суд, взял его в свидетели.

— Я думаю, такое поведение, когда человек не помогает ближнему и ему страшно и стыдно оттого, что он не помогает, существует везде; вряд ли это можно назвать специфическим шведским поведением. Но, с другой стороны, я думаю, что опасение потерять лицо и опозориться — страх вот перед этим — это очень по-скандинавски. И из-за этого еще страшнее вмешаться и что-то сделать.

— Частое упоминание брендов — например, кроссовки Nike, джинсы Diesel, спор о карманных деньгах — это все критика консьюмеризма?

— Когда я работал над фильмом, то не ставил такой цели. Но когда я изучал материалы этого дела, то понял, что мотивация у мальчиков была исключительно потребительской: заполучить телефон лучшей модели, курточку получше, то есть более модной марки. Они грабили не потому, что не могли выжить без этого, а потому, что хотели повысить свой уровень потребления.

— Кто главный герой фильма? Толпа, как у Эйзенштейна? Или город?

— О, мне нравится ваш подход! Я действительно не вижу никого из своих героев главным. Это группа людей, которая помещена в определенные обстоятельства, и все связано, конечно, со средой.

— Зачем вам понадобилась параллельная сюжетная линия с перевозкой колыбели в электричке? Чтобы продемонстрировать вежливое равнодушие представителей высшего класса?

— Да это не то что вопрос классов. Это вопрос разобщенности. Политика по интеграции иммигрантов в социум направлена на то, чтобы их поняла и абсорбировала как раз самая малообеспеченная и малообразованная часть общества — тому, кому и так тяжело, приходится сталкиваться еще и с проблемами эмиграции. Подобная ситуация заранее задает такую сегрегацию. Я считаю, что это неправильно. Ассимиляция иммигрантов должна быть проблемой для всех слоев общества. И еще было очень интересно смотреть, как персонал поезда пытается что-то сделать с этой колыбелькой. Я как-то был в подобной ситуации, когда в поезде два-три раза объявляют одно и то же, и каждый раз все более резким тоном (смеется). Нет, на самом деле никаких классовых проблем там нет.​