Валерия Гай Германика: «Бессмысленно держать актеров в подвалах темных и кормить их мышами»

Режиссер «Краткого курса счастливой жизни» о тайных желаниях продюсеров «Первого», возвращении в невинность и о том, каково это – отвечать за все человечество

Имена:  Валерия Гай Германика

Интервью происходит перед камерным просмотром очередной серии «Краткого курса счастливой жизни» в одном из московских ресторанов, по ходу разговора зал заполняется участниками проекта и друзьями режиссера. Появление каждого нового гостя сопровождается неожиданными, но не имеющими отношения к делу репликами, после которых неизменно наступает неловкая вудиалленовская пауза.


Кирилл Алехин: Начнем с предыстории — как вы вообще ввязались в этот проект?

— Я зашла в ЦДЛ выслеживать своего бывшего продюсера Игоря Толстунова, — он там пил с друзьями. Там были еще мои друзья, все собрались, и, в общем, я решила его попросить — может, он наконец-то даст мне что-нибудь снять? Подошла к их столику, была такая навеселе, вернее, нагрустне, и высказала все, что думаю. И там сидел Денис Евстигнеев — я еще не знала, что он продюсер, и ему тоже досталось. Я сказала: «Дяденька, возьмите меня к себе работать секретарем, потому что у нас секретари снимают кино, а режиссеры должны работать секретарями». И он ответил — хорошо, девочка, приходи ко мне завтра. Дал мне телефон, я пригрозила позвонить ему завтра в 11 утра. Все над этим посмеялись, я сказала «ладно» и на этом успокоилась. А на следующий день я проснулась, и мне было очень стыдно: похмелье, я все вспомнила и ради прикола — ну я же обещала, что позвоню, — решила позвонить. Евстигнеев сказал, что ждет меня. Я пришла на «Мосфильм», открыла дверь, и все секретари смеялись, спрашивали — вы здесь у нас работать будете? Я говорю: «Да, а что делать? У нас же режиссеры секретарями работают, а секретари кино снимают». Ну и зашла к нему в кабинет — а Евстигнеев сразу положил сценарий на стол. Спас меня от вымирания.

К.А.: А вас фактура не отпугнула? У вас же раньше все герои были девочками, школьницами. А тут — тетки. Или вы к этому времени погрузились в пучину женских проблем?

— Не бывает так, чтобы я снимала про девочек — и мне это было знакомо, потом про тетенек — и это тоже было мне знакомо. Это бред. Человек остается человеком в любых обстоятельствах, в любой стране и в любом возрасте. Мне интересна психология, отношения между людьми, не важно, кто они. Интересно, как это можно положить на актера, актерские психологические нюансы, стыковки.

Василий Корецкий: А как, кстати, вы работаете с актерами, как их выбираете? Предпочитаете типажи или они у вас вживаются в роль?

— Это как-то по-разному происходит. Вживаться... у меня немножко другой метод, я так тяжело к этому не отношусь, как многие режиссеры. Это бессмысленно — держать актеров в подвалах темных и кормить их мышами. Это глупый прикол артхауса, который уже не работает. Я, скорее, набираю тех, с кем бы мне было интересно работать, и потом прикидываю, кто какую роль мог бы сыграть. Иногда я даю им сценарий и предлагаю выбрать роль, которая больше нравится. И они выбирают — то, что им было бы легче сделать. Или, наоборот, то, что им было бы труднее, но они точно бы смогли. Я наблюдаю за ними на пробах и говорю: да, правильный вектор. Но иногда — нет, давайте попробуем другую роль. Никакого этого эффекта тяжелого артхауса нет, все по наитию как-то происходит. Дорабатываю. Если актер не может, я придумываю персонажу какие-то привычки, легенду. В первую очередь, конечно, я прошу их сделать домашнее задание и принести мне легенду персонажа. Не хочется раскрывать все свои секреты, потому что люди иногда пытаются ими пользоваться — но неудачно.

В.К.: Что для вас важнее — собственно история, скелет картины или нюансы, детали, поверхность?

— Ну, мне важно все — и так, и так. В кино — особенно.

В.К.: Вас не раздражало, что приходилось работать с совсем чужим сценарием, не хотелось его перекроить под себя, доработать?

— В данном случае, с этим сериалом, — нет. Понятно же, что это бесполезно — биться головой о стену: в итоге разобьется не стена, а голова. Чего мне его дорабатывать — я могу прийти на площадку и сделать магию, которую я более-менее в силах сделать с этим материалом, импровизацию. А история там уже заложена, она более-менее всегда одна и та же. Продюсеры ведь сильно ко мне не лезут — потому что, наверное, они меня специально ставят на какие-то особые проекты. Понимают: лучше такой проект отдать мне и больше не трогать, потому что я полноценна в этом плане. Некоторым нужны костыли. Мы же не знаем большинство режиссеров, которые снимают сериалы, они не властители дум и не наши культурные герои. Вот их и направляет продюсер. Евстигнеев, например, — приходишь на работу, а Денис там сидит на монтаже или озвучке своего очередного сериала. Я так работать не могу.

В.К.: Ну они ведь какие-то задачи вам формулировали?

— Да, конечно, они ставили цели. Но эти цели для меня непонятны и смутны, я пытаюсь их как-то угадывать сквозь пелену тайны, прочесть шифры, которые мне говорят.

В.К.: То есть вы общались иносказаниями?

— Нет, они могут это расшифровать, но я все равно не очень их понимаю. Один продюсер может сказать — «нам нужны в сериале красивые люди» (дружный смех). Это какой-то совсем не мой код, не в моем контексте. Да, они мне давали какие-то напутствия, чего-то там хотели, привлечь определенную целевую аудиторию, чтоб девушки одевались как-то модно... ну, в общем, это все не для меня. Но я сказала «да». Я на все говорю «да». Когда продюсер мне говорит что-то, я всегда отвечаю: «Да, конечно! Я обязательно все сделаю!» А они потом смотрят и говорят: «Так классно! Мы именно так и хотели!» А я им: «А чего мне! Я вам все сделаю». Я им все и делаю.

В.К.: Смешно — потому что сериал кажется если не с двойным дном, то уж точно с двойным значением.

— А это эффект преломления продюсерского кино с неким артхаусом. Форма подачи тут — это мой почерк, я не могу по-другому в данный момент и не хочу. Зачем мне изобретать для этого сериала какое-то дикое откровение в форме, я могу приберечь его для своего кино, которое обязательно буду снимать. А более-менее растрясти курятник можно и вот так. Мне кажется, это оптимальная форма, которую я могла придумать и которая сочетает какие-то элементы меня — ну, не элементы, а просто авторский почерк.

К.А.: Ага, значит, задачей «КСЖ» было все-таки «растрясти курятник»?

— Послушайте, у них свои виды, у продюсеров, они не будут откровенничать со мной. И я в это не лезу. Мне намекнули, чтобы я была благодарна за то, что мои проекты увидели миллионы. Я благодарна, класс! Я, конечно, смеюсь — жалко, это в интервью нельзя передать, потому что люди-то будут читать и думать, что я это серьезно. Вы напишите, что нашей целью было попасть в цель, такой у меня был девиз на площадке. Вообще все эти вопросы не ко мне, а к продюсерам — я его в сетку не ставила, себе не заказывала. Если бы у меня был миллион долларов, я бы, конечно, потратила его на свой фильм. Я не могу отвечать за все человечество! Вот опять мне приходится это делать, а я не могу! Я даже вопросов не ставлю: критики пишут, что я ставлю вопросы и не отвечаю на них, а я просто снимаю, стараюсь, чтобы это было на уровне.

К.А.: То есть тут вы просто превращаете чужой текст в красивую картинку?

— Не говорите только про картинку — это же аудиовизуальное произведение. Нет, понятно, что я уже топчусь на месте в творческом плане. Но говорить, что я это делаю тупо, было бы неправдой. Нет, я делаю это точно так же, как делала бы свое кино. Так же переживаю, так же плачу... и если что-то не так, я обязательно остановлю съемку и попрошу всех вместе переделать это. То есть за качеством я слежу.

В.К.: Раньше, я помню, вы бичевали в своих интервью современное документальное кино. Но вы ведь по-прежнему эксплуатируете эту псевдодокументальную стилистику... Да еще и на сайте «Первого» черным по белому написано «основан на реальных историях из жизни» или что-то в этом роде.

— Это не у меня на лбу написано, а на сайте «Первого канала»! Давайте каждый сам за себя отвечать будет! Я же говорила не о форме, я говорила про подход, про отношения «автор—герой» или там спекуляция — не спекуляция, трансформация реальной жизни в кадре или на монтаже. Это вообще тема для меня закрытая, я ничего не понимаю про документальное кино, потому что я и толком в него войти не успела. Я бы хотела продюсировать какие-то реалити, сериалити. Я придумала несколько очень прикольных сериалити в жанре шок-док.

К.А.: Но у нас уже есть «Дом-2»...

— Но мне-то интересно кино с точки зрения реально искусства! Я ничего плохого не скажу про «Дом-2», но это немножко не то. А вообще если оживить «Дом-2», населить его своими друзьями… Нет! Все, я на самом деле не хочу заниматься документальным кино, я пошутила.

В.К.: А жанровым кино?

— Да, я очень хочу снять жанровый фильм и уже веду работы в этом направлении.

В.К.: Давайте подробности!

— Не-ет! Я правда не могу сказать. Тут не мое кокетство, а рабочий момент. Еще этот фильм не отрефлексирован обществом, а вы уже хотите...

К.А.: Да ладно, не отрефлексирован — на трекерах народ уже проставил теги «комедия, эротика».

— Потому что все смотрят, все смеются. Над всеми моими фильмами читающие люди смеются... А если честно, то для меня это — фильм-индульгенция, поскольку я подумала, что благодаря ему я смогу получить право снимать то, что хочу.

В.К.: А что вы хотите снимать?

— Я хочу то, что я хочу. Снимать дешевый артхаус для бедных. Людей. И чтобы его не показывали по телевизору, а показывали на фестивалях.

В.К.: И что же вас останавливало?

— Останавливал флер недоверия ко мне как к автору. А вот теперь, может быть, некоторые поняли, что я могу как-то и по-другому выразиться в кино. Ну теперь-то меня точно ничто не остановит. Я уже поняла, что это не я для денег, а деньги для меня.

К.А.: И сколько вам нужно на фильм?

— Да практически ничего уже не нужно. Можно и так собраться маленькой группой идейных подростков и снять хороший фильм.

К.А.: То есть такое возвращение в невинность?

— Да, конечно!

К.А.: «Кинотавр», конкурс короткого метра и триумф?

— Нет, я думаю, главный конкурс Каннского фестиваля и триумф.

В.К.: Осталось только выяснить, что такое «артхаус для бедных».

— Это тоже нужно спрашивать у руководства «Первого канала».

В.К.: Ну Лера! Почему вы нас все время к руководству посылаете?!

— Ну потому что я получила информацию, что полнометражный артхаусный фильм — это утопия, что надо снимать телероманы.

В.К.: Ну хорошо — у вас ведь есть одна сквозная тема во всех фильмах? И это...

— Любовь! Про любо-о-овь хочу снимать! Так, буду гнуть эту линию пока, про любовь.

В.К.: А потом? Про деньги?

— Ну вы так на деньги упираете...

В.К.: Конечно, они же служат смазкой для любого начинания.

— Смазкой?! Знаете, после двух сериалов на «Первом» для меня уже ничего не служит смазкой. Я очистилась.

К.А.: Вы как-то отслеживаете реакцию публики на сериал? Форумы, отзывы?

— Да, вначале я это люблю, если честно. Стараюсь, конечно, от этого отключиться, но мне интересно.

К.А.: И что, как-то подстраиваете свой творческий метод под запросы публики? Ну в духе — в следующем сериале будет поменьше секса, побольше смерти?

— А у меня следующего сериала не будет. На данный момент не запланировано.

В.К.: Ну да, следующим будет тот самый фильм, о котором мы так ничего и не узнали.

К.А.: Тогда я вернусь к «Краткому курсу». Я правильно понимаю, что вы хотели сказать...

— (перебивает) Нет! Моей задачей было анимировать персонажей, придать им человечности в этом бездуховном сценарии. «КСЖ» для меня — это упражнение в мастерстве, не более того. Я ведь очень долго не могла присвоить этот сценарий, было очень трудно, неохота было. Но это моя работа — учить медведей кататься на велосипеде в цирке. К тому же в данном случае была немножко новая для меня задача — сделать экзистенциальную мелодраму. Но сама-то я хочу снимать вообще другие фильмы, выйти на новый уровень, снимать какие-то готические сказки.

В.К.: Наконец-то! Значит, готические сказки. Это, конечно, челлендж — за все время существования российского кино никому не удавалось снять годный хоррор или хотя бы триллер. А вот как вы думаете, почему?

— Отсутствие индустрии вообще. Нету продюсеров, хороших режиссеров, не выпускаются профессионалы — ну то есть они, может, и профессиональны, но мыслят очень зажато. Вот я сама снималась в кино — и там все время средний, общий, крупный план. А те продюсеры, которые есть, в основном хотят просто зарабатывать деньги. То есть очень мало париться, мало вложить и заработать на этом. Получается плохо, реально плохо получается.

В.К.: Ну, кое-что получается неплохо: глянцевые фильмы с повышенным содержанием русской духовности, например.

— Вы че имеете в виду?

В.К.: Звягинцева. Германа-младшего.

— Ну, может, у них просто имперское сознание? И они мыслят культурными пластами? (Дружный хохот в уже почти полном зале, кто-то на заднем плане стонет: «О Господи!») Да на самом деле я не смотрю это все. Если у них получается — классно, пусть снимают. Пусть будет много разного кино — будем встречаться. Обсуждать.

(Входит Роман Волобуев.)

— Рома, почему в русском кино снимают про духовность, меня спрашивают. Ну помогите мне, как будто это я ответила.

Роман Волобуев: Во-первых, потому что баров хороших нет. Когда они есть, вопрос сам собой снимается… Слушайте, я целый день про вас писал, дайте отдохнуть.

— Целый день писали вот эти два столбика?!