Андреа Арнольд: «Эмили Бронте не знала, что ее роман будут читать. Может быть, именно так нам следует снимать кино?»

Режиссер нового «Грозового перевала» о том, как превратить классический текст в произведение современного визуального искусства

Имена:  Андреа Арнольд · Эмили Бронте

В российский прокат выходит «Грозовой перевал» — третья полнометражная работа британского режиссера Андреа Арнольд. Она дважды получала в Каннах приз жюри: в 2006-м — за «Красную дорогу» (о женщине, по работе и природной склонности наблюдающей через камеры слежения за всем городом), в 2009-м — за «Аквариум» с Майклом Фассбендером (подробнее о фильме — здесь).

«Грозовой перевал» — предельно современная экранизация единственного романа Эмили Бронте,

Читать!

• 4 года с OPENSPACE.RU: Best of the Best
• Юровский об опере «Мастер и Маргарита»
• Заветные желания наших авторов и коллег
• Сергей Жадан. Ворошиловград
• Лена Катина: «Эти песни надо петь пожизненно»

в которой классический материал становится поводом для визуальных поисков. Чтобы подчеркнуть чужеродность главного героя картины, найденыша Хитклиффа, провинциальной реальности Северной Англии XVIII века, Арнольд делает его чернокожим (подробнее о фильме, впервые показанном в конкурсе прошлого Венецианского фестиваля, — здесь и здесь).

МАРИЯ КУВШИНОВА поговорила с Арнольд о том, как превратить классический текст в современное произведение визуального искусства, а также о связи Хитклиффа с прошлогодними лондонскими погромами.


— Вы как-то сказали, что не собирались полемизировать с предыдущими экранизациями «Грозового перевала».

— Не собиралась, потому что почти ничего не видела. Только фильм с Лоуренсом Оливье, да и то в детстве. Вместе с бабушкой, которую навещала каждое воскресенье. Не думаю, что что-то поняла, но характеры запомнились.

— И так вы впервые узнали о «Грозовом перевале»?

— И так я впервые узнала о «Грозовом перевале». Книгу прочитала позже.

— Что, кстати, этот роман значит для англичан?

— Его читают в школе, и у всех есть собственные представления о том, каким должен быть Хитклифф. Для режиссера это проблема (смеется).

— Тем рискованнее было ваше решение сделать Хитклиффа чернокожим.

— В книге он определенно белый. Но он другой, и это важно. Почему с ним так обращались? Что будет с чужаком, который появляется в небольшом деревенском сообществе? В связи с Пикассо говорили о «вертикальном вторжении». То же самое можно сказать о Хитклиффе.

— У вас он чужак, и он все время за всеми подглядывает — как и героиня вашего первого фильма «Красная дорога».

— Да, да. Это моя обсессия (смеется). Когда я пишу сценарий, тема подглядывания вылезает наружу откуда-то из глубин подсознания. Но думаю, вы лучше это сможете объяснить, чем я сама.

— Может, вы себя ощущаете аутсайдером.

— Скорее меня занимает вопрос, что такое быть аутсайдером. Что чувствует такой человек?

— Как вообще получилось, что вы стали снимать «Грозовой перевал» после первых предельно реалистичных и современных фильмов?

— Все произошло очень быстро. Вообще я работаю быстро. Не люблю раздумывать, просто повинуюсь интуиции. Ты делаешь фильм, ты живешь с ним, меняешься под его влиянием. Невозможно принять все решения заранее — только под воздействием ситуации.

Так вот. Я размышляла над следующим сценарием, и вдруг накануне позапрошлого Рождества получила письмо от агента с предложением взяться за «Грозовой перевал». Тут я буквально подскочила на стуле от радости — я на этой книге всю жизнь помешана. Когда вокруг заходили разговоры о новой экранизации — а они периодически заходили, — у меня случались припадки ревности: «Это мое!» В итоге продюсеры действительно пришли ко мне. Мой ответ «Да!» был импульсивным, я не представляла себе, какие последствия он влечет и как именно я буду экранизировать роман.

В «Грозовом перевале» меня интересовала загадочность, странная перспектива. Согласившись на этот проект, я поняла, что смогу провести какое-то время, изучая книгу. Не очень долгое, поскольку продюсеры меня подгоняли по срокам. Это был способ понять что-то об Эмили Бронте.

— Удалось?

— И да, и нет. О ней столько всего сказано, столько объяснено. В какой-то момент я подумала: «А ведь она писала, совершенно не предполагая, что ее будут читать». Вау. Может быть, именно так нам следует снимать кино? Например, для меня написание сценария — очень интимный процесс. Всегда неловко показывать результат посторонним — это как дневник.

Неважно. Не хочу никаких финальных выводов. Но она была свободна там, где свободы не предполагалось. Она писала в те времена, когда все было под спудом, но вложила в свой роман столько страсти, столько сексуальной энергии. Какое счастье, что книга сохранилась.

— Вы еще как-то сказали, что Эмили Бронте — это Хитклифф.

— Мадам Бовари — се муа. Конечно, в каждом персонаже есть что-то от Эмили. Женщинам нравится Хитклифф, но ведь он не стопроцентно маскулинен. Он, если можно так выразиться, не фаллоцентричный мужчина. Не думаю, что есть простое объяснение тому, почему женщины так любят «Грозовой перевал». Мне кажется, Эмили много думала о сексуальной идентификации — вряд ли отдавая себе в этом отчет; в те времена для подобных проблем еще не было словаря. «Грозовой перевал» очень фрейдистский роман, подготовка почвы. И я уверена, что Хитклифф — это она.

— Вы стали изучать роман и решили сосредоточиться на детстве Хитклиффа.

— Да. Почему? Потому что он непостижим. Или почти непостижим. Мне хотелось понять, почему он стал таким жестоким, мстительным. Для этого пришлось заглянуть в его детство. Книга сложная, вариантов интерпретации — тысячи. Я выбрала свой.

— У вас получилась предельно современная интерпретация классического романа. Связан ли ваш Хитклифф с тем, что происходило в Британии во время съемок? Уличные беспорядки, погромы…

— Да, та же агрессия. Когда все это началось, я подумала: «М-м-м, интересно» (смеется). Мне не близка идея насилия над ближним, но в революционном оживлении есть что-то положительное. Такое должно происходить время от времени. Каждый из нас иногда с трудом подавляет агрессию. Я сочувствую людям, ограниченным в средствах: мы все живем в обществе, существующем для того, чтобы покупать, — а они не могут. Разве этого недостаточно, чтобы разозлиться?

Понимаете, все мои герои чем-то обделены. И каждого из них очень трудно полюбить. Они все неприятнее и неприятнее — от фильма к фильму. Я как будто спрашиваю себя, насколько далеко я смогу зайти (смеется). Хочется их понять. Это эмпатия, но неочевидная эмпатия. Хорошее слово, да?

— Кэтрин удается полюбить Хитклиффа.

— Она — единственный человек, который хорошо к нему относится. Вне зависимости от того, насколько человек жесток и холоден, он ищет контакта с другими. Хочет найти кого-то, кто его пожалеет. Любовь ли это? «Любовь» — не самый простой термин. С его помощью обозначают слишком много разных оттенков чувства.

— Кэтрин, кстати, у вас в фильме умерла от любви — чисто романтическое обоснование.

— Он умерла во время родов. Все женщины в книге умирают во время родов. Кажется, это самый удобный способ избавиться от ненужного женского персонажа (смеется). Пережила подростковый возраст, забеременела — и до свидания.

— Герои вашего фильма существуют среди необузданной природы, и это, возможно, во многом объясняет их характер и мотивы поступков.

— Конечно, Хитклифф видел эту первозданную жестокость природы каждый день, и она не могла не повлиять на него. Я поняла, что природа должна стать важной частью фильма — они живут в ней. Они живут там, где никто не говорит им, как надо себя вести. Мы — животные, и в нас заложены животные модели поведения.

— Как вы выбирали место съемок?

— У меня друзья живут в Йоркшире, я к ним на каждый Новый год езжу, мы много гуляем. Не в том самом месте, где снимался фильм, но природа похожая. Там можно пробыть пять минут, чтобы проникнуться духом места.

— Вы с самого начала знали, что в фильме почти не будет диалогов? Что это визуальное кино, а не разговорное?

— Да, сценарий был таким с самого начала. В воображении всегда возникает кадр, из которого появляются другие. В этот раз кадр был таким: некое существо карабкается по скале, оно кажется большим животным, но камера приближается, мы понимаем, что это человек — Хитклифф. Нам не удалось снять этот кадр, но он был главным.

Когда писала сценарий, представляла картинки: грязь, домашние животные, деревья на ветру. Вообще всегда сначала представляю фильм на экране, а потом думаю, как описать его словами. Главным образом для привлечения единомышленников. Чтобы люди, которые будут со мной работать, понимали, что мы делаем.

— Среди людей, которые с вами работали, много непрофессиональных актеров. Почему?

— Мне нравится работать с непрофессионалами. Я рассказываю ассистентам по кастингу, каким мне видится персонаж, и они рыщут по улицам в поисках нужного человека. Но прослушивание проходят далеко не все (смеется). Джеймса Хоусона, который играет взрослого Хитклиффа, нашли в центре занятости, он искал работу.

— Что в них такого хорошего, в непрофессионалах?

— Трудно объяснить. Аутентичность? Я люблю, когда меня удивляют. Мне не хочется жить по плану. И непрофессионалы в этом смысле дают многое.

— Вы думали о каких-нибудь художниках, когда придумывали фильм?

— Нет, но я пересматривала «Барри Линдона» — меня интересовала верховая езда: там потрясающая сцена охоты на лис. Как будто ты оказался там, среди всадников и собак. ​

Ссылки

• Максим Эйдис. «Грозовой перевал», 11.03.2012