Андрей Грязев: «Для меня в этом было нечто запредельное»

Режиссер фильма о группе Война – о том, как ему вместе с ними воевалось

Имена:  Андрей Грязев

Премьера нового фильма Андрея Грязева «Завтра» состоится 15 февраля на Берлинале в рамках программы «Форум молодого кино». В тот же день режиссеру, решившемуся снимать фильм про самых скандальных российских арт-активистов, исполнится 30 лет. Накануне берлинских скринингов МАРИЯ ГАВРИЛОВА расспросила Грязева о подробностях съемок и его личном отношении к деятельности Войны.


— Как получилось, что активисты Войны стали героями твоего нового фильма? Что именно тебя в них заинтересовало?

— Я знал, что героев нового фильма найду в интернете. И вот как-то я наткнулся на ролик, где Леня Ебнутый бегает с синим ведром на  голове, позвал жену и сказал: «Вот они, мои герои!» Начал смотреть и читать про Войну дальше, и желание сделать фильм только возрастало.

Сначала мне стало интересно снимать и монтировать сами акции. Ведь в каждую акцию вкладывается определенный смысл, и чтобы он был понятен, нужно не только снять, но и смонтировать — придумать какой-то режиссерский ход. Мне было интересно создавать историю для каждой акции — например, тот же самый детский мячик в «Дворцовом перевороте». С упоминания о нем начинались выпуски новостей на ТВ: детский мячик закатился под милицейскую машину, и чтобы его достать, потребовалось перевернуть эту машину (именно Грязев придумал этот сценарий начала акции. — OS).

— Почему из всех активистов Войны на роли главных героев ты выбрал именно Козу и Каспера?

— В группе идет очень большая текучка активистов, никто надолго не задерживается. Поэтому мне было интересно наблюдать именно за теми, кто практически круглосуточно был в доступе, на передовой. Сначала доверился по большому счету своей интуиции. Потом, когда разобрался в негласной иерархии в группе, наблюдать стало еще интереснее. Например, когда Коза рассказывала про свои задумки акций или когда координировала действия всех активистов, то при этом она держала на руках или кормила грудью Каспера. Для меня в этом было нечто запредельное. Хотелось для начала зафиксировать происходящее, поймать каждую эмоцию, а потом спокойно переварить. С одной стороны, она четко и уверенно руководит группой, а с другой — проявляет себя как нежная и любящая мать.

— Как тебя приняли в группе и почему разрешили снимать? Наверное, они не всем любопытствующим рады…

— На тот момент, когда я с ними познакомился, они еще не находились во всевозможных международных розысках. Поэтому они были достаточно открыты. Конечно, некоторое время они меня проверяли, потому что каждого человека, пришедшего со стороны, можно подозревать в чем угодно. Но все подозрения ушли сами собой после того, как я смонтировал для них ролик акции «Хуй в плену у ФСБ!».

Вообще они очень общительные люди, но во время обсуждения будущих акций посторонних быть не может. Камера посторонней не считалась, потому что без нее я уже просто не ассоциировался.

На первой нашей встрече на Арбате я предложил свою помощь — документировать акции, а взамен хотел снимать для своего фильма. Все были сразу как бы не против. Тогда Олег встал и сказал: «Давай пройдемся». Пока мы шли по Арбату, он показал мне в разных местах трех человек, которые вели за ними наблюдение. После этого он сказал: «Вот так может быть и у тебя, если не передумаешь». Признаюсь, что в этом он был прав.

Съемки вместе с монтажом заняли примерно полтора года. Но из всего снятого после выхода Олега и Лени из СИЗО в фильм вошел всего лишь один эпизод. Во-первых, потому что моя история была на тот момент драматургически завершена, а во-вторых, герои для меня стали немножко другими. На место прежней легкости стала приходить опустошенность и какая-то тяжесть, незаметная для них. Но я все равно продолжал их снимать — по инерции, на всякий случай.

— Насколько опасно было снимать фильм? У тебя самого во время съемок родился сын. Наблюдая за тем, как Коза объясняет Касперу, что его папа в тюрьме, не хотелось все оставить и вернуться домой?

— Про опасность можно думать только тогда, когда она реально возникает и чем-то тебе угрожает. А постоянная слежка в какой-то момент начала нервировать меня и мою семью. Приятного мало, когда выходишь из подъезда дома, а в припаркованной рядом машине сидят двое и снимают тебя на камеру. Или когда гуляешь с сыном по разным дворам, а за тобой, как тень, следует один и тот же человек. Правда, все сильно изменилось после того, как мне удалось снять на свою маленькую камеру двух молодых пацанов, которые устроили за мной слежку часа на два. Получилась очень смешная запись: ты ходишь за своей слежкой, а она палит себя по полной. Когда я обгонял одного из этих людей и пытался снять его лицо на камеру, он резко отворачивался, менял направление и хватался за телефон.

— Видео, в котором Каспера забирают с акции на Невском, вызвало множество дискуссий по поводу воспитания детей. Как ты считаешь — Вор и Коза хорошие родители?

— Коза отличная мать, в этом я не раз убеждался, наблюдая, как она спорила с Олегом насчет участия Каспера в серьезных акциях. «Роди себе сам Каспера и вставляй его куда угодно», — говорила она. Все бредовые мысли всегда рождались именно у Олега. Когда я смотрел запись с камеры, которая была включена у Козы внутри автозака во время акции «Стратегия-31» на Невском, я услышал ее слова: «Только бы Олег ушел с Каспером подальше, только бы не начал нападать на ментов и раскачивать автозак». Эти слова о многом говорят без комментариев.

— Считаешь ли ты деятельность Войны искусством или политическим активизмом?

— Легче назвать их деятельность протестным искусством. Современным искусством занимается, например, Ай Вэйвэй, а политическим активизмом — всевозможные антиглобалисты, движение «Оккупируй», ну или наши нацболы. Война в этом смысле действует в несколько другой плоскости: она не выдвигает никаких тезисов или требований. Иногда даже непонятно, чего они хотят вообще. Но содержание для такого высказывания не важно, в акциях содержится послание, которое ничего не объясняет, но намекает на то, что каждый сможет понять.

Четких политических высказываний у Войны быть просто не может. Мы все себе отдаем отчет, в какой стране живем. Поэтому политическая сторона подается через буффонаду, скоморошество и клоунаду — это такой способ высказывания. Чтобы не просто показать задницу или голым пробежаться, а действовать в более сложном и тонком культурно-эстетическом ключе, чтобы высказывание не было столь прямым. Но даже в таком послании выявить политическую составляющую не очень сложно.

— Сейчас Войну пригласили курировать Биеннале современного искусства в Берлине. Насколько они сами интересуются современным искусством?

— Я бы сказал, что они не принимают ничего, что сделано не ими. Вот такой максимализм.

— Почему в фильме нет Плуцера?

— Потому что для меня он чисто литературный персонаж, который выдумал по сути сам себя. По профессии он пиарщик, и этим все сказано.

— Ты снимал фильм без участия каких-либо студий и продюсеров. Так получилось или это принципиальная позиция?

— Мне так было удобнее работать — не было сроков сдачи и какой-либо цензуры. Тем более одним из условий съемок выдвигалось требование, что фильм должен быть снят без продюсеров и без финансирования. Такой подход подтверждал основную философию группы — жизнь без денег и возможность для одного человека при желании изменить очень многое. В таких условиях я уже снял две полнометражные картины и в этот раз просто шел по проторенной дорожке.

Камера и микрофон у меня уже были, поэтому бюджет сложился только из стоимости билетов на поезд Москва—Питер. За полтора года вышло около двух тысяч долларов — на остальное я тратил только свое время, силы и нервы.

Я считаю, что каждый должен снимать так, как ему удобнее и комфортнее. Здесь главное слово «снимать», а не поиск денег для этого. Кроме того, присутствовал спортивный интерес. Когда во время монтажа я стал понимать, что фильм получается, и вроде бы неплохой, то возникла одна мысль. Реально ли попасть с фильмом, сделанным на коленке, на какой-нибудь фестиваль класса А, просто послав его по почте? Захотелось проверить, на что ориентируются отборщики таких фестивалей — на связи, бюджеты или содержание. Ответ на этот вопрос вы теперь и сами знаете.

— Ты говорил, что думаешь о том, чтобы завязать с документальным кино…

— Прежде всего, для меня нет серьезной разницы между документальным и игровым кино. Если я возьму профессиональных актеров и дам  им сценарий, а сам буду снимать реальной камерой их взаимоотношения вне площадки, то какой процент здесь будет постановки, а какой документа? Поэтому пока я хочу изменить способ организации съемки. Просто расширить границы, чтобы можно было внести туда какие-то свои смыслы, которые в обычной жизни не очень проявлены. Вот примерно такая документальная постановка.

— Думал ли ты о том, чтобы вступить в Войну?

— Отвечу словами КЗ: «Любой человек, участвующий в одной акции, считается активистом Войны. И выход из группы возможен только через трубу крематория».

— КЗ — это Коза?

— Да, только я один называл ее КЗ, потому что из уважения к ней я никогда не называл ее Козой.