«Боевой конь»

Стивен Спилберг снял фильм о том, что конь есть любовь

Имена:  Стивен Спилберг

Девонширский фермер Тедд Нарракот, типичный сказочный мужичок с хитринкой, в припадке пьяной сентиментальности покупает на торгах боевого скакуна — за 30 гиней. Такая лошадка вовсе не нужна Нарракоту, ведущему войну исключительно с сорняками, лендлордом да сварливой женой, так и норовящей уничтожить его заначку с виски. Единственный, кто искренне рад коню, — сын фермера Альберт, молодой человек в плохо отстиранной рубашке, но с ясным взглядом и чистой душой. Альберт дает коню кличку Джои, приучает его откликаться на индейский свист, ходить под седлом и даже ухитряется заставить гордое животное вспахать поле под брюкву. Все без толку — всходы брюквы уничтожены бурей, и папа вынужден продать коня в армию: вдобавок к неурожаю начинается Первая мировая.

Книжки по сценарному мастерству учат, что в основе настоящего голливудского фильма всегда лежит мифологическая структура, «архисюжет», как называет ее Роберт Макки. Какой же миф рассказывает о приключениях непарнокопытного героя? На ум сразу приходит «Золотой осел» Апулея, сочинение метафорическое, повествующее об оскотинивании отдельного человека на фоне общего упадка нравов Римской империи. Но Спилберг говорит прямо о противоположном. Поначалу фильм можно принять за драму взросления жеребчика: рожденный, чтобы лететь по полю боя, конь сталкивается с неумолимым принципом реальности, властно указывающим на совсем другое поле, которое надо вспахать под корнеплоды. Здесь довольно очевидная пропаганда ежедневного хождения на службу накачивается псевдогероическим пафосом самопожертвования и единения в рабстве — как метафору воспитания Спилберг использует гениальный и одновременно омерзительный в своей безысходности образ: чтобы усмирить коня, Альберт сперва надевает хомут на себя. А потом, придвинувшись к любимцу словно для дружеского поцелуя, аккуратно продевает его голову в кожаные оковы — в то время как конь всем своим видом как бы говорит хозяину: «Почему я, такой нежный и единственный, должен это носить?»

К счастью, педагогическую поэму прерывает война. Конь отправляется на фронт — где по законам жанра он вроде бы должен возмужать, окрепнуть, заработать медаль и пережить нравственную трансформацию. Но нет. В какой-то момент становится ясно, что это не люди меняют коня — конь меняет людей. В меру неразумный, зато страстный, ласковый и все понимающий жеребец несется галопом по Европам, и там, где ступает его копыто, уже нет ни немца, ни француза, ни англичанина — но только те, кто любит животных, и другие, которые любят войну. Образ, на который намекала постоянно возникающая сумма в тридцать сребреников, все четче и четче проступает в конском силуэте. Вот Джои восходит на свою Голгофу, под лай ефрейтора затаскивая немецкое орудие на раскисший от дождей холм. А вот он в агонии мечется между британскими и германскими окопами и падает, замолкает, запутавшись в колючей проволоке. Но смиренное молчание бессловесного животного производит при Сомме такой же сокрушительный эффект, какой произведет через тридцать лет песня «Лили Марлен» под Сталинградом. Огонь прекращается, бойцы откладывают винтовки и, подняв белую тряпку, выходят из окопов навстречу друг другу, чтобы снять стальной венец с головы доброй лошадки. Так несчастный случай на поле боя превращается в искупительную жертву — жаль только, что историческая правда не позволяет Спилбергу довести свою мысль до конца и украсить фильм сценами братания солдат.

На такую агрессивную образность с непривычки даже как-то неловко смотреть: кажется, что Спилберг заигрался с Джои, как Калигула — со своим конем Инцитатом. Один равнял бездушную скотину с римскими олигархами, другой сравнивает ее с Христом. Но в том-то и дело, что тут Спилберг находится вполне в рамках христианской традиции — правда, уже полузабытой, средневековой. Как автор, мыслящий категориями трагедии, а не какого-то приземленного реализма, Спилберг в «Боевом коне» уверенно следует традиции бестиариев, сочинители которых полагали, что центром этого мира является человек, а прочие твари созданы в качестве учебных пособий и наглядной агитации, подтверждающей своими привычками и повадками максимы и термины христианской доктрины. Сравните это с голливудским каноном, где даже природные стихии существуют лишь для того, чтобы услужливо иллюстрировать перепады настроения главных героев.

И здесь — ключ к принципиальной подмене, которую ловко проделывает режиссер. При всем обилии христианских аллюзий в фильме конь нужен Спилбергу не как агнец, а как простое пушечное мясо. Страдания Джои — это на самом деле страдания его хозяина Альберта, чьи фронтовые приключения по большей части происходят где-то за кадром. Чадолюбивая система американских прокатных рейтингов не допускает появления развороченных животов, оторванных конечностей, сабельных ран и прочего военного натурализма в фильме с этикеткой PG-13. А опыты над животными — пожалуйста.​