«Черное золото»

МАКСИМ ЭЙДИС с удивлением обнаружил в арабской сказке Жан-Жака Анно рецепт обустройства России

Имена:  Жан-Жак Анно · Тарак бен Аммар

Безлюдные пески, местами поросшие редким кустарником. Малочисленные племена бедуинов, кочующие взад и вперед на своих верблюдах, беспрерывно воюющие друг с другом. Разбросанные по бесплодной земле оазисы. Небольшие прибрежные городишки, делающие эту страну хоть сколько-нибудь обитаемой. Желтое безмолвие. Вот и все, что было на Аравийском полуострове еще сто лет назад. Этот неуютный мир изменился в одночасье, когда бодрые парни из Техаса обнаружили под бедной, голой, забытой богом пустошью несметное сокровище, главное богатство ХХ века. Бесценный клад, на котором, как обычно и бывает в мифах и легендах, лежит проклятие. Одним словом, техасцы нашли в Аравии нефть.

Эта вполне реальная историческая ситуация послужила основой для полусказочной книги швейцарца Ханса Рюша «Юг сердца», ставшей, в свою очередь, исходным материалом для адаптации, о которой один из крупнейших продюсеров мировой киноиндустрии Тарак бен Аммар мечтал еще с 70-х, с редким упорством покупая через каждые пять лет права на экранизацию романа. Такая настойчивость удивляет, но не слишком: в интервью тунисец бен Аммар признается, что увидел в «Юге сердца» не только захватывающую приключенческую книгу, жанровый шедевр сказочного реализма, но и возможность оправдать в глазах людей Запада арабский мир и в целом — ислам.

Поразительно, но «Черное золото», снятое в Тунисе и Катаре в прошлом году, отдает чем-то очень знакомым, ускользающе-родным, невыразимо-российским. Сходство этого мегапроекта с практикой нашей киноиндустрии обнаруживается еще на уровне персоналий. Тарак бен Аммар, сотрудничавший с Лукасом, Спилбергом, Дзеффирелли и Полански — не какой-нибудь там паренек из тунисской глубинки, одним лишь талантом и усердием превративший свою страну в съемочную площадку для блокбастеров, а себя — в мультимиллионера. Конечно, в профессиональном чутье бен Аммару никак не откажешь, но ведь без связей в странах третьего мира — никуда. И здесь открывается широкое поле для инсинуаций и фантазий, подрисовывающих бен Аммару не только большие и пышные усы, но и капитанскую фуражку. Нет, бен Аммару не пришлось петь верноподданнические телегимны, восхваляющие власть. Все проще и солидней: его родной отец «занимал несколько министерских постов в стране», а родной дядя — попросту был первым президентом независимого Туниса. Кстати, «Черное золото» финансировалось и из госбюджета. Правда, другой страны — часть денег на постановку милостиво ссудила своему другу катарская принцесса Маясса, уговорившая продюсера сделать с ее страной то же, что он сделал со своей. То есть создать в Катаре мощную киноиндустрию, достаточно профессиональную для того, чтобы привлечь голливудские проекты и голливудские деньги.

О чем-то подобном мечтал и герой «Черного золота» Несиб (Антонио Бандерас), эмир вымышленного города Хобейка, когда американцы прилетели в его страну, чтобы искать в ней нефть, подобно тому, как те же американцы в дореволюционной России «Сибирского цирюльника» хотели страшной машиной съесть весь русский лес. С одним лишь отличием: в своих мечтах выдуманный эмир Хобейки видит бесконечное богатство для самого себя, школы и больницы для своего народа — а в настоящем Катаре, занимающем первое место в мире по ВВП на душу населения, и так уже все есть, но нет западных инвестиций во что-либо, кроме нефти. О России в таком контексте лучше и вовсе не вспоминать.

Заручившись царственной поддержкой, бен Аммар принялся собирать команду и прежде всего — искать подходящего режиссера. Тут ему повезло: старый друг Жан-Жак Анно как раз собирался в то время снимать фильм о первом вторжении американцев в Ливию, известном как «берберская война» (в начале XIX века был и такой эпизод), но после нескольких встреч передумал, сочтя проект бен Аммара более перспективным. Проект и правда готовился масштабный: Анно и бен Аммар решили отказаться от компьютерной графики (по мнению Анно, «ее слишком часто использовали в плохих фильмах, где вместо того, чтобы построить три корабля, генерировали на компьютерах две тысячи»), предпочтя бездушной цифре природный ресурс. На съемках было задействовано около десяти тысяч одних верблюдов, а была еще и огромная, двадцать тысяч человек, массовка из местных жителей, и пара тысяч лошадей в придачу.

Всего это размаха в фильме, увы, незаметно. То ли верблюдов было так много, что согнать их воедино никак не удавалось (эти животные известны своим упрямством), то ли вертолет не смог подняться на должную высоту, чтобы заснять всю грандиозность замыслов Анно. Что до массовки, то ей хватало и своих забот — как раз в это время в Тунисе началась «жасминовая революция», которая привела к бегству президента в Саудовскую Аравию, созыву Учредительного собрания и созданию Временного правительства.

О сходстве «жасминовой революции» и событий конца декабря прошлого года — разговор отдельный (при ближайшем рассмотрении Россия оказывается куда ближе к Тунису, чем к Грузии, Чехии или даже Украине), но если вернуться к российской душе фильма бен Аммара и Анно, то ее наличие даже не надо особенно доказывать. В случае «Черного золота» место расплывчатой пока что «национальной российской идеи» занимают вполне конкретный ислам и традиционная арабская культура, разъяснению которых в картине уделено немало эпизодов. Но в экспортном варианте вид аравийского отечества — лубок. Султаны и эмиры пьют чай так же комично, как Петренко в «Сибирском цирюльнике» хлестал водку, а навязчивое повторение основных правил и заповедей ислама заставляет вспомнить о безногом попе, девушке и православной германской мине.

Впрочем, в «Черном золоте» можно разглядеть не только печальный пример для российской киноиндустрии, но и один из возможных вариантов ответа на вопрос «как нам обустроить Россию». Раздираемый противоречиями принц Ауда — сын консервативного отца и пасынок прогрессивного, но меркантильного отчима, — возглавив в итоге панаравийское восстание, приходит к власти с относительно небольшим количеством жертв. Перед ним две сложные задачи: с одной стороны, надо решить, как обойтись с нефтью, с другой — понять, куда девать хозяйственного, но слишком уж беспринципного и далекого от национальных интересов поверженного врага. Ауда принимает соломоново решение: торговать нефтью, конечно же, надо. Но и отчиму на родном песке больше не место. А значит, нужно отослать его куда-нибудь подальше — например, в Хьюстон — продавать и перепродавать американцам природные богатства страны. В конце концов, пусть каждый занимается тем, что у него лучше выходит. Под строгим контролем, разумеется.