«Однажды в Анатолии»

Турецкий последователь Антониони Нури Бильге Джейлан наконец-то снял свое «Приключение»

Имена:  Александр Миндадзе · Микеланджело Антониони · Нури Бильге Джейлан

Кавалькада потрепанных автомобилей едет сквозь ночь по бескрайним анатолийским холмам. Фары выхватывают из темноты пожухлую осеннюю траву, силуэты деревьев и каменные глыбы. В машинах трясутся мрачные усачи: жандармы, полицейские, деревенский доктор и прибывший из самого райцентра следователь. Плюс подозреваемые — побитый, не до конца еще протрезвевший сельский красавец в кожаной куртке и его бессловесный подельник. Все ищут труп, закопанный где-то на скошенном поле, «рядом с круглым деревом». Тело не находится, начальство нервничает: следователю нужно с утра быть в городе, жандармы переживают, что дело передадут им, а не соседям, и маниакально высчитывают расстояние от захоронения до административной границы участка, полицейский чин боится ударить в грязь лицом перед коллегой из центра. Остальные просто устало курят.

Кафкианское скитание по открыточным ландшафтам (режиссер Джейлан и здесь верен своему методу безбожной лакировки жесткой реальности) разбавляется крепкими мужскими разговорами за жизнь, настолько универсальными, насколько вообще наднациональны последние фильмы Джейлана. Ей-богу, такие же констатации волчьей природы людей могли бы звучать и в фильмах Звягинцева или Малика. Невольные ассоциации с кинематографом Абдрашитова, посещающие русских зрителей «Анатолии», обусловлены, скорее, чисто портретным сходством большинства героев с абдрашитовским сценаристом Александром Миндадзе — сквозная для последнего тема мужской солидарности отсутствует здесь напрочь, страдающие турки среднего возраста не могут разделить свою скорбь с попутчиками, каждый из них находится в глухом экзистенциальном одиночестве.

Это тяжкое одиночество довольно быстро заслоняет собой криминальную линию сюжета. В какой-то момент Джейлан даже начинает отделять звук от изображения, в результате досужие мужские беседы у обочины превращаются даже не в речевой, а в чисто телепатический акт — слова диалогов звучат откуда-то из-за кадра, сами беседующие мрачно смотрят в темноту, не разжимая губ.

Замыкая героев в себе, наедине со своей утратой (довольно скоро становится понятно, что по мокрому шоссе едет клуб одиноких сердец), Джейлан одновременно спрессовывает пространство. Во второй половине фильма, на исходе 12-часовой рабочей смены, эти измотанные люди вместе с найденным-таки трупом перемещаются с пленэра в тесноватые здания поселка городского типа, в неуютные, похожие на общежитские комнатки, квартиры и неказистые коридоры сельской больницы — примерно такими обшарпанными интерьерами славится «румынская волна». Чем ближе к дому — тем печальнее сизые от недосыпа и щетины лица. Человеческие связи рвутся, жизненные трагедии тонут в абсурде повседневности (постоянная тема для светских разговоров тут — вопросы обустройства сельского морга), общие планы внезапно сменяются портретами. Ровно в начале последней трети фильма, там, где голливудский герой глядел бы в глаза смертельной опасности, небритый доктор устало смотрит в зеркало: самые страшные захоронения, очевидно, находятся на дне памяти.

Джейлану давно ставили на вид несколько ученическое увлечение грустными драмами Антониони, но здесь «подражатель» наконец-то оставляет своего учителя позади. Работая в жанре псевдодетектива, чем-то напоминающего «Приключение», Джейлан совершает важный концептуальный рывок: он вытесняет за кадр не только детективную интригу (а тут как минимум три неразгаданные загадки), но и собственно трагедию расставания и дискоммуникации влюбленных. То, что у Антониони заполняло собой весь экран, здесь превращается в означаемое, скрытое где-то в прошлом, в старых фотографиях, воспоминаниях и печальных взглядах героев. Перефразируя слова Моники Витти из «Красной пустыни», можно сказать: в реальности каждого из этих людей есть что-то ужасное, но нам не говорят, что именно. И эта формула, конечно, — квинтэссенция антониониевской экзистенциальной тоски.

Ссылки

• Нури Бильге Джейлан: «Мне всегда кажется, что мои фильмы – и не кино вовсе», 13.01.2012