Яхима Торрес: «Нельзя судить человека по внешности – с этого начинается расизм»

Исполнительница роли Готтентотской Венеры – о своей героине и счастливой жизни на Кубе

Имена:  Абделатиф Кешиш · Оливье Гурме · Яхима Торрес

В российском прокате — «Черная Венера» французского режиссера Абделатифа Кешиша (подробнее о нем — здесь). Это грандиозное кинематографическое полотно, сгусток смыслов и концепций, поводом для развития которых стала биография Готтентотской Венеры — вывезенной из Африки женщины по имени Саарджи Баартман, которую в начале XIX века показывали на европейских ярмарках.

Российская

Читать!

• 4 года с OPENSPACE.RU: Best of the Best
• Юровский об опере «Мастер и Маргарита»
• Заветные желания наших авторов и коллег
• Сергей Жадан. Ворошиловград
• Лена Катина: «Эти песни надо петь пожизненно»

премьера фильма состоялась две недели назад на фестивале «Французское кино сегодня» — в числе других гостей Москву посетила франко-кубинская актриса Яхима Торрес, героиня которой на протяжении двух с половиной часов переживает на экране настоящую агонию. Она рассказала OPENSPACE.RU о своем счастливом кубинском детстве и сложных отношениях с собственной героиней.


— Как вам жилось на Кубе? Почему вы уехали во Францию?

— Я уехала с Кубы в двадцать два. Закончила там учиться, даже еще не начинала работать. Был такой культурный проект для франко-кубинских семей в Париже — обучать детей нашим традициям. Конечно, я не думала тогда, что стану актрисой и снимусь в таком важном фильме. Было страшновато. Но на Кубе, еще в детстве, я занималась театром и танцами — они входят у нас в школьную программу, так же как живопись, скульптура и многое другое.

— Многие ваши ровесники, наверное, уезжают с Кубы?

— Да, многие. Не все уезжают навсегда, но часто — на два-три года. Есть прелесть чужой культуры, людям хочется открывать что-то новое. Конечно, у нас тяжелая экономическая ситуация, но многие действительно возвращаются. Или приезжают на пару месяцев в год, потому что на Кубе сохраняется позитивная энергия; кубинцы радуются, несмотря ни на что. Что касается меня, то вся моя жизнь теперь во Франции.

— Насколько я знаю, в Гаване проходит международный фестиваль. Кубинцы много зарубежного кино смотрят?

— На Кубе вообще принято ходить в театр и кино — нас к этому с детства приучают. Часто показывают южноамериканское кино, есть и фестиваль кино французского, но я не очень часто на него ходила. Когда идут фильмы из Латинской или Южной Америки, залы набиты под завязку. Моя мама работала рядом с одним из таких кинотеатров, и я с детства смотрела самые разные фильмы. Всегда очень сопереживала героям, а теперь знаю о том, каково это изнутри.

— Фильм был закончен полтора года назад. Вам уже удалось освободиться от своей героини?

— Перед съемками мы с Кешишем очень внимательно прочитали сценарий и обсудили каждую сцену. Но работать все равно было тяжело, и каждый день после крика «Стоп. Снято!» мы старались заниматься чем-то совершенно другим, чтобы вырваться из тяжелой атмосферы фильма. Очень много веселились, хохотали. Когда все закончилось, я, с одной стороны, сбросила груз, а с другой — испытала чувство опустошения. Так всегда бывает, когда проект завершен. Через четыре дня после окончания съемок уехала на Кубу, провела много времени с семьей и вернулась во Францию, как бы перелистнув страницу.

— Возможно, вам, как исполнительнице главной роли, было проще всего. Труднее быть именно зрителем «Черной Венеры» — потому что ты узнаешь себя в публике, глазеющей на Саарджи.

— Да, это так. Чистый вуайеризм. Зрители смотрят на зрителей, которые смотрят. Сама я, действительно, вижу происходящее с другой точки зрения, и мне с нее не сойти. И отрицательные персонажи фильма мне не кажутся такими уж однозначно отрицательными. Например, один из хозяев Саарджи, которого играет Оливье Гурме, — мерзавец, но не однозначный мерзавец.

— Ваша героиня часто проявляет агрессию по отношению к своим мучителям, и вы на нее совсем не похожи.

— Я бы не сказала, что она агрессивна. Ее так мучают — естественно, ей это не нравится. Не нравится, что к ней прикасаются, что на нее смотрят. Не этого она ожидала от Европы. Ее жизнь — страшное страдание. Помните, она же потеряла своих детей: эта женщина априори носит в себе боль, пожизненную. В фильме она спускается по бесконечной лестнице вниз: ее жизнь становится все хуже и хуже. Хотела ли она умереть? Мы не знаем. Режиссер не дает ответа. Но, наверное, она думала, что обретет после смерти покой — этого, как мы знаем, не произошло. Ее тело не было погребено, и мучения длились еще долго (части ее тела использовали для опытов и долго выставляли в одном из парижских музеев. — OS), пока останки не перевезли в Африку. Надеюсь, теперь она покоится с миром.

— В связи с «Черной Венерой» много говорили и о расизме, и об отношении к женщинам, и о вуайеризме, и много о чем еще. Вам удалось разглядеть за символами живого человека?

— Да. Для меня она в первую очередь была реальным человеком, женщиной. Она — заложница чужого взгляда. Заложница сложного и разного отношения к себе. Часто обусловленного эпохой. Отсюда — все: и расизм, и страсть, которую она вызывала. Даже когда она изображала животное, публика в глубине души понимала, что перед ними — человек. Самый страшный взгляд на нее — взгляд ученого, который на нее смотрит даже не как на животное, а как на предмет. Она — важный символ, но она в первую очередь реальная женщина. Нельзя судить людей по внешности, брать внешнюю оболочку, надо идти дальше. Судить по внешности — значит, заранее заносить человека в графу каталога: с этого и начинается расизм.