Джаник Файзиев: «Я рад, если могу являться голосом власти»

Режиссер пропагандистского фильма о русско-грузинской войне – о своем художественном мышлении

Имена:  Джаник Файзиев

Фонд кино, возглавляемый Сергеем Толстиковым, в этом году устроил беспрецендентную ситуацию — второй раз подряд поддержал новый проект Джаника Файзиева о южноосетинском конфликте,

Читать!

• 4 года с OPENSPACE.RU: Best of the Best
• Юровский об опере «Мастер и Маргарита»
• Заветные желания наших авторов и коллег
• Сергей Жадан. Ворошиловград
• Лена Катина: «Эти песни надо петь пожизненно»

таким образом полностью профинансировав картину (итого бюджет «Августа. Восьмого» на данный момент составляет 500 млн рублей, соответственно оба раза выделили по 250 млн рублей). Поскольку ни с одним отечественным фильмом ранее ничего подобного не происходило, означать это может лишь одно — картина Файзиева государству очень важна. Сам Толстиков комментирует ситуацию следующим образом: «Это фактически госзаказ. Понятна важность темы. Мы финансируем это почти на 100 процентов».

Интересно, что фильм произведен совместно с крупной американской компанией 20th Century Fox, что несколько размывает традиционные представления о «пиндосовской пропаганде» (напомним, что грузино-американский фильм «Пять дней в августе», в отличие от фильма Файзиева, был сделан на маленькой студии, вышел в американский прокат менее чем 5 копиями и при бюджете в $20 млн собрал всего несколько тысяч).

АНТОН САЗОНОВ встретился с Джаником Файзиевым после очередной презентации фильма и узнал у режиссера, как он ощущает себя в роли голоса власти.


— Это правда, что вы очень не любите авторское кино?

— Правильнее сказать, я не люблю плохое кино. С некоторых пор словосочетание «артхаус» вообще стало ругательным. Все потому, что в кино пришли люди, которые имитируют артхаусные приемы умных режиссеров. Имитируются они достаточно легко, нужно делать длинные планы, часто сажать артиста спиной к камере и т.д. Но заимствуются только внешние признаки. Слово «артхаус» с английского переводится как «дом искусства», и я в этом словосочетании не вижу ничего плохого. Но это кино должно быть снято человеком, у которого есть своя личная авторская позиция, включающая в себя позицию жизненную, эстетическую и кинематографическую. То есть целый комплекс понятий. И вот вместо того, чтобы выполнить главную свою задачу — насытить кадр собственным миром, многие режиссеры имитируют приемы кинематографические, данные нам историей или предыдущими удачными режиссерами. Лично я терпеть не могу, когда пустую картинку выдают за наполненную.

— Вы сейчас русское кино имеете в виду или вообще?

— Это несчастье нашего времени, поэтому так происходит во всем мире. Такие режиссеры, которые якобы переносят на экран свой внутренний мир, есть и в Америке, и во Франции, и в Германии. Но их мир обычно никому, кроме них самих, не интересен. Так что я бы не артхаусом называл их кино, а как-то иначе.

— Вы сами какое снимаете кино?

— Я снимаю зрительское кино. Когда мы сталкиваемся с хорошим зрительским кино, оно автоматически является предметом искусства. Я в этом смысле не разделяю эти два понятия. «Искусство» в русском языке происходит от слова «искус» — это такое мастерство, которым обладает один конкретный человек, а другие не обладают.

— На сайте OPENSPACE.RU был опубликован опрос, в котором режиссеры так называемой русской «новой волны» отвечали на вопрос — хотели или не хотели бы они попробовать себя в кино, которое у нас принято считать массовым. Так вот они большей частью сходились во мнении, что развлекать среднестатистического идиота у них нет желания. Что вы об этом думаете?

— Если считать среднестатистического зрителя идиотом в собственной стране, то зачем тогда в ней жить. Лично я так не считаю. С другой стороны, если они снимают кино, чтобы ублажить два десятка собственных друзей, мне такое кино трудно назвать искусством. Мне кажется, есть более простые способы доставить своим друзьям удовольствие. Поэтому я не вижу смысла тратить несколько тысяч долларов на то, чтобы два твоих друга посмотрели кино и сказали тебе, какой ты молодец. А что касается их ответов на вопросы, то все совершенно справедливо — они не могут сказать вам, что хотят снимать подобное кино. Они на самом деле хотят это делать, просто снимать кино для зрителя и кино для умных товарищей — это две разные профессии. Они друг с другом соотносятся как капитан футбольной команды и капитан ледокола.

— Это к вам пришли с идеей сделать развлекательный фильм о конфликте в Южной Осетии или инициатива поступила от вас?

— Инициатива моя. Я знал, что есть такая графа в Фонде кино, и мечтал под нее попасть с «Августом. Восьмого». У нас же нет в государстве другого способа получить деньги на кино, кроме как от Министерства культуры. Но я сам не ожидал, что меня поддержат. Я-то был уверен, что социально значимыми проектами считаются только те, у которых есть политический ангажемент. Видимо, во власть пришли люди других взглядов. Либо настолько умные, что понимают — любое политическое давление вызывает обратное действие. И наш пацифистский посыл профинансировали.

— Как думаете, почему они именно вас решили поддержать?

— Да черт его знает. Механизмы принятия решений пока мне неизвестны. Наверное, нравилось, что я делаю.

— У вас есть собственное отношение к происшедшему конфликту?

— Я не политик, никогда не расставляю политических акцентов. Это дело людей, которые глубоко и серьезно этим занимаются. Тем не менее я страшно переживал, поскольку у меня очень много друзей осетин. Моя мама была замужем за осетином, я жил несколько лет в Осетии — можно сказать, вырос там. И в то же время у меня огромное количество друзей грузин. Так что я воспринял войну как личную беду. И, как и большинство моих коллег, считал, что это очередная неуклюжая выходка нашего правительства, которое не умеет себя вести. Потом прошло время, я познакомился с одним иностранным журналистом, который рассказал, что постфактум независимая американская пресса принесла своим читателям извинения за то, что неправильно освещался ход войны. По-настоящему заинтересовался происшедшим я именно в тот момент. Я стал расспрашивать разных людей и услышал историю о выпускнице медицинского института, которую отправили в Южную Осетию на практику. Накануне у нее вышла ссора с молодым человеком, журналистом по профессии. Несколько дней он не знал, куда именно ее распределили. А когда ему сообщили, он тут же отправился за ней, потому что почувствовал — вот-вот может начаться война. И она началась в этот же день. Завязка для фильма блестящая: война, поиски любимой. Классический сюжет — «Снежная королева», «Отец солдата».

— То есть политики в фильме как бы и нет?

— Мы не пытаемся выразить свои политические доктрины, у нас их нет. Мы лишь в силу понятных причин рассказываем историю со стороны российских войск. Поэтому вполне естественно, что главный герой — российский солдат. У нас при этом нет злодеев-грузин, которые отгрызают головы младенцам, пьют чужую кровь. Это глупо. В любой войне есть чрезмерность и жестокость, но мы наш фильм от подобных ужасов избавили. Более того, мы даже расчлененкой не балуемся, не это главное. Война страшна не тем, что разрывает человека на куски. Она страшна тем, что переворачивает с ног на голову повседневную жизнь.

— Почему вы тогда фоном выбрали именно эти события, зачем так подставляться?

— Кто не рискует, тот не пьет шампанского. Я считаю, что не стоит молчать на горячие темы — то, что на Западе называется hot topic. Особенно если хотите, чтобы людям было интересно то, что вы делаете. Любое событие из отдаленного прошлого уже разложено по полочкам — все мотивы ясны, известно, кто прав и кто виноват. То, что происходило в прошлом году, гораздо интереснее, тема еще не остыла, и людям хочется на нее высказаться. Если уже после просмотра фильма у кого-то появится желание провести собственное расследование случившихся событий, значит, мы все правильно сделали. Помните, что произошло после фильма Оливера Стоуна об убийстве президента Кеннеди? После его премьеры госкомиссия отправила дело на доследование.

— Директор Фонда кино Сергей Толстиков не так давно прямым текстом заявлял о том, что «Август. Восьмого» — это почти на 100 процентов госзаказ. Получается, что вы тогда выступаете в роли голоса власти. Как вам она?

— Я не слышал, чтобы он об этом говорил. Но мне приятно. Ведь я никогда не чувствовал себя голосом власти. Но если власть считает, что ее глашатаем может быть человек, который мыслит свою жизнь в художественных образах, то я в общем-то рад. Значит, не все так безнадежно в нашей стране. Скорее всего Толстиков называет это госзаказом потому, что они приняли решение профинансировать фильм от начала до конца. Такое редко случается. Теперь, видимо, будет происходить раз в год. Какая-то одна картина будет получать полное финансирование. Почему так произошло в нашем случае, мне неясно. Но я еще раз повторю, что рад, если являюсь голосом власти.

— «Август. Восьмого» можно назвать военно-патриотическим фильмом?

— Что касается патриотизма — это забавная тема. Я очень смеялся, когда мне после «Турецкого гамбита» говорили, что я снял патриотическое кино. Разговоры усиливались, журналы посвящали статьи тому, что «Турецкий гамбит» — первый патриотический фильм в новейшей истории. Я стал анализировать и понял, почему так происходит. Люди устали чувствовать, что живут в плохой стране, пошла обратная реакция. Несмотря на то что мы все ругаем Россию и считаем, что у нас многое устроено неправильно, — все равно каждый человек хочет, чтобы его страна была нормальная, чтобы ей можно было гордиться. И когда они в фильме видят хоть что-то, чем они могут гордиться, это становится частью патриотизма. С этой точки зрения любое хорошее кино является патриотичным. В нашей стране вообще присутствует открытый патриотизм. И мне тоже хочется, чтобы после просмотра моих фильмов люди чувствовали — что бы страшное ни происходило в жизни, все равно найдутся люди, которые в трудную минуту оставят свою суетливость и придут протянуть руку помощи.

— Не пугает ли вас, что после провала продолжений «Утомленных солнцем» военно-патриотическое кино в России больше никто не хочет смотреть?

— Я не верю в то, что после «Утомленных солнцем» никто не захочет смотреть мой фильм. Один плохой фильм не в состоянии изменить отношение людей к теме. Неудачных фильмов полно, да и работа Михалкова не настолько безнадежна, как всем кажется. Просто Никита Сергеевич опоздал на двадцать лет. С художниками такое часто случается. Мы же сделали все, чтобы наше кино было интересно смотреть — оно и быстрое, и динамичное, и включает в себя массу разнообразных жанров. В нем есть экшн, фэнтези, мелодрама и комедия. Оно полно всех событий, которые имеют место в жизни простого человека.

— О конфликте снято еще два фильма — «Олимпиус инферно» Игоря Волошина и «Пять дней в августе» Ренни Харлина. Вы их видели?

— В тот момент, когда Волошин снимал свой фильм, мы с ним тесно общались. Я был в курсе всего. Так вышло, что все создатели «Олимпиуса инферно» — мои близкие друзья. Их результат я видел. Я бы не сказал, что получившееся кино изобилует художественными образами, но свою функцию оно выполнило. Хотя я не видел финальной версии, только промежуточные. Так что не возьмусь судить. Но я знаю, что ребята сделали кино очень быстро и очень недорого. В наших условиях это уже подвиг. Что касается фильма Харлина, считаю его крайне неудачным. Он очень примитивно понял заказ грузинских друзей. И, судя по всему, это был действительно заказ, раз основную свою задачу Харлин увидел в том, чтобы показать, какие русские сволочи и какие грузины хорошие. К сожалению, это разрушило всякую художественную составляющую и превратило кино в банальную агитку. Агитка — это уже не художественное кино.

{-page-}

 

— Мировая пресса достаточно жестко раскритиковала фильм Харлина, наша — работу Волошина. Почему ваш фильм может выстрелить?

— Как я уже сказал, если вы не попали окурком в пепельницу, это не значит, что надо все пепельницы выбросить и отнять у всех сигареты. Был неудачный опыт. Значит, наша задача — сделать так, чтобы этот опыт был удачный. Вспомните, сколько снято неудачных фильмов про Великую Отечественную. А сколько неудачных фильмов про любовь! Что же теперь — не снимать больше про любовь? Все же оценивают кино не по тому, на какую тему оно снято, а по тому, какое оно.

— Как думаете, почему все фильмы, снятые на тему конфликта, изображают случившееся в чью-то пользу — либо Грузии, либо России?

— Вы не можете говорить «все фильмы», «Август. Восьмого» вы еще не видели. Ваш вопрос некорректен.

— Я сужу по вашим словам, трейлеру и фрагменту из фильма, который вы показывали прессе.

— Я сказал только, что мы рассказываем историю с позиции наших солдат, наших людей. Вы служили в армии?

— Не посчастливилось.

— Если бы вы служили в армии, мне было бы проще вам объяснить. В то время, когда я служил, мы друг другу задавали вопрос — что кто будет делать, если, не дай бог, начнутся какие-либо волнения. Будет ли кто-нибудь в своих стрелять? Что делать, если тебя выведут и скажут: «Ты же солдат, ты присягу дал, вот мы тебе и приказываем — стой тут и, если навстречу выйдет толпа, стреляй». Еще мы узнавали друг у друга, как кто поступит, если нас поведут в бой. Я служил во времена, когда шла война в Афгане, все время велись разговоры, что нас могут туда отправить. Подобные вопросы каждый из нас задавал себе. Но когда ты вдруг оказываешься в бою, перед тобой враг и у тебя в руках автомат — всеми этими вопросами уже бессмысленно задаваться, больше не имеет значения — правильно тебя послали на войну или нет. В армии есть закон, солдат должен подчиняться приказу. Это основа государственности, а в армии ты обязан подчиняться государству. Иначе в государстве не будет порядка. И если ты стоишь и тебе дали приказ, ты обязан сначала его выполнить, а потом только пожаловаться, что он был неправильный. Иначе не будет порядка. Вот в этом и заключается моя правда.

— И все-таки, возвращаясь к вопросу.

— Я не могу на него ответить, потому что оба режиссера преследовали свои цели. На тот момент все только случилось, еще не прошло время, и, видимо, Волошин не смог справиться с собственными эмоциями. Его личная обида на войну была слишком сильна. Знаете, когда два человека подерутся, никто из них ведь не возьмет на себя вину. Каждому из них будет что друг другу припомнить. Это неправда, что кто-то может быть объективным. Объективным может быть только бог. И то, я думаю, вряд ли. Даже в древнегреческой мифологии бог все время занимал чью-нибудь сторону. Все наши представления о боге устроены по человеческому принципу, и это нормально и естественно. Если вы рассказываете в кино о том, как вы воевали, — логично, что вы изображаете себя хорошим. Даже если вы не совершаете совсем каких-то чудовищных действий, вы все равно хороший в своих глазах.

— Мне про фильм Волошина рассказывали, что его показывают в армии на сборах.

— Я не знал этого. Но это только плюс Волошину. Очень многие люди хорошо отзываются об этом фильме. Говорят, что «Олимпиус инферно» — добротное и качественное кино.

— Из профессиональной среды?

— Нет, самые обычные люди.

— У вас не было желания снять нейтральный фильм?

— (Раздраженно.) У вас какая-то личная закавыка в голове. Либо ложноинтеллигентские заблуждения. Извините за слово «ложные».

— Тогда уж лучше за слово «интеллигентские».

— Как вам будет приятнее. Ваша цель — сделать исчерпывающий портрет Джаника Файзиева. Но вы же умный человек и должны понимать, что берете всего-навсего срез. То же самое произошло бы тогда, когда бы вы стали снимать что-то на камеру. Как только вы приходите в комнату и ставите камеру, которая имеет свое фокусное расстояние и границы кадра, то сразу же лишаетесь возможности претендовать на объективность. Это вы выбрали кадр, это вы поставили камеру. И зритель получит образ, который именно вы увидели внутри этой комнаты. И не факт, что, попав в эту же комнату, зритель после просмотра сможет ее узнать. Потому что вы ее показываете своими глазами. Как только человек нажимает на кнопку «запись», он становится субъективен. А те, кто говорят, что делают объективное кино, — они либо струсили, либо спрятались, либо подвирают.

— В одном из интервью вы критикуете советское кино за крайнюю идеологизированность. Что в то время было снято много пропагандистских агиток. Как вы относитесь к тому, что многие заранее так думают про «Август. Восьмого»?

— Я не могу людям запретить думать. И, как я вам уже сказал, мы больны огромным количеством комплексов и страхов. Поэтому словосочетания «госзаказ» и «социально значимое кино» вызывают у всех сразу одну ассоциацию — фу, опять агитка. С этим невозможно бороться. Я ведь не могу каждому объяснить, что у слова «социальное» есть огромное количество значений. Что употреблено оно в данном случае совсем не в том смысле, о котором все в первую очередь подумали. Я надеюсь, люди просто посмотрят кино и все сами для себя поймут — что наше кино вовсе не попытка кому-то доказать, какая у нас правильная власть. Мы другие преследовали цели — для одних снять энтертейнмент, для других философский месседж донести, третьим доставить эстетическое удовольствие, детям рассказать увлекательную историю.

— Фильм можно будет детям смотреть?

— Я бы хотел. Лет с 10, наверное, детям будет понятно, про что кино.

— Я читал, что вы хотели максимально достоверно изобразить на экране конфликт. Зачем вам при этом понадобились роботы? Для расширения аудитории? Можете не рассказывать в контексте сюжета — я знаю, вы это скрываете до премьеры. Но интересно, как это в принципе может сочетаться.

— Они являются неотъемлемой частью сюжета. Если не возражаете, давайте поговорим об этом после премьеры. Роботы дополняют, развивают и подчеркивают все грани истории настолько, насколько это возможно.

— Фантастическая линия — это не игра на понижение?

— Опять вы задаете мне вопрос, на который я должен отвечать на голубом глазу: «Нет, что вы, это игра на повышение!» Я думаю, что все эти вопросы вы зададите мне, когда посмотрите кино. Или вы сами себе на них ответите.

— По жизни вас политика интересует? В партии какой-нибудь состоите?

— Я аполитичный абсолютно. До непристойности.

— Расскажите про встречу с президентом, на которой вы присутствовали. Вы там просили денег на героико-патриотическое кино и создание продюсерского центра, занимающегося юношескими фильмами.

— Просил. Пока существует Фонд поддержки кинематографа, который выдает на каждый проект не очень много денег, страна упускает позиции в сложнопостановочном кино. И получается неприятная вещь, когда молодое поколение россиян формируется на основе моделей поведения, представленных им заокеанскими коллегами. Правда, делают они это блестяще. Чтобы нам научиться делать это так, как они, нужно хотя бы 10—15 лет непрерывной, методичной, ежегодной работы. Чтобы тренировались люди, формировались мускулы, концентрировалась энергия. Но такое кино высокотехнологично, поэтому трудо- и финансово затратно. И до тех пор, пока производители не научатся возвращать финансы через бокс-офис, отрасль будет простаивать. И чтобы хоть как-то развиваться в этом направлении, лично я считаю, что нам нужно целенаправленно заниматься созданием таких фильмов, в которых присутствовал бы приключенческий жанр. Слово «героико-патриотическое» не ключевое, самое главное здесь слово «приключенческое».

— А почему именно юношеское?

— Взрослые же не признаются, что ходят смотреть «Трансформеров». Но они смотрят их с открытым ртом. Нам нужно тоже снимать остросюжетные, увлекательные фильмы про то, как мы завоевываем другие миры, боремся с супергероями и спасаем мир.

— Мы — это кто?

— «Мы» — это наши пацаны. В разговоре с президентом я употребил именно это словосочетание — наши пацаны тоже хотят видеть, что они спасают мир.

— А пацаны — это кто?

— Вы и я. Наши соседи. Мои дети. Наши соотечественники, наши коллеги, наши друзья. В этом смысле.

— Что последовало за встречей? В случае с дизайнером Игорем Гуровичем ему потом, через несколько дней, позвонили из Олимпийского комитета и предложили поучаствовать в тендере на дизайн факела и чаши олимпийского огня.

— Нет, мне не позвонили. Понятно же, что сейчас гораздо выгоднее под Олимпиаду заняться дизайном новых пепельниц, поскольку это очень актуально и не так дорого. Построить целую отрасль сложнее. Это требует больших компьютерных программ, мозгов, технологий. Мозги еще нужно обучать. Это большая системная работа, которую нельзя сделать за 15 дней. На такой большой и серьезный проект потребуются годы.

— Вы сами этим будете заниматься?

— Пока некогда. Но если такая возможность появится, я обязательно еще раз об этом заявлю.

— «Август. Восьмого» можно назвать предпосылкой вашего развития в эту сторону?

— Да, безусловно. Это именно тот проект, в котором есть всего понемногу: и фантазийная часть, и реалистическая, и экшн, и масштабные боевые сцены. Разве что, к сожалению, была необходимость придерживаться исторической правды. Она не давала нам возможности развернуться во всю ивановскую.

— Тарантино в своем последнем фильме убил Гитлера.

— Это правда в рамках его жанра. С тех пор прошло почти 70 лет, он мог позволить себе на эту тему сделать комикс. Наша тема еще не долежала до комикса. Хотя в «Августе. Восьмого» очень много смешного. Только у нас другая природа смешного.