Джаник Файзиев: «Я рад, если могу являться голосом власти»

Режиссер пропагандистского фильма о русско-грузинской войне – о своем художественном мышлении

Имена:  Джаник Файзиев

Фонд кино, возглавляемый Сергеем Толстиковым, в этом году устроил беспрецендентную ситуацию — второй раз подряд поддержал новый проект Джаника Файзиева о южноосетинском конфликте,

Читать!

• 4 года с OPENSPACE.RU: Best of the Best
• Юровский об опере «Мастер и Маргарита»
• Заветные желания наших авторов и коллег
• Сергей Жадан. Ворошиловград
• Лена Катина: «Эти песни надо петь пожизненно»

таким образом полностью профинансировав картину (итого бюджет «Августа. Восьмого» на данный момент составляет 500 млн рублей, соответственно оба раза выделили по 250 млн рублей). Поскольку ни с одним отечественным фильмом ранее ничего подобного не происходило, означать это может лишь одно — картина Файзиева государству очень важна. Сам Толстиков комментирует ситуацию следующим образом: «Это фактически госзаказ. Понятна важность темы. Мы финансируем это почти на 100 процентов».

Интересно, что фильм произведен совместно с крупной американской компанией 20th Century Fox, что несколько размывает традиционные представления о «пиндосовской пропаганде» (напомним, что грузино-американский фильм «Пять дней в августе», в отличие от фильма Файзиева, был сделан на маленькой студии, вышел в американский прокат менее чем 5 копиями и при бюджете в $20 млн собрал всего несколько тысяч).

АНТОН САЗОНОВ встретился с Джаником Файзиевым после очередной презентации фильма и узнал у режиссера, как он ощущает себя в роли голоса власти.


— Это правда, что вы очень не любите авторское кино?

— Правильнее сказать, я не люблю плохое кино. С некоторых пор словосочетание «артхаус» вообще стало ругательным. Все потому, что в кино пришли люди, которые имитируют артхаусные приемы умных режиссеров. Имитируются они достаточно легко, нужно делать длинные планы, часто сажать артиста спиной к камере и т.д. Но заимствуются только внешние признаки. Слово «артхаус» с английского переводится как «дом искусства», и я в этом словосочетании не вижу ничего плохого. Но это кино должно быть снято человеком, у которого есть своя личная авторская позиция, включающая в себя позицию жизненную, эстетическую и кинематографическую. То есть целый комплекс понятий. И вот вместо того, чтобы выполнить главную свою задачу — насытить кадр собственным миром, многие режиссеры имитируют приемы кинематографические, данные нам историей или предыдущими удачными режиссерами. Лично я терпеть не могу, когда пустую картинку выдают за наполненную.

— Вы сейчас русское кино имеете в виду или вообще?

— Это несчастье нашего времени, поэтому так происходит во всем мире. Такие режиссеры, которые якобы переносят на экран свой внутренний мир, есть и в Америке, и во Франции, и в Германии. Но их мир обычно никому, кроме них самих, не интересен. Так что я бы не артхаусом называл их кино, а как-то иначе.

— Вы сами какое снимаете кино?

— Я снимаю зрительское кино. Когда мы сталкиваемся с хорошим зрительским кино, оно автоматически является предметом искусства. Я в этом смысле не разделяю эти два понятия. «Искусство» в русском языке происходит от слова «искус» — это такое мастерство, которым обладает один конкретный человек, а другие не обладают.

— На сайте OPENSPACE.RU был опубликован опрос, в котором режиссеры так называемой русской «новой волны» отвечали на вопрос — хотели или не хотели бы они попробовать себя в кино, которое у нас принято считать массовым. Так вот они большей частью сходились во мнении, что развлекать среднестатистического идиота у них нет желания. Что вы об этом думаете?

— Если считать среднестатистического зрителя идиотом в собственной стране, то зачем тогда в ней жить. Лично я так не считаю. С другой стороны, если они снимают кино, чтобы ублажить два десятка собственных друзей, мне такое кино трудно назвать искусством. Мне кажется, есть более простые способы доставить своим друзьям удовольствие. Поэтому я не вижу смысла тратить несколько тысяч долларов на то, чтобы два твоих друга посмотрели кино и сказали тебе, какой ты молодец. А что касается их ответов на вопросы, то все совершенно справедливо — они не могут сказать вам, что хотят снимать подобное кино. Они на самом деле хотят это делать, просто снимать кино для зрителя и кино для умных товарищей — это две разные профессии. Они друг с другом соотносятся как капитан футбольной команды и капитан ледокола.

— Это к вам пришли с идеей сделать развлекательный фильм о конфликте в Южной Осетии или инициатива поступила от вас?

— Инициатива моя. Я знал, что есть такая графа в Фонде кино, и мечтал под нее попасть с «Августом. Восьмого». У нас же нет в государстве другого способа получить деньги на кино, кроме как от Министерства культуры. Но я сам не ожидал, что меня поддержат. Я-то был уверен, что социально значимыми проектами считаются только те, у которых есть политический ангажемент. Видимо, во власть пришли люди других взглядов. Либо настолько умные, что понимают — любое политическое давление вызывает обратное действие. И наш пацифистский посыл профинансировали.

— Как думаете, почему они именно вас решили поддержать?

— Да черт его знает. Механизмы принятия решений пока мне неизвестны. Наверное, нравилось, что я делаю.

— У вас есть собственное отношение к происшедшему конфликту?

— Я не политик, никогда не расставляю политических акцентов. Это дело людей, которые глубоко и серьезно этим занимаются. Тем не менее я страшно переживал, поскольку у меня очень много друзей осетин. Моя мама была замужем за осетином, я жил несколько лет в Осетии — можно сказать, вырос там. И в то же время у меня огромное количество друзей грузин. Так что я воспринял войну как личную беду. И, как и большинство моих коллег, считал, что это очередная неуклюжая выходка нашего правительства, которое не умеет себя вести. Потом прошло время, я познакомился с одним иностранным журналистом, который рассказал, что постфактум независимая американская пресса принесла своим читателям извинения за то, что неправильно освещался ход войны. По-настоящему заинтересовался происшедшим я именно в тот момент. Я стал расспрашивать разных людей и услышал историю о выпускнице медицинского института, которую отправили в Южную Осетию на практику. Накануне у нее вышла ссора с молодым человеком, журналистом по профессии. Несколько дней он не знал, куда именно ее распределили. А когда ему сообщили, он тут же отправился за ней, потому что почувствовал — вот-вот может начаться война. И она началась в этот же день. Завязка для фильма блестящая: война, поиски любимой. Классический сюжет — «Снежная королева», «Отец солдата».

— То есть политики в фильме как бы и нет?

— Мы не пытаемся выразить свои политические доктрины, у нас их нет. Мы лишь в силу понятных причин рассказываем историю со стороны российских войск. Поэтому вполне естественно, что главный герой — российский солдат. У нас при этом нет злодеев-грузин, которые отгрызают головы младенцам, пьют чужую кровь. Это глупо. В любой войне есть чрезмерность и жестокость, но мы наш фильм от подобных ужасов избавили. Более того, мы даже расчлененкой не балуемся, не это главное. Война страшна не тем, что разрывает человека на куски. Она страшна тем, что переворачивает с ног на голову повседневную жизнь.

— Почему вы тогда фоном выбрали именно эти события, зачем так подставляться?

— Кто не рискует, тот не пьет шампанского. Я считаю, что не стоит молчать на горячие темы — то, что на Западе называется hot topic. Особенно если хотите, чтобы людям было интересно то, что вы делаете. Любое событие из отдаленного прошлого уже разложено по полочкам — все мотивы ясны, известно, кто прав и кто виноват. То, что происходило в прошлом году, гораздо интереснее, тема еще не остыла, и людям хочется на нее высказаться. Если уже после просмотра фильма у кого-то появится желание провести собственное расследование случившихся событий, значит, мы все правильно сделали. Помните, что произошло после фильма Оливера Стоуна об убийстве президента Кеннеди? После его премьеры госкомиссия отправила дело на доследование.

— Директор Фонда кино Сергей Толстиков не так давно прямым текстом заявлял о том, что «Август. Восьмого» — это почти на 100 процентов госзаказ. Получается, что вы тогда выступаете в роли голоса власти. Как вам она?

— Я не слышал, чтобы он об этом говорил. Но мне приятно. Ведь я никогда не чувствовал себя голосом власти. Но если власть считает, что ее глашатаем может быть человек, который мыслит свою жизнь в художественных образах, то я в общем-то рад. Значит, не все так безнадежно в нашей стране. Скорее всего Толстиков называет это госзаказом потому, что они приняли решение профинансировать фильм от начала до конца. Такое редко случается. Теперь, видимо, будет происходить раз в год. Какая-то одна картина будет получать полное финансирование. Почему так произошло в нашем случае, мне неясно. Но я еще раз повторю, что рад, если являюсь голосом власти.

— «Август. Восьмого» можно назвать военно-патриотическим фильмом?

— Что касается патриотизма — это забавная тема. Я очень смеялся, когда мне после «Турецкого гамбита» говорили, что я снял патриотическое кино. Разговоры усиливались, журналы посвящали статьи тому, что «Турецкий гамбит» — первый патриотический фильм в новейшей истории. Я стал анализировать и понял, почему так происходит. Люди устали чувствовать, что живут в плохой стране, пошла обратная реакция. Несмотря на то что мы все ругаем Россию и считаем, что у нас многое устроено неправильно, — все равно каждый человек хочет, чтобы его страна была нормальная, чтобы ей можно было гордиться. И когда они в фильме видят хоть что-то, чем они могут гордиться, это становится частью патриотизма. С этой точки зрения любое хорошее кино является патриотичным. В нашей стране вообще присутствует открытый патриотизм. И мне тоже хочется, чтобы после просмотра моих фильмов люди чувствовали — что бы страшное ни происходило в жизни, все равно найдутся люди, которые в трудную минуту оставят свою суетливость и придут протянуть руку помощи.

— Не пугает ли вас, что после провала продолжений «Утомленных солнцем» военно-патриотическое кино в России больше никто не хочет смотреть?

— Я не верю в то, что после «Утомленных солнцем» никто не захочет смотреть мой фильм. Один плохой фильм не в состоянии изменить отношение людей к теме. Неудачных фильмов полно, да и работа Михалкова не настолько безнадежна, как всем кажется. Просто Никита Сергеевич опоздал на двадцать лет. С художниками такое часто случается. Мы же сделали все, чтобы наше кино было интересно смотреть — оно и быстрое, и динамичное, и включает в себя массу разнообразных жанров. В нем есть экшн, фэнтези, мелодрама и комедия. Оно полно всех событий, которые имеют место в жизни простого человека.

— О конфликте снято еще два фильма — «Олимпиус инферно» Игоря Волошина и «Пять дней в августе» Ренни Харлина. Вы их видели?

— В тот момент, когда Волошин снимал свой фильм, мы с ним тесно общались. Я был в курсе всего. Так вышло, что все создатели «Олимпиуса инферно» — мои близкие друзья. Их результат я видел. Я бы не сказал, что получившееся кино изобилует художественными образами, но свою функцию оно выполнило. Хотя я не видел финальной версии, только промежуточные. Так что не возьмусь судить. Но я знаю, что ребята сделали кино очень быстро и очень недорого. В наших условиях это уже подвиг. Что касается фильма Харлина, считаю его крайне неудачным. Он очень примитивно понял заказ грузинских друзей. И, судя по всему, это был действительно заказ, раз основную свою задачу Харлин увидел в том, чтобы показать, какие русские сволочи и какие грузины хорошие. К сожалению, это разрушило всякую художественную составляющую и превратило кино в банальную агитку. Агитка — это уже не художественное кино.