Дени Коте: «Я был синематечной крысой»

Канадский режиссер о жестоких Каннах, надоевших наградах и о том, как заставить зрителя сказать «вау!»

Имена:  Дени Коте

В рамках Петербургского кинофорума состоялась первая в России ретроспектива канадского режиссера Дени Коте. Его полнометражный дебют «Северные штаты» состоялся в 2005 году. Действие снятого практически без денег фильма происходило в поселении Радиссон, затерянном на самом севере Канады. Именно туда приезжает главный герой, отключивший от системы жизнеобеспечения свою родственницу (подробнее здесь). «Северные штаты» получили «Золотого леопарда» в видеоконкурсе Локарнского фестиваля.

В программу каннского «Двухнедельника режиссеров» Коте был отобран с фильмом «Остовы» (2009), в котором продолжил насыщать документальную фактуру самой причудливой фантастикой. Фильм начинается как документальная зарисовка о старике, который живет на автомобильной свалке, пока его покой не нарушает отряд детей-даунов с ружьем.

Дени Коте еще дважды получит приз за режиссуру в Локарно за картины «Она хочет хаоса» (2008) и «Кёрлинг» (2010). Последний — возможно, самый зрительский и самый дорогой фильм Коте. Он рассказывает о живущих в канадской глубинке аутичных отце и дочери, которые обнаруживают в сугробах трупы неизвестных людей.

В Петербурге с Дени Коте встретился БОРИС НЕЛЕПО.


— Вы начинали с кинокритики. Как вы перешли в режиссуру?

— Все произошло случайно. Однажды мне предложили писать о кино в газете. Я никогда не дотрагивался до компьютера! И вот в 1999 году я возглавил рубрику «Кино». Журналистике я не учился, а был, что называется, синематечной крысой. Целыми днями просиживал в кино, вот как я его изучал (я же не ходил в университет). А в газете я писал гадости про голливудское кино. Я мог посвятить целую страницу Аббасу Киаростами и всего лишь пару строк «Человеку-пауку». Ко мне поэтому не очень хорошо относились, и атмосфера вскоре стала удушающей.

И тогда я взял немного денег и снял «Северные штаты». Фильм был у меня в руках, а я не знал, что с ним делать. Затем он победил в Локарно, а я снял еще четыре картины. Переход совсем не был сложным. Вы знаете, я не люблю режиссеров, которые не понимают журналистскую работу и вечно упрекают критиков. Это замечательное дело, если им занят разбирающийся в кино человек. Режиссерам нужно читать критиков.

— А сейчас вы пишете что-нибудь?

— О нет. Я ушел из профессии в апреле 2005-го. И вы знаете, больше мне никто работу не предлагал — очень уж я был резок в своих статьях.

— Итак, вы сняли «Северные штаты». Для меня одна из самых запоминающихся сцен — это настоящие подростки, рассказывающие перед камерой о своей жизни в отрезанном от большого мира поселении. Вы встречались с этими людьми после съемок?

— Год спустя мы отправились туда, чтобы показать им фильм. Его никто не понял, люди просто смеялись, когда видели самих себя на экране, но не могли понять моего замысла, связанного со смешением документального и игрового — а я этим просто одержим! Это было и в «Остовах», и «В наших частных жизнях», везде, кроме «Кёрлинга».

Но ты же не можешь требовать от людей полного понимания. Мы провели с ними славные дни. Теперь прошло уже больше пяти лет, я, конечно, потерял с ними контакт. И это же очень много часов езды от Монреаля.

— Вы заговорили о документальном и игровом. Это стало самой актуальной тенденцией фестивального кино примерно тогда же, когда вы дебютировали.

— Мне кажется, что это последняя вещь в кинематографе, которую мы можем противопоставить зрителю. Жестокость? Секс? Мы уже всё это видели в кино, этим никого не удивить. Это повествовательная задача. Вы видели Николаса Переду (победитель венецианских «Горизонтов» в прошлом году. — OS)?

— Только «Лето Голиафа».

— Вот в «Лете Голиафа» есть сцена, где два человека просто стоят и разговаривают. Игровое кино. И вдруг один из них смотрит в камеру, режиссер задает ему вопрос, а тот отвечает. Извините, но я никогда не видел ничего подобного! В 2011 году вы все еще можете смешивать игру с документалистикой так, что это будет вызывать одну реакцию — «вау!». Вы не скажете «вау», какой бы оригинальный фильм про зомби вы не увидели.

Самый прекрасный вопрос на свете — это когда ты смотришь на экран и не понимаешь: что это такое? «Дядюшка Бунми», «Синдромы и столетие», фильмы Мигеля Гомеша, что это было? Это главный комплимент, который я слышал после моих «Остовов». Люди мне говорили: «Думаю, что я ничего подобного не видел в своей жизни». Вы можете себе это представить? После ста лет существования кино кто-то до сих пор может сказать что-то подобное. Если так — я самый счастливый режиссер на свете!

Или «В комнате Ванды» Педро Кошты. Опять же: кто эти люди, актеры или нет? Я вообще люблю задавать такие вопросы. А многие зрители — нет. Мне было тяжко с «Кёрлингом», когда люди спрашивали меня про эти трупы в снегу. Непременно им надо было знать, кто они и откуда взялись.

— Вы упомянули, что «Кёрлинг» — это как раз игровое кино. Но главные герои, они же и в жизни — настоящие отец и дочь?

— Когда я решил снять Эммануэля Билодо в главной роли, мне нужно было сфотографировать его для заявки на финансирование. Девочку мы еще не нашли, и он предложил привести свою дочь. Она была гораздо старше, чем героиня в моем сценарии. Там ей было восемь лет, много всяких клише — вроде разговоров с куклами и все такое. А он познакомил меня с дочерью и спрашивает, что я о ней думаю. Говорит, что у него есть чувство, будто мы должны взять ее в фильм. Это запало мне в голову, и я переписал сценарий под двенадцатилетнюю героиню. Это лучшее, что я только мог сделать. Ведь в восемь лет — это совсем ребенок, в шестнадцать — тинейджер, а двенадцать — что-то промежуточное.

А то, что вы видите в фильме, это же реальная жизнь. Ну то есть, конечно, она ходит в школу, больше разговаривает. Но она всегда такая же — отстраненная. А Эммануэль в свою очередь чересчур о ней заботится. Например, он не хотел, чтобы она давала интервью, пытался защитить ее от прессы. И это очень странно: в реальной жизни они почти такие же, как в кино. Да, «Кёрлинг» — преувеличение. Но меня завораживают именно эти реальные отец и дочь, у них странные отношения. В них есть что-то, о чем я никогда им не говорил.

— Ну, все ваши фильмы про очень странный опыт коммуникации и отстраненные отношения.

— Я одержим людьми, одной ногой стоящими вне общества. Не фриками или сумасшедшими, а вот такими, как герой «Кёрлинга». Он боится обращаться в полицию, в больницу, запрещает дочери ходить в школу. Мне кажется, что таких людей много. И они очень трогательные, но не сумасшедшие. Мне кто-то сказал: этот парень из «Кёрлинга», он просто психопат. Нет же! Он просто неуклюжий, не знает, что делать со своей жизнью. Меня страшно притягивают такие персонажи. Они словно теряются в пространстве. В этом есть что-то от Антониони, снимавшего про отчуждение.

Но для меня все-таки важен еще кинематографический аспект. Возможно, я формалист, но для меня все это прежде всего вопрос повествования, монтажа, звука, изображения, а не темы. Представляете, меня спрашивали: а «Северные штаты» это фильм про эвтаназию? Люди слишком много думают о теме и забывают, что кино в первую очередь показывает, а не анализирует.

А если вернуться к героям, то, например, в «Она хочет хаоса» десятки людей живут рядом со скоростной трассой, но всю жизнь проводят на балконе, ничего не делая. Казалось бы, выйди, посмотри мир! Нет, они остаются. Это есть во всех моих картинах. Поэтому я не соглашаюсь, когда мне говорят, что все мои фильмы разные.

— Все основные вещи уже были и в «Северных штатах», например, ваше пристрастие к съемкам в открытых пространствах.

— Это правда. Что касается съемок за пределами города — я ведь очень городской житель. Я ничего не знаю про озера! Я ничего не знаю про леса! Я ничего не знаю про горы! Поэтому во время съемок я тут же уезжаю за город, чтобы увидеть что-то новое. Если у меня есть камера и я снимаю озеро, там для меня всегда прячется монстр.

— Но самый радикальный ваш фильм — это «Остовы». Вот уж где и утрата чувства собственного дома, и отчуждение.

— «Остовы» более эксцентричные. Я хотел их снять в духе вестерна. Вот старик, живущий в жутком и одновременно красивом месте на свалке. И затем появляются другие, чужие люди — здесь это умственно неполноценные дети, которые приходят с оружием на его землю и хотят получить ее часть. Это прямо как в вестерне, хотя это совсем не вестерн, а отчасти комедия и документалистика. Если хотите знать, это мой самый любимый фильм, я могу пересматривать его двести раз и все равно не понимаю, что же это такое. А на втором месте — «Северные штаты».

— А у вас был какой-нибудь сценарий? Или это сплошная импровизация?

— Сценария не было. Изначально я планировал снимать живущего на свалке человека, но к концу недели осознал, что он делает одно и то же каждый день. Нужно было придумать что-то еще. И вот мы нашли этих детей, дальше, конечно, было много импровизации. Ведь я не мог их контролировать. Они все время смотрели в камеру, и я решил, что не важно, это все равно будет красиво.

Я боялся только того, что эксплуатирую их. Я поговорил с родителями, но они сказали мне: «Послушайте, мой ребенок все свои восемнадцать лет чувствует себя выродком, а вы его в кино снимаете. Я не знаю, как вас за это отблагодарить. Просто снимайте. Может, он и не понимает, что вы делаете, но это не важно, для моего сына это все равно бесценно. Он будет этим жить еще пару лет». Это любимый мой фильм.

— Как «Остовы» принимали в Каннах?

— Представьте, вы просыпаетесь утром и узнаете, что фильм, который вы сняли на коленке, с помощью трех приятелей, за пять тысяч долларов, отобран в «Двухнедельник режиссеров». Вы чувствуете себя непобедимым. Но ясно, что будет непросто. Если это и не экспериментальный фильм, то все равно какой-то странный объект, НЛО.

На утреннем показе один парень стал кричать «бу», а другие аплодировали. И потом пресс-конференция. Журналист просит микрофон, я думаю, что это был тот, что кричал посреди показа. Он начал оскорблять меня, сказал, что фильм ничтожный, что он потратил впустую 75 минут своей жизни, что мне нужно перестать снимать кино. Меня это не так уж и задело, но остальные журналисты принялись записывать. И вот на родине выходят газеты с новостями: «Дени Коте плохо приняли в Каннах»! Один человек оскорбил меня — и вот вам такие заголовки. На официальном показе было 800 человек, они аплодировали, была нормальная каннская атмосфера. Но уже ничего было не исправить. Канны могут быть очень жестокими, могут тебя уничтожить.

— Однажды я показывал «Остовы» в Музее современного искусства. Я переживал из-за того, как публика воспримет фильм, но, к моему удивлению, многим он понравился.

— Мне нравится думать, что «Остовы» — очень провокационные. На деле же это милое кино с милым героем. Смелая только форма — картина разбита на две части, возникают умственно отсталые дети. Приятно, конечно, думать, что этим фильмом можно кого-то страшно шокировать, но это не так. Он нравится куда большему количеству людей, чем я мог подумать.

Вот я каждый раз, когда говорю о своих работах, делаю оговорки: этот фильм маленький, а тот скромный, можно и не смотреть... Так уж мы устроены — за то, что ты снимаешь кино, все время приходится извиняться. Так не надо делать. Я горжусь всеми своими картинами.

— У вас есть разный опыт работы в кино. Вы снимали и практически без денег, и с нормальными бюджетами и съемочной группой. Как вы сравниваете этот опыт?

— Для меня это две разные энергии, которые мне одинаково необходимы. После «Кёрлинга» я должен был снять с себя этот груз — большой фильм, который ты делаешь еще с тридцатью людьми. Их так много, ты с ними разговариваешь, советуешься, столько времени уходит на подготовку… После такого хочется просто отправиться в лес с друзьями и начать импровизировать. Это же такой всплеск адреналина — снимать и не знать, что из этого выйдет. Вот я начал съемки фильма в зоопарке, без бюджета и с парой друзей. Я им сказал, что если смогу получить немного денег на финансирование, то смогу им заплатить. Если нет, то отдам немного личных денег. Вы со мной? Они согласились. А затем, наверное, будет и большой проект.

Я не понимаю тех режиссеров, которые начинают с бюджета в один миллион, а затем им нужно больше, и больше, и больше. Они уже никогда не смогут вернуться к скромным бюджетам. Я им полная противоположность, я просто снимаю. И снял-таки пять картин за пять лет, не у всех получается так быстро работать.

— А что за фильм в зоопарке?

— Мы его снимаем четыре сезона. Уже готовы зима, весна и лето, осталась осень. Я связался с людьми из Берлина, предложу им эту картину. К февралю я ее точно закончу.

— Вам, наверное, надоело Локарно?

— О да. Когда «Кёрлинг» снова там победил, это было очень странно. Я совершенно не был взволнован наградой — еще бы, в третий-то раз!

— В последнее время не так много канадских режиссеров получают фестивальную славу.

— На самом деле я очень вдохновлен квебекским режиссером Робером Мореном (Robert Morin). Он чрезвычайно известен в Канаде, но за ее пределами его никто не знает. Ему 65 лет, и он снимает такие же фильмы, как я, последние тридцать лет. Его очень плохо прокатывают, но он страшно на меня повлиял. Меня просто лучше знают за границей, я умею организовать показы своих фильмов. Но все-таки я не один такой. И есть еще Ксавье Долан, но он скорее снимает поп-кино. А я, конечно, фестивальный парень.​