Гюстав де Керверн: «Мы живем в печальном мире, где больше нет места солидарности между людьми»

Режиссер фильма «Последний мамонт Франции» — о Жераре Депардье, фильме Лозницы «Счастье мое» и долгих обедах между съемками

Имена:  Бенуа Делепин · Гюстав де Керверн · Жерар Депардье

21 июля в прокат выходит «Последний мамонт Франции» — патологичная и печальная комедия режиссерского дуэта Гюстава де Керверна и Бенуа Делепина («Луиза-Мишель», «Авида»), даже у самих авторов вызывающая ассоциации с фильмом «Счастье мое» Сергея Лозницы.

Вышедший на пенсию мясник (Жерар Депардье) вынужден отправиться на своем старом мотоцикле в путешествие по провинциальной Франции и своему прошлому, чтобы собрать документы, необходимые для оформления денежного пособия. В этом путешествии героя сопровождает призрак когда-то давно погибшей подруги (Изабель Аджани), подбадривающей его после встреч с враждебно настроенными людьми, забытыми друзьями и сумасшедшими родственниками.

БОРИС НЕЛЕПО поговорил с одним из режиссеров фильма, Гюставом де Керверном, о французской комедии, жестоком мире наемного труда и наивном искусстве.


— Во французскую комедию пришло новое поколение — Квентин Дюпье, Ален Гироди, Эрик и Рамзи. Есть ли у вас что-нибудь общее с этими людьми?

— Мне очень нравятся эти режиссеры, я вообще люблю абсурд. Но я не стал бы говорить о каком-то движении во французской комедии, которая сегодня, на мой взгляд, как жанр не существует. Это просто хорошие фильмы в современном французском кинематографе.

Дюпье — представитель нового поколения, он пользуется недорогой камерой. В следующем фильме мы тоже попробуем такую технику. Я бы с удовольствием с ним встретился и поговорил, он человек, полный идей.

— Перейдем тогда к вашему фильму. Почему вдруг Жерар Депардье?

— Мы с моим партнером Бенуа Делепином представили себе Депардье на мотоцикле, знали, что он их любит. И подумали, что это могло бы быть неплохим открывающим кадром. Так родилась идея. Мы придумали человека, который отправляется на поиски неких документов и постепенно возвращается в прошлое. Позвонили Депардье, с которым были незнакомы, и предложили роль. Он очень открытый и любопытный человек. Наших работ он не видел, но доверился интуиции. На вторую встречу в мае мы пришли уже с готовым сценарием. Сидим на террасе в ресторане, хорошая погода, а он просит подождать: «Сейчас я скажу, что думаю о сценарии, но сначала мне нужно разобраться с ассамбляжем вина». Мы даже не знали, что это такое, а тут его помощник выставил несколько бутылок. И вот на часах — девять утра, а Депардье сидит и принюхивается своим огромным носом, пробует вино и выплевывает. Сначала нас за столом было четверо, а потом мы позвали на дегустацию рабочих, красивших дом поблизости. И нас уже оказалось десяток. Через час все уже были немного навеселе и наконец перешли к сценарию. И Депардье понял, что мы нормальные люди. Мы сразу дали понять, что денег у нас не заработать, а он согласился, что с его стороны — просто подвиг. В какой-то момент у нас возникли проблемы с финансированием, а он все повторял, что готов сниматься, даже если мы останемся втроем. Команда у нас была компактная, и он словно вернулся в прошлое, когда такие маленькие съемки с их энтузиазмом были его повседневной жизнью.

— «Последний мамонт Франции» — роуд-муви, путешествие по Франции. Получается неприглядный портрет разобщенной страны, где все ненавидят друг друга.

— Хорошо, что вы это заметили, это правильный диагноз. Отношения в коллективах сегодняшней Франции разочаровывают. Работа стала предметом зависти и неприязни. Людям теперь очень трудно раскрыться и расцвести. И стресс очень велик, люди не получают удовлетворения от работы, а ведь они проводят на ней большую часть своего времени.

Герой «Мамонта» всю жизнь работал. Внешний мир ему практически незнаком. Когда он садится на мотоцикл и отправляется в путешествие, он обнаруживает очень жестокий мир наемного труда. И это реальное обстоятельство как для Франции, так и для многих других стран. Во всех компаниях мира крупное и мелкое начальство стоит у вас за спиной и дышит в затылок. Если раньше в больших корпорациях еще находилось место для радости жизни, то теперь это в прошлом. Например, когда отмечают выход на пенсию, запрещается употреблять алкоголь на прощальной вечеринке. Алкоголь, может, и не такая необходимая вещь, но атмосфера утрачена. Люди чувствуют, что на рабочем месте за ними следят, присматриваются к каждому их шагу. Взять France Telecom — крупнейшую государственную телефонную компанию. Там недавно была целая волна самоубийств.

Вы знаете, я недавно смотрел фильм «Счастье мое»…

— Я вспоминал о нем, когда смотрел «Мамонта».

— Очень сильный фильм. Грустно и печально, но это мир, в котором нельзя больше говорить о солидарности между людьми. И они чувствуют себя несчастными. Наша предыдущая картина, «Луиза-Мишель», скорее комедия, она была смешнее. А здесь мы хотели передать какое-то чувство ностальгии. Мы попросили Депардье играть очень строго и без излишеств, поэтому «Мамонт» получился грустнее. Мы намеренно хотели сменить стиль.

— Одно из первых столкновений Депардье с внешним миром — встреча с мясником в супермаркете, которого играете вы. Герой удивляется, что тот относится равнодушно к своей работе. Затем эта сцена получает рифму: в схожей ситуации мы наблюдаем жену героя Депардье (Иоланда Моро), которая столь же груба с покупателем. Похоже на оправдание озлобленности мясника.

— Да, эта сцена как раз и показывает, что люди больше не интересуются тем, что они делают, ведь их выжимают, словно лимон. Им приходится работать там, где не хочется, — как это происходит с героиней Моро.

На самом деле супермаркет — это же очень интересная площадка. Заводов и фабрик все меньше — супермаркеты сами превратились в индустриальные объекты. Работать на кассе очень тяжело, кассиры и есть нынешний рабочий класс. Я не раз видел забастовки, которые устраивают кассирши в магазине у моего дома из-за того, что начальство их достало. Когда я был молодым, я работал в супермаркете и увидел, что это прямо квинтэссенция мира труда. Работа очень тяжелая физически, а ты к тому же еще находишься и под очень сильным давлением со стороны начальства.

А та сцена, где играю я, кстати, была импровизацией. Наш с Депардье проход вдоль прилавка не запланирован. Мы должны были стоять на месте и переругиваться, но поскольку он пошел, пошел и я. Так и сняли — как правило, мы стараемся ограничиваться одним-двумя дублями. Депардье — человек нетерпеливый, поэтому он был очень доволен нашими темпами.

— Есть и другой мир — аутичной племянницы героя, собирающей фигуры из кукольных голов.

— Эта девушка, кстати, и не актриса вовсе. У нее задержка в развитии. Мы встретили ее случайно, когда делали наш второй фильм. Мы снимали на пляже, а она декламировала там стихи. Мы заметили эту странную девушку и записали телефон. Она появлялась в «Луизе-Мишель», а в «Мамонте» мы решили дать ей роль побольше. Она в жизни пишет стихи, музыку… Мы хотели подчеркнуть это странное искусство, не предназначенное для чужих глаз и кошельков. Ее героиня устанавливает у себя в саду такие странные скульптуры, открывая своему дяде глаза на мир. Как я уже сказал, выразить себя в работе не представляется возможным, но это еще можно сделать при помощи наивного искусства. В сущности, и наши фильмы в какой-то мере — пример такого грубого творчества. Мы не претендуем на совершенство, пишем сценарий очень быстро, снимаем тоже.

Для нас очень важно, чтобы на съемочной площадке была жизнь. Иначе это очень занудная работа, а мы скучать не любим. Например, мы уделяем большое внимание процессу приема пищи. Мы не любим сандвичи, поэтому устраиваем большие обеденные перерывы. Это очень важный момент, ведь именно в это время можно обсудить фильм и успокоить непрофессиональных актеров. Часто, правда, мы с Бенуа последними заканчиваем обед, когда нас уже начинают теребить, что пора работать, а нам все еще не хочется вставать из-за стола.

Мне кажется, что сегодняшние фильмы слишком прилизаны. Мы не репетируем, у нас нет человека, который занимается кастингом. Мы сами отбираем всех актеров — будь то эпизодическая роль или основная, без всяких проб. Иногда бывают и неприятные сюрпризы, когда человек не может сыграть то, на что мы рассчитывали. Но это не страшно, мы выкручиваемся и на ходу что-то меняем, снимаем иначе. Я хочу, чтобы актерская игра была максимально спонтанной и естественной, а это всегда сопряжено с несовершенством. Но я люблю такие несовершенства. ​