Кирстен Данст: «После “Меланхолии” я не смогу быть прежней»

Исполнительница главной роли в новом фильме Ларса фон Триера о своем режиссере

Имена:  Кирстен Данст

На этой неделе в прокат выходит «Меланхолия» Ларса фон Триера — «красивый фильм о конце света». В первой части фильма главная героиня в исполнении Кирстен Данст без особого восторга переживает собственную свадебную церемонию. Во второй она вместе с сестрой и ее семьей дожидается неизбежного конца света в загородной усадьбе.

За роль женщины далеко за гранью нервного срыва Кирстен Данст получила «Золотую пальмовую ветвь» на Каннском фестивале. Разговор с актрисой происходил после скандальной пресс-конференции Ларса фон Триера, на которой она сидела с лицом, еще более ужасным, чем у ее героини при встрече с неизбежной гибелью. Во время интервью она отказалась комментировать произошедшее, но подробно рассказала OPENSPACE.RU о своей работе с Триером.


— Мы уже поняли, что про Триера никогда не понятно, когда он шутит, а когда нет. На площадке не мешало?

— У него мрачноватое чувство юмора, да. Поначалу было сложно. Действительно, никак не могла понять, серьезно он это или так. Он провокатор, но я потом привыкла.

— Шарлотта Гейнсбур снялась у Триера в «Антихристе», а теперь играет в «Меланхолии» вашу сестру. Вы у нее спрашивали, каково у него на площадке?

— Достаточно было того факта, что она пришла работать с ним второй раз. Мы встретились в Каннах в прошлом году. Она очень мягкая, приятная, но в ней есть стальной стержень. Она не из тех, кто даст с собой обращаться неуважительно.

— Почему вы вообще согласились с ним работать?

— Ларс отличается от других режиссеров. Работая у него на площадке, можно на мгновение позабыть, что снимаешься в кино. Чувствуешь себя абсолютно естественно и органично. Обычно в кино все происходит так: утром приходишь на площадку, осматриваешься по сторонам, репетируешь, а потом, уже после обеда, кто-то наконец говорит «Мотор!», и ты делаешь ровно то, что отрепетировал утром. Иногда еще мелом на полу рисуют линию, перед которой надо остановиться. У Ларса все по-другому. Никаких репетиций. Ты просто идешь вперед, а камера следует за тобой. Честно, ничего приятнее за всю свою карьеру не припомню.

— Правда?

— Ну да. Это же свобода. Люди работают с Триером, потому что они хотят быть частью кинематографа Триера. Других причин нет. Я хотела работать с ним, потому что считаю его одним из величайших авторов нашего времени. И единственным, кто придумывает феноменальные роли для женщин. Не существует другого режиссера-мужчины, который бы так хорошо знал женщин. Кроме, может быть, Кассаветиса. Стать одной из этих женщин — это огромная честь.

— Он, как Флобер, говорит, что его женские персонажи — это он сам.

— Да. Мы говорили об этом перед съемками. Это очень ранимый человек, который многое рассказал мне о своем прошлом. О своих болезнях, депрессиях и нервных срывах. В «Меланхолии» есть абсолютно автобиографические эпизоды.

— Какие, например?

— Это личное, я не имею права рассказывать. Но когда режиссер открывается так, когда ты видишь, что он не боится идти туда, куда другие не знают дороги, ты перестаешь играть — это скорее похоже на переживание подлинного эмоционального опыта. Он создает на площадке очень интимную обстановку. Его группа — это семья, большинство из них были с ним всегда и будут всегда. Он не стремится все контролировать, потому с ним люди, которым он полностью доверяет. Мне кажется, после «Меланхолии» я уже не смогу быть прежней, в том числе и в работе. В подходе к выбору ролей, например.

— Вы говорите, что Триер дает актерам свободу. Но ведь был же сценарий.

— Сценарий был абсолютно внятным, все нюансы прописаны подробнейшим образом. Все оттенки эмоций моей героини были объяснены в тексте, был описан весь эмоциональный контекст. Но это не значит, что Ларс не позволял мне создавать нашу героиню вместе с ним. Никакой он не диктатор. Обычно ты точно знаешь: веришь ли ты в сценарий или нет. Сможешь ли ты это сделать, или лучше отказаться. Сможешь ли ты найти в своем опыте что-то, что поможет тебе понять и раскрыть героя.

— И вы что-то нашли в Жюстин от себя.

— Понимаете, работа актера — это обнажение души. По-другому нельзя.

— Вам знакомо чувство меланхолии?

— Я ведь не обязана отвечать на этот вопрос? Я сыграла роль в фильме, почему бы мне сейчас перед вами полностью раскрываться?

— Вы сказали на пресс-конференции, и это очень заметно в фильме, что по мере приближения планеты ваша героиня, Жюстин, становится все сильнее.

— Да, мы это обсуждали с Ларсом. Он много общался с психологами, психоаналитиками. Когда человек находится в глубокой депрессии или переживает огромную потерю, он может стать сильнее. Депрессия — это анестезия. Когда нет ничего, кроме пустоты, ты перестаешь чувствовать боль и уже больше ничего не боишься. Отчаяние дает силы. Предчувствие конца для Жюстин — знакомое чувство, ей с ним комфортно.

— По фильму не очень понятно, да это, наверное, и не важно, где происходит действие.

— Забавно, у нас был очень интернациональный актерский состав, а играли на английском. Я сначала никак не могла понять — может, моей героине стоит говорить с британским акцентом? У одной Шарлотты британский, у другой — британский, у Джона Херта, который играл моего отца — тоже. В итоге я говорила со своим американским акцентом, но как выпускница пансиона. Никакого сленга.

— Из-за этой разницы акцентов в одной семье возникает несколько сюрреалистический эффект. «Кто все эти люди?»

— Да, согласна. Думаю, для Ларса это не было принципиально.

— Шарлотта Рэмплинг играет вашу мать — очень циничную женщину, скептически настроенную по отношению к свадьбе, к семье, едва ли не к жизни на земле. И под конец, кажется, Жюстин становится на нее очень похожа.

— Да. Но она такое чудовище. Ну обними ты своих дочерей хоть раз!

— Вы начали сниматься в раннем детстве, так что должны хорошо понимать актеров-детей. Как Ларс работает с детьми?

— К ним всегда нужен очень деликатный подход. Они устают, у них меняется настроение. Ларс знает, как с ними работать, — он сам отец. Мне кажется, мальчику, игравшему моего племянника, было достаточно комфортно.

— Вы сами сняли пару короткометражек. У вас есть режиссерские амбиции.

— Не в ближайшем будущем, в очень отдаленном.

— Вы говорили про кинематографическую семью Триера. Хотели бы вы стать частью этой семьи, сняться у него еще раз?

— Нет, если это будет порно. ​

Ссылки

• Мария Кувшинова. Самоубийство фон Триера, Соррентино, Альмодовар и старое доброе ультранасилие, 20.05.2011
• Мария Кувшинова. Канны-2011: Апокалипсис Триера и чудо Каурисмяки, 18.05.2011
• Виктория Никифорова. «Антихрист»: премьера, 01.07.2009