Задание читает будущий сценарист Павел Морозов, который кем только не поработал в жизни – и рок-звездой в Сибири, и звукорежиссером, и продавцом водорослей в Москве.
Два года назад ИННА ДЕНИСОВА поступила на Высшие курсы сценаристов и режиссеров, чтобы стать кинодраматургом. Как происходило обучение и чем все закончилось – в репортаже для OPENSPACE.RU
За столом напротив меня сидят трое: пожилая дама с сигаретой, очень интеллигентный мужчина в коричневом пиджаке и девушка-цветок. «Вы написали забавную автобиографию», — говорит очень интеллигентный мужчина, в то время как дама, окутанная дымовой завесой, листает мои статьи, выдранные из журналов. Что-что, а приукрасить реальность я умею. Но для написания сценария этого
недостаточно: нужно иметь историю, которую ты хочешь поведать человечеству.
«Какую историю вы хотите поведать человечеству?» — интеллигентный мужчина в коричневом пиджаке задает свой вопрос.
Идет собеседование — я поступаю на практикум, годичный курс кинодраматургии Высших режиссерских курсов. Практикум — опция для работающих, вроде вечернего отделения. Занятия проходят трижды в неделю: в понедельник и пятницу — лекции и практические занятия, в среду — просмотр фильма и его драматургический разбор. На практических занятиях читаются работы на заданную тему, например «Подслушанный разговор». Или «Эротическая сцена». Или же придумывается диалог («—Ты слышишь? — Нет. — Послушай! — Не может быть»), а вам предлагается встроить его в ситуацию. Сценарист должен уметь делать разные вещи, даже если в будущем ему придется писать только эротические сцены для порностудий. Практикум есть только у кинодраматургов. А вообще на ВКСР семь дневных двухгодичных мастерских. Берут туда людей взрослых, с высшим образованием, преимущественно мужчин — возникает вопрос, на что два года живут все эти люди и их семьи. Пять режиссерских мастерских. Четыре — игрового кино: у Хотиненко — Финна — Фенченко, у Меньшова — Рязанцевой — Тумаева, у Суриковой — Фокина и у Квирикадзе —Добровольского. Одна — неигрового, у Герасимова — Добровольского. Одна продюсерская, у Атанесяна. И одна сценарная, у Дормана — Голубкиной. Людмила Владимировна Голубкина — та самая дама с сигаретой, старейший редактор «Мосфильма», она еще «Неуловимых мстителей» редактировала и Пырьева с Тарковским видела (последний, кстати, преподавал на курсах, но недолго — выпустил всего лишь одну мастерскую). Олег Вениаминович Дорман — тот самый интеллигентный мужчина в коричневом пиджаке. Спустя два года после нашей первой встречи на собеседовании он откажется от премии «ТЭФИ» за свой знаменитый «Подстрочник». Улыбается широко, но такой улыбкой, которую в любой момент запросто можно принять за усмешку. Он и задает свой ужасный вопрос: «О чем вы хотите поведать человечеству?» — «Ни о чем», — отвечаю, выдохнув.
«Как — ни о чем?» — чуть не подпрыгивают все трое. (Девушка-цветок — молодой режиссер Катя, недавняя выпускница и жена Дормана.)
«Может, вы хотели бы рассказать историю влюбленной женщины? Или медсестры на войне?» — начинает вдруг зачем-то подсказывать Голубкина. Кажется, она мне симпатизирует. «А может, вы хотите рассказать историю одноногого каннибала, работающего… ммм … фармацевтом?» — Дорман кивает на аптеку за окном, рассеивая мои иллюзии насчет того, что я здесь кому-то понравилась.
«Но как же так! — снова кричат все трое. — Но ведь если у вас нет истории, зачем же вы пришли сюда, на Высшие режиссерские курсы?»
«Понимаете, — говорю им, — понимаете, я тут общаюсь с продюсерами... Читаю сценарии, которые… ну сами понимаете. А ведь их берут в производство. И платят от двадцати до пятидесяти тысяч долларов. А еще я видела этих сценаристов — таких облезлых, мятых, пахнущих водкой. Знаете, как Эфрос говорил? “Какой из него режиссер — посмотри на его ботинки”. А теперь посмотрите на мои ботинки! И скажите после этого, что я не могу!» В общем, говорю еще минут пять в том же бодром духе, но они смотрят так, что я скисаю: «Ну, я пошла?» — «Что ж, — говорит Голубкина с печальным вздохом, — хотя бы какая-то мотивация».
Наутро, заехав в здание курсов в Большом Тишинском переулке, я обнаруживаю в списках поступивших свою фамилию. Возможно, им все-таки понравились мои ботинки. Теперь я — пластилин, через год эти люди вылепят из меня сценариста.
Обучение
«Буратино открыл золотым ключиком дверь, где лежали деньги. Построил театр, стал хозяином и превратился в такого же гада, как Карабас Барабас. Перестал платить актерам, стал их эксплуатировать. “Наверное, — шептались актеры, — это оттого, что у него нет сердца”. В следующей сцене мы видим сгоревший театр. Папа Карло роется в куче обугленных дров, доставая оттуда обгоревшее полено. Прикладывается к нему ухом. Слушает. Зовет Мальвину:
— Ты слышишь?
— Нет.
— Послушай!
— Не может быть, — говорит Мальвина, услышав звук бьющегося сердца».
Текст читает будущий сценарист Павел Морозов, который кем только не поработал в жизни: и рок-звездой в Сибири, и звукорежиссером, и продавцом водорослей в Москве. Впрочем, он всегда хотел снимать кино.
Кроме Паши в нашей группе есть еще отец Николай, батюшка пятидесяти пяти лет; как сообщает его страничка на Narod.ru — «православный писатель». У батюшки зычный голос и богатырская стать; он энергичен и, судя по всему, незлобив. Отец Николай — автор многих романов (книга «Иоанн Дамаскин» немедленно была презентована всем окружающим, некоторым даже не в одном экземпляре). А еще он собирается писать сценарий для Балабанова. Во всяком случае, получил предложение. Во всяком случае, так говорит.
Есть еще Лиза, красавица в шляпках и вуалетках, по совместительству доктор наук и потомственный офтальмолог, артистическая природа которой явно рвется из мира минусовых диоптрий на широкие творческие просторы. У Лизы тоже есть опубликованная книга, «Путешествие вокруг Cолнца на земном шаре», предисловие написал Дмитрий Быков.
Все, или почти все в нашей группе могут похвастаться чем-то подобным. Священник и врач, кажется, изменять ремеслу не собираются: они пришли на курсы потому, что им в церкви и больнице чудес не хватает.
Есть и другие — которые за новым делом в жизни, поскольку прежде работали в рекламных агентствах. Писать они готовы хоть про войну, хоть про каннибала-фармацевта, только бы больше не приносить клятвы верности стиральному порошку определенной марки. Есть Женя, психотерапевт, ей даже материал собирать не надо, только диктофон к кушетке скотчем примотать. Есть Юля Аронова, мультипликатор. Единственный из нас человек, уже работающий в кино. У Юли на ютьюбе выложен мультфильм «Мать и музыка», по мотивам автобиографической прозы Цветаевой.
В общем, мы все ходим туда. Думаем о том, что будем поведывать человечеству. И самозабвенно, без гонорара пишем всякие задания. Ходим на мастер-классы Кшиштофа Занусси, который специально ради нас летает в Москву. Читаем на доске объявлений, что мастер-класс Михалкова переносится на следующую неделю в связи с занятостью режиссера. Сдерживаем себя, чтобы не подраться на переменке во время споров о богоискательстве и богоборчестве у Бергмана. Падаем от хохота, когда батюшка, красный и абсолютно счастливый от повышенного внимания аудитории, зачитывает эротическую сцену.
К концу обучения нам надо написать новеллу. Полнометражную или хотя бы короткометражную. Новеллой никто особенно не озадачивается: всем ужасно нравится приходить сюда, защищать или, напротив, огульно ругать Бергмана и засмеивать задания, сделанные товарищами. Денис Ретров, чиновник Газпрома, к примеру, на критику обижается и потом с одногруппниками не разговаривает. «Пишите, — умоляет Голубкина, — вас же потом другие дела затянут, и вы это бросите». Все кивают: «Да, да». И — не пишут. У нас все равно практикум, нам все равно дадут не диплом, а справку. И на дворе все равно кризис. Продюсеры, занятые чуть меньше Михалкова, приходят и говорят: «Раньше бы мы у вас телефоны просили, а теперь даже мейла вам не дадим. Не нужно нам ваших сценариев, своими печку топим — на студии отопление выключили». Денег — ноль, зато у меня теперь есть справка. И чувство, что я все-таки что-то задолжала человечеству. Какую-то там историю.
Прошло два года
Два года спустя и я (по-прежнему журналист) навожу справки о деятельности одногруппников. Лиза оперирует больных и мечтает на досуге написать сценарий. Отец Николай дебютировал на каких-то православных фестивалях с короткометражкой «Щенок» («Очень добрый фильм», — сказал Дорман, улыбнувшись своей интеллигентной улыбкой). Денис Ретров написал пьесу «Коммуниканты» (про депутата), которую Эдуард Бояков взял в репертуар «Практики», и теперь публика на нее валит, поскольку там много матерятся, а еще по сцене все время ползают две совсем голые актрисы. Павел Морозов купил на свои деньги камеру, собирается ехать в Эфиопию, снимать фильм про Федора Конюхова по заказу центрального телеканала. Рекламщица Катя Попечителева, как и предполагалось, всех обошла: ее сценарий куплен, его вот-вот начинают экранизировать на одной петербургской студии. Голубкина, строгий и беспощадный критик, к некоторому моему раздражению, так и говорит: «Очень хороший сценарий».
Вообще же работающих и делающих серьезные успехи в кино почти нет, и наша группа не исключение. Когда я прошу назвать успешных выпускников, Людмила Владимировна долго трет лоб и наконец называет одно имя: Наташа Репина — девушка, сочиняющая анонсы на канале «Культура». По ее сценарию Анна Фенченко (дочь преподавателя курсов Владимира Фенченко) поставила фильм «Пропавший без вести», в прошлом году он был показан в берлинской «Панораме», потом в конкурсе «Кинотавра».
«У нас был великолепный тандем, Голубкина — Дорман, — говорит мой однокурсник Павел Морозов. — Голубкина — учитель мастерства, а Дорман — воспитатель, прививающий вкус. Его трактат “О творчестве” помог мне понять: чтобы написать что-то, ты должен дружить со своей головой. Не надо ее мучить. Нужно просто впитать, накопить и выдать в определенный момент. Ну, или не выдать вовсе. Наши занятия очень напоминали сеансы групповой психотерапии. Пришли двенадцать человек, каждый со своим неврозом. И давай писать про то, как “папа не любит”, — полегчало. Но в процессе все мучительно пытались понять, чему же именно мы хотим научиться. Я лично понял через год, когда работать начал. Ты заканчиваешь эти чудесные курсы. И попадаешь на телевидение, в сериал, где за серию (двадцать пять страниц) платят семь тысяч рублей. И ужасно на тебя наезжают. Это будни сценариста, от которых люди и становятся, как ты говоришь, облезлыми и водкой пахнут».
На вопрос, были ли у нас на курсе «перспективные», честный Паша отрицательно мотает головой.
Ну да, проще всего сказать, что это не мы такие, это курсы такие. Но вот Голубкина, кажется, все же считает, что мы. Поскольку опять бьет в ту же незаживающую точку. «Понимаете, — говорит мне, — вот и новый набор тоже без блеска. А раньше, конечно, такого не было. Раньше людям, которые сюда приходили, было что сказать». Ну вот хотя бы не мы одни такие.
На доске Высших режиссерских курсов объявление: «Фильм Николая Хомерики «Ночь длиною в жизнь» получил Гран-при на фестивале “Лучезарный ангел”. Мастерская Хотиненко — Фенченко — Финна. Поздравляем!» И рядом еще одно: «В пятницу, 25 февраля, состоится мастер-класс Н.С. Михалкова». В аудитории, где занимаются сценаристы, на столе стоит пароварка. В числе слушателей — китаистка Яна, она варит суп. «Почитаем?» — робко предлагает Голубкина. Дорман машет рукой — лучше поешьте. Едим китайские грибы. Яна поет китайские песни. Вспоминаю отца Николая и спрашиваю, нет ли в новом наборе кого-нибудь интересного, какого-нибудь патологоанатома. Нет, отвечают, стандарт. Журналисты, телевизионщики и очень замотивированные рекламщики.
Через несколько дней прихожу на занятие режиссерской мастерской, к Хотиненко, Фенченко и Финну. На улице перед входом опять бьют кого-то за искусство. Здесь, на ВКСР, в смысле разборок своя политика — то есть скин с кавказцем могут подраться, но исключительно из-за разницы во взглядах на творчество Бергмана. На доске объявления — старое, про Хомерики, и новое, о переносе мастер-класса Михалкова в связи с занятостью режиссера. Возле доски объявлений — журналистка «Афиши» Ольга Уткина: оказывается, репортаж о ВКСР делаю не я одна — тема популярная. На сцене (таковая здесь есть, на ней демонстрируют сценические отрывки) стоят несколько соломенных стульев и инвалидное кресло. В углу — большой телевизор. На нем студент мастерской Борис Гуц показывает свою студенческую работу, «Город мертвых» называется, про могилу Егора Летова в Омске. «У него огромная толпа поклонников по всей России», — объясняет Гуц мастерам, как будто те старенькие и вообще ничего не понимают; Хотиненко обижается и рассказывает о своей дружбе с Кинчевым. И как он пил портвейн с наутилусами. А Финн вспоминает работу документалиста Арановича, о похоронах Ахматовой. Довольно быстро мастера приходят к единому мнению, что снятая новелла — даже никакой не анализ. А так, наблюдение. Имеющее, конечно, право на существование, но…
Выясняется, однако, что никто, кроме Бориса Гуца, ничего не снял. «А чего вы сидите? — обращается Владимир Иванович к аудитории. — Вот закончите курсы, и что? Лучше снимайте сейчас, пока у вас есть мотор». — «Да-да», — кивают будущие режиссеры. И быстро бегут на перемену.
Фильм Валентины Лукащук «Времена»
Студентку мастерской игрового кино Валю Лукащук упорно хочется называть Аней — она играла Носову в сериале «Школа». И свое задание, кстати, выполнила — сняла студенческий фильм «Времена». Режиссером Валя решила стать еще во ВГИКе, когда училась на актерском; сцены из «Школы» про обрезание волос и психушку, оказывается, она придумала сама. На ВКСР пришла через три месяца после завершения съемок сериала; поступить было несложно: Фенченко знал ее по ВГИКу, остальные смотрели «Школу».
{-tsr-}У сценаристов большинство — журналисты и менеджеры, на режиссуре — те же журналисты, чаще телевизионные, и актеры, буквально каждый второй. В прошлом году вот Дмитрий Дюжев выпустился. Спрашиваю Валю, зачем она здесь и есть ли у нее послание для человечества. «Ну как же, — говорит, — я же в кино работаю. Я же на кастинги хожу, я же вижу, что сейчас снимают! И у них — берут! А я смотрю и думаю: ну, если у них, то я! С моим энтузиазмом, с моей энергией, с моим талантом, в конце концов».
Конец перемены, студентов зовут на мастерскую. Думаю при случае рассказать Вале про Эфроса и ботинки. Они у нее, кстати, вполне. Так что, может, и кино снимет хорошее. И человечеству наконец-то уже хоть что-то скажут. Кто-то же должен.
Смешно, конечно, местами, но, наверное, у меня ботинки не те, я мало что понял. То ли плохо учат, то ли на выходе никому не нужны из-за кризиса, то ли люди не те, так как же на самом деле? Стоит идти, или бесперспективняк?
Я вот туда поступать в этом году собираюсь, все говорят, что там полная шляпа и делать нечего. А куда еще идти? Альтернативы то никакой нет. Я вот смотрел расценки в американских киношколах, там суммы вообще астрономические.
mariko· 2011-03-09 21:23:05
о чем это все? и Верхнего Тишинского переулка в Москве нет,есть Большой Тишинский переулок. Казалось бы мелочь,но...
Я вот туда поступать в этом году собираюсь, все говорят, что там полная шляпа и делать нечего. А куда еще идти? Альтернативы то никакой нет. Я вот смотрел расценки в американских киношколах, там суммы вообще астрономические.